— Майн гот, пожар! Пожар!
Она совершенно потеряла самообладание и беспомощно принялась бегать взад и вперед, не зная, что спасать. Потом в голове у нее промелькнула более ясная мысль; закрыв голову подолом платья, она побежала наверх, в свою комнату, и принялась там прежде всего нашаривать свои зубы. Она положила их в кружку, а кружку на комод, но сколько ни искала, они не попадались ей под руку. Раскашлявшись в густом дыму и жаре, она приняла безумное решение вытащить за порог весь комод. Тот действительно сдвинулся с места, но тут Розалинда потеряла сознание.
Реэт побежала будить стариков. От испуга старый Нийнемяэ настолько потерялся, что не мог одеться. Реэт кое-как засунула его руки в рукава и поторопила старика выйти на двор, где ему сразу стало лучше.
Самой проворной оказалась старая госпожа Нийнемяэ, которая начала выкидывать в открытое окно одежду и прочие легкие вещи.
Реэт позвала Розалинду, но та не подавала голоса. Чуя недоброе, она, пробившись сквозь дым, поднялась наверх и сейчас же наткнулась на лежавшую. Собрав все свои силы, борясь с жарой и удушьем, она с трудом выволокла на порог безжизненное тело. Затем она побежала в кухню за водой, и первое ведро было вылито на голову Розалинды, которая хоть и очнулась, но ничего еще не соображала, так что ее пришлось вывести за руку.
Старая госпожа Нийнемяэ, задыхаясь, прибежала от озера, держа в одной руке лодочный ковш с водой, а в другой большую брызгалку. Но с этой капелькой воды даже нельзя было приблизиться к огню. Верхний этаж дома вместе с крышей пылал, и ветер уносил по временам целые охапки искр к лесу.
Уже начал подходить народ, но помочь никто не мог. Приплыл и Йоэль на своей лодке, вместе с людьми с мельницы пришла даже Кики, бросившая свои чемоданы.
— Мой любовные письма! — крикнула она Йоэлю. — Ни один пожарник не явился спасать их! И ты тоже! Это ужасно!
Старый Нийнемяэ, увидев возле огня своего испольщика, зло крикнул ему:
— Руки прочь! Ишь, теперь и он тушить явился!
Нийнемяэ ни минутки не сомневался в том, кто поджигатель. Даже хозяйка уже успела рассказать всем:
— Только вчера во сне пчел видела, летели сюда к озеру от дома испольщика. Намучилась я с ними.
Ильмар, который появился, когда стены уже рухнули и когда прибывшие пожарные деловито начали разворачивать свои шланги, со скрещенными руками глядел на огонь, всей душой ощущая в этом несчастье божью карающую десницу.
Прежде чем уйти, Кики еще раз подошла к Йоэлю, который все время находился в хлопотах, а теперь стоял без дела, весь мокрый и выпачканный сажей.
— А я всегда думала, что ты строишь только такие домаь которых огонь не берет...
Йоэль бросил на Кики серьезный укоризненный взгляд, говоривший, что теперь не время для такого тона. Кики поняла и спросила тихо:
— Теперь ты доволен?
— Я? Как так?
Кики удивилась:
— Тюрьмы больше нет...
Первые струи воды зашипели на горящих углях. Кругом поднялся пар, и сделалось темно. Когда Йоэль обернулся, Кики уже исчезла во мраке.
Там где-то уговаривали Розалинду пойти в старый дом. Но старая дева, которая только теперь почувствовала боль в лице и в легких, была непреклонна и не желала уходить отсюда, где сгорела самая ценная часть ее достояния, начиная с подушечки, на которой умер ее брат, и кончая искусственными зубами.
Так как Ильмар и не думал еще уходить от дымящегося пожарища, Реэт и Йоэль молча направились по холмистой дороге к старому дому, все еще мысленно оставаясь во власти пылающего пламени, через который пробегали темные полосы дыма.
17
Снизу из Рибовиля или Раппенцвейлера, как называют этот город сами эльзасцы, автобус только раз в день подымался в гору. С этим автобусом приехала и Реэт в сопровождении Кики, у которой было больше опыта по части путешествий и языка. Но когда приятельница уже часа
через два уехала обратно в Париж, а Реэт вошла в отведенную ей выбеленную неуютную комнату, ей захотелось расплакаться. Но тут явилась сестра, которая пригласила вновь прибывшую больную в кабинет врача. Там ее выслушали, исследовали прежние рентгеновские снимки, назначили ей лечение и определенный режим.
— Отлично! Отлично! — бормотал врач себе под нос, и больше Реэт от него ничего не узнала о своем положении.
Здесь, около тысячи метров над уровнем моря, воздух был легок и чист, но зимний, отороченный елями пейзаж вокруг санатория выглядел довольно безутешно со своими расположенными в ряд домами, из которых один был лечебницей, другой почтовой конторой, а третий и четвертый лавчонками. В одной из них .продавали главным образом карты окрестностей и альпенштоки, а в другой шоколад и мыло.
Правда, вид с кирпичного балкона открывал перед путешественником далекую перспективу гор и лесов, но постоянным жителям здешних мест этот вид больше ничего не говорил, во всяком случае, гораздо меньше, чем дорога, извилисто подымавшаяся среди деревьев, потому что оттуда появлялись новые лица, приходила почта и новости со всего света.
Реэт, привыкшей к свободе, трудно было подчиниться санаторному режиму. Ее будили в пять часов, когда сон был самым сладким, — сестра Мария приходила обтирать ее. Конечно, потом можно было продолжать спать, но сна уже не было. Именно в эти ранние часы, когда наступающий день стоял у порога во всей своей монотонности, здешняя жизнь казалась особенно унылой. Стоило лишь подумать, насколько покинутой, оторванной от жизни, замкнутой в кругу товарищей по заключению являлась она, как температура уже от одного этого начинала подниматься. Еда, отдых на шезлонге, еда, отдых на шезлонге — в этом заключалось все разнообразие изо дня в день, из недели в неделю.
Реэт казалось, что другие пациенты гораздо больнее, чем она. Всюду бледные лица, лихорадочные глаза, одышка, влажные руки — во всем этом не было ничего утешительного. Если врач действительно сказал правду, что болит у нее старая каверна, то не опасно ли за общим столом и в общем помещении для отдыха вдыхать несметное количество новых бацилл, которые снова могли внести заразу в ее организм?
Пациенты выглядели сверх ожидания веселыми, они были падки на всякие шутки и ребячества, все только для того, чтобы сохранять иллюзию беззаботной жизни и скрывать свое истинное положение. Если по радио раздавалась танцевальная музыка, то та или иная ларочка пыталась даже танцевать. Но уже при слушании танцевальной музыки мнения разделялись, потому что одним хотелось слушать Германию, другие предпочитали Париж или Страсбург. Особенно разгорались страсти, когда из Германии передавали какую-либо пропагандистскую речь, или кто-либо оправдывал войну в Абиссинии, или раздавалась песня Хорста Весселя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91