Чтение его было словно вода, переливающаяся через водяное колесо и никогда не попадавшая в желоба.
До старого помещичьего лесного кладбища было уже недалеко. Тропинка проходила близко возле него. В темном еловом лесу не было слышно ни. падения шишки, ни иного звука, кроме мягких шагов самого Йоэля.
Почему Хурт свернул с тропинки? Почему ему непременно захотелось в этот ночной час зайти на кладбище? Решение пришло сразу, без обдумывания. Это было испытанием смелости, опытом над собой, каких немало проделы-валось и раньше.
Йоэль хорошо знает лес. Вот уже среди деревьев видна булыжная ограда, маленькая часовенка, там и сям железные кресты, обомшелые каменные плиты в траве. А кругом царит мрачная тишина.
Легко перелезть через каменную ограду. На кладбище деревья не растут, лишь за оградой стоит- лес, словно вторая ограда, через которую просачивается немного сумрачного света белой ночи. Кое-где теснятся низкие пышные кусты или высокие травы, среди каменных плит из земли выбиваются ползучие растения; они перебегают даже по тропинкам. Когда шагаешь по этому растительному ковру, начинает казаться, будто трава жирна и приторна, будто давишь ногами мясистые листья кукушкиных слезок и камни. Это противно и даже немного жутко.
Кто-то словно подталкивает Йоэля идти быстрее, но насмешливый внутренний голос сдерживает его. И все же чем-то холодным охватывает все тело, и Йоэлю становится дно. Он останавливается и медленно считает цифры. Гак он овладевает собой, но неприятное чувство остается. Опыт окончен, к чему еще мучить себя? Нужно снова перелезть через ограду и продолжать путь. Возле самой
ограды стоит скамья, серая, низкая — она кажется вырубленной из камня. Встать на нее — и хоп! Ты уже за оградой,
Опершись рукой об ограду и встав на скамью, Йоэль поднатуживается, чтобы прыгнуть, но скамья проваливается с треском, который в этой тишине кажется громовым раскатом. Возникает представление, будто тысяча рук протягивается из могил, чтобы удержать бродягу. Потом впереди оказывается темный ельник, через который приходится продираться с протянутыми вперед руками, с закрытыми глазами. Кто-то царапает, кто-то хватает за пиджак, кто-то хочет стащить с головы шляпу...
Наконец все же редеют ветви и стволы. Йоэль раскрывает глаза, останавливается и чувствует, как быстро бьется сердце. Потом ему делается стыдно, опыт не удался, ему хотелось бы еще раз повторить его, но он слишком устал для этого. Выше всего на свете ценит Йоэль Хурт самообладание, а теперь...
Ранние пташки уже щебечут, на хуторе кукарекает петух, светает. Каждый шаг к родному хутору знаком, каждый дорожный камень, куст, межа посылают сердечные приветствия. У Йоэля такое чувство, будто он ступает по священной земле, и он обнажает голову, чтобы вытереть пот. Хочется ступать на цыпочках, чтобы не потревожить ни кучи камней, ни края поля. Как чутка тишина, какое благоговение охватывает душу перед родными полями! Но куда I делась ветряная мельница? И откуда взялось столько домов- I коробочек? Сосновая роща, которая десять лет назад была ! не выше человеческого роста, тоже успела превратиться в лес.
Как и раньше, по обе стороны проселка раскинулись поля. Яма, откуда берут гравий, стала глубже, кусты рябины, росшие по краям полей, поредели. Кто здесь теперь пашет и сеет? Чужой, незнакомый народ. Кто только мог, вылетел отсюда в широкий мир.
Теперь нога уже ступила на поле родного хутора. Правда, Рыуна принадлежит старшему брату, но какое значение имеет право собственности рядом с тем чувством родного дома, которое пробуждается в вернувшемся с чужбины блудном сыне, вскормленном здесь матерински молоком.
Йоэль усаживается на камне на холме Коопамяэ, и ем снова кажется, будто ничего не изменилось. В памяти все осталось таким же, как вчера, даже похороны отца, которые он приезжал из-за границы. Тогда еще жива бы мать, а теперь и ее нет. Такой сгорбленной, ушедшей в себе сломленной была она, когда после похорон отца провожая; уходящего со двора Йоэля взглядом, в котором не бы
ничего, кроме безропотной любви, безграничного доверия и всепрощения. А сын ушел в широкий мир, мало помышляя о покинутом родном доме.
Березняка в низине за хутором больше не видно. Куда девался этот белоствольный перелесок, чистый и строгий, с легким шелестом, слышным даже в комнате, и запахом, особенно сильным после теплого дождя? Откуда было знать нашему горожанину, что деньги, вырученные за прекрасный березняк, отчасти ушли в его же карман?
Быть может, даже чужак заметил бы красоту здешней местности, которая кажется особенно свежей в это летнее утро. На косогоре, посреди яблоневых садов и перелесков, вытянулись в ряд все те хутора, чьи луга там, внизу, в одну широкую долину с речкой посередине. По! ту сторону болота и лугов, в Лаане и Тинникуру, синеют леса, а разбросанные среди них там и сям хутора с их полями на холмистой местности тянутся к озеру Выртсъярв, пропадая за горизонтом.
Из низеньких строений хутора Рыуна отсюда, с холма Коопамяэ, виднеется только конец коровника. Деревья со своей кудрявой зеленью разрослись над делом человеческих рук и душат, гноят крыши и бревенчатые стены. «Романтично, но не современно, — думает Йоэль; — Пора бы проветрить все это».
Йоэль приехал сюда не в ..качестве дачника, который пьет молоко и полеживает на солнышке, чтобы уехать потом с загорелой спиной и прибавившимся весом, с воспоминаниями о веренице прекрасных летних дней, где не должно быть места ни одному ненастному часу. Не возвращается он также сюда, чтобы проверить урожайность полей и упрекнуть за плохую обработку полей. Он явился сюда без особой причины, лишь по внутреннему побуждению, безо всякой задней мысли и цели. Сейчас он не смог бы сказать, что будет здесь делать и надолго ли останется. Рыуна представляется ему единственным местом, где он временно может освободить себя из упряжки жизненных забот, чтобы собраться с новыми силами.
Дверь коровника открыта. На куче навоза он видит зад бурой коровы. Сбившись в кучу, в загоне спят овцы. Пышно разросшийся плодовый сад своей сыростью сгноил псе столбы и жерди изгороди, и кудрявые кусты достают до придорожной канавы. Жилой дом сгорбился под своей соломенной крышей, словно бархатом покрытой зеленым мхом. Теперь осталось только открыть ворота во двор, но Ноэль этого не делает, так как ему еще не хочется в мир под ей. В углу двора рядом с воротами можно найти родничок метровой глубины, где донный песок словно скипит, выбрасывая вверх воду. Здесь всю ночь стоят молочные бидоны, только сруб подновлен. Вода непрерывно стекает отсюда вниз, в пруд, окруженный подстриженными ивовыми стволами, которые со своими вновь выросшими зелеными ветвями напоминают степок-растрепок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
До старого помещичьего лесного кладбища было уже недалеко. Тропинка проходила близко возле него. В темном еловом лесу не было слышно ни. падения шишки, ни иного звука, кроме мягких шагов самого Йоэля.
Почему Хурт свернул с тропинки? Почему ему непременно захотелось в этот ночной час зайти на кладбище? Решение пришло сразу, без обдумывания. Это было испытанием смелости, опытом над собой, каких немало проделы-валось и раньше.
Йоэль хорошо знает лес. Вот уже среди деревьев видна булыжная ограда, маленькая часовенка, там и сям железные кресты, обомшелые каменные плиты в траве. А кругом царит мрачная тишина.
Легко перелезть через каменную ограду. На кладбище деревья не растут, лишь за оградой стоит- лес, словно вторая ограда, через которую просачивается немного сумрачного света белой ночи. Кое-где теснятся низкие пышные кусты или высокие травы, среди каменных плит из земли выбиваются ползучие растения; они перебегают даже по тропинкам. Когда шагаешь по этому растительному ковру, начинает казаться, будто трава жирна и приторна, будто давишь ногами мясистые листья кукушкиных слезок и камни. Это противно и даже немного жутко.
Кто-то словно подталкивает Йоэля идти быстрее, но насмешливый внутренний голос сдерживает его. И все же чем-то холодным охватывает все тело, и Йоэлю становится дно. Он останавливается и медленно считает цифры. Гак он овладевает собой, но неприятное чувство остается. Опыт окончен, к чему еще мучить себя? Нужно снова перелезть через ограду и продолжать путь. Возле самой
ограды стоит скамья, серая, низкая — она кажется вырубленной из камня. Встать на нее — и хоп! Ты уже за оградой,
Опершись рукой об ограду и встав на скамью, Йоэль поднатуживается, чтобы прыгнуть, но скамья проваливается с треском, который в этой тишине кажется громовым раскатом. Возникает представление, будто тысяча рук протягивается из могил, чтобы удержать бродягу. Потом впереди оказывается темный ельник, через который приходится продираться с протянутыми вперед руками, с закрытыми глазами. Кто-то царапает, кто-то хватает за пиджак, кто-то хочет стащить с головы шляпу...
Наконец все же редеют ветви и стволы. Йоэль раскрывает глаза, останавливается и чувствует, как быстро бьется сердце. Потом ему делается стыдно, опыт не удался, ему хотелось бы еще раз повторить его, но он слишком устал для этого. Выше всего на свете ценит Йоэль Хурт самообладание, а теперь...
Ранние пташки уже щебечут, на хуторе кукарекает петух, светает. Каждый шаг к родному хутору знаком, каждый дорожный камень, куст, межа посылают сердечные приветствия. У Йоэля такое чувство, будто он ступает по священной земле, и он обнажает голову, чтобы вытереть пот. Хочется ступать на цыпочках, чтобы не потревожить ни кучи камней, ни края поля. Как чутка тишина, какое благоговение охватывает душу перед родными полями! Но куда I делась ветряная мельница? И откуда взялось столько домов- I коробочек? Сосновая роща, которая десять лет назад была ! не выше человеческого роста, тоже успела превратиться в лес.
Как и раньше, по обе стороны проселка раскинулись поля. Яма, откуда берут гравий, стала глубже, кусты рябины, росшие по краям полей, поредели. Кто здесь теперь пашет и сеет? Чужой, незнакомый народ. Кто только мог, вылетел отсюда в широкий мир.
Теперь нога уже ступила на поле родного хутора. Правда, Рыуна принадлежит старшему брату, но какое значение имеет право собственности рядом с тем чувством родного дома, которое пробуждается в вернувшемся с чужбины блудном сыне, вскормленном здесь матерински молоком.
Йоэль усаживается на камне на холме Коопамяэ, и ем снова кажется, будто ничего не изменилось. В памяти все осталось таким же, как вчера, даже похороны отца, которые он приезжал из-за границы. Тогда еще жива бы мать, а теперь и ее нет. Такой сгорбленной, ушедшей в себе сломленной была она, когда после похорон отца провожая; уходящего со двора Йоэля взглядом, в котором не бы
ничего, кроме безропотной любви, безграничного доверия и всепрощения. А сын ушел в широкий мир, мало помышляя о покинутом родном доме.
Березняка в низине за хутором больше не видно. Куда девался этот белоствольный перелесок, чистый и строгий, с легким шелестом, слышным даже в комнате, и запахом, особенно сильным после теплого дождя? Откуда было знать нашему горожанину, что деньги, вырученные за прекрасный березняк, отчасти ушли в его же карман?
Быть может, даже чужак заметил бы красоту здешней местности, которая кажется особенно свежей в это летнее утро. На косогоре, посреди яблоневых садов и перелесков, вытянулись в ряд все те хутора, чьи луга там, внизу, в одну широкую долину с речкой посередине. По! ту сторону болота и лугов, в Лаане и Тинникуру, синеют леса, а разбросанные среди них там и сям хутора с их полями на холмистой местности тянутся к озеру Выртсъярв, пропадая за горизонтом.
Из низеньких строений хутора Рыуна отсюда, с холма Коопамяэ, виднеется только конец коровника. Деревья со своей кудрявой зеленью разрослись над делом человеческих рук и душат, гноят крыши и бревенчатые стены. «Романтично, но не современно, — думает Йоэль; — Пора бы проветрить все это».
Йоэль приехал сюда не в ..качестве дачника, который пьет молоко и полеживает на солнышке, чтобы уехать потом с загорелой спиной и прибавившимся весом, с воспоминаниями о веренице прекрасных летних дней, где не должно быть места ни одному ненастному часу. Не возвращается он также сюда, чтобы проверить урожайность полей и упрекнуть за плохую обработку полей. Он явился сюда без особой причины, лишь по внутреннему побуждению, безо всякой задней мысли и цели. Сейчас он не смог бы сказать, что будет здесь делать и надолго ли останется. Рыуна представляется ему единственным местом, где он временно может освободить себя из упряжки жизненных забот, чтобы собраться с новыми силами.
Дверь коровника открыта. На куче навоза он видит зад бурой коровы. Сбившись в кучу, в загоне спят овцы. Пышно разросшийся плодовый сад своей сыростью сгноил псе столбы и жерди изгороди, и кудрявые кусты достают до придорожной канавы. Жилой дом сгорбился под своей соломенной крышей, словно бархатом покрытой зеленым мхом. Теперь осталось только открыть ворота во двор, но Ноэль этого не делает, так как ему еще не хочется в мир под ей. В углу двора рядом с воротами можно найти родничок метровой глубины, где донный песок словно скипит, выбрасывая вверх воду. Здесь всю ночь стоят молочные бидоны, только сруб подновлен. Вода непрерывно стекает отсюда вниз, в пруд, окруженный подстриженными ивовыми стволами, которые со своими вновь выросшими зелеными ветвями напоминают степок-растрепок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91