..»
Ему захотелось зайти в библиотеку, но Арукаск разрешил это лишь после возвращения Ормус.
В комнате не было никакого особенного запаха. Тамберг лежал на спине, подбородок у него отвис, застывшие глаза раскрыты настежь. Он свое отжил. Захотели подвязать ему подбородок, но от волнения не могли найти ничего подходящего, пока мадемуазель Ормус не отыскала в спальне подаренный Кики шарф. Этим шарфом она и подвязала подбородок, завязав на макушке большой узел. Потом она опустила покойнику веки, словно крышку конторского стола.
— За час они закроются навсегда, — деловито заметила она хозяйке дома, растерянно глядевшей на все это. Слово «навсегда» прозвучало с таким отчаянием, что она со Слезами на глазах быстро ушла в зал. Она уселась на табуретке перед роялем, впилась зубами в кончик носового платка и потянула его. Но зубы не удержали платка, и руки беспомощно упали на клавиши, вызвав странный диссонирующий аккорд.
Хурт ушел от Раудкатсов вместе с Кики. Комната Кики оказалась накуренной до потолка. Рыйгас лежал на диване, накрывшись пальто, и дрожал от холода. Эта дрожь не прошла и на улице, когда Хурт повел его к себе. Счастливо добравшись до квартиры Хурта, Рыйгас, даже не снимая шапки, принялся ощупывать печку, ища тепла, и потребовал коньяку.
Ноэль выложил свои запасы, налил рюмки и взглянул Рыйгасу в глаза:
— Ну?
Чего только не выражал этот короткий слог! И чувство превосходства, и предостережение, и месть, и злорадство, и сострадание, и даже возможность играть как кошка с мышью, но все это в крошечных размерах.
Вот тут он и сидит теперь, этот враг и однокашник Хурта, опустив голову, вяло свесив руки.
— Выходит, игра окончена? — снова произнес Хурт.
Рыйгас ничего не ответил, лишь взял рюмку и осушил
ее, не поднимая глаз. Что он там еще спрашивает? Знать
бы, кто предал, шею бы свернул ему! Все же хорошо, что верные друзья прислали записку и удалось удрать вовремя. Здесь они не догадаются искать его. Только бы Кики не разболтала.
После того как оба согрелись, Иоэль повел гостя в спальню. Положив револьвер на ночной столик, тот сказал:
— Никого не пускай сюда! Кто войдет, сразу пулю всажу!
Иоэль устроился в другой комнате, но сон не приходил. «Странно, теперь приходится давать приют своему противнику, точно так же, как перед рождеством я невольно дал им деньги».
Утром крик мальчишек-газетчиков разбудил обоих спящих. Экстренный выпуск сообщал о запрещении организаций Национального фронта и их газет, об обысках, арестах, о том, что объявлено военное положение. Читая все это, Йоэль с облегчением вздохнул, будто освободившись от кошмара, будто выйдя из душного помещения на свежий воздух. Он постучался в дверь к Рыйгасу и протянул газету.
— Ну?
Теперь в этом коротком слове слышалась скорее забота о личной судьбе Рыйгаса, чем злорадство.
— Надеюсь, что ты меня не выдашь, — сказал Рыйгас, кончив читать. — Все эти меры нас не пугают. Плохо только то, что они раздобыли там, у Тамберга, списки людей программы, планы... Но и это не страшно!
— Значит, ты и не думаешь бросать все это?
— Ничуть не бывало! Самое интересное время еще впереди.
— А если я сейчас пойду и позвоню...
— Это ты, конечно, можешь. Но ты этого не сделаешь.
— Ты уверен?
— Я уже ни в чем не уверен. Но все же я не верю, что ты последний подонок... Скорее им могу оказаться я. Если ты, к примеру, сделал бы это, я спокойно всадил бы в тебя пулю.
— Не бахвалься!
— И не думаю! Ты еще веришь в человечество честность? А я уже давно не верю! Знаешь, друже, что я иногда чувствую? Я думаю, еще немножко, и я могу оказаться... последней свиньей! Я мог бы предать лучшего друга, переступить через труп самого верного товарища. Но иногда, знаешь... в другой раз... появляется такое желание сделать счастливым какого-нибудь двуногого... и иногда в груди такое чувство... что...
Нет, этой дешевой патетики не нужно! Йоэль отвернулся, чтобы не быть свидетелем минуты человеческой слабости. Но Рыйгас не в силах был противиться охватившей его жалости к самому себе, пока вдруг не стукнул кулаком об стол и не гаркнул:
— Чер-рт!
— Послушай, братец, ты устал, ступай опять в спальню и не показывайся оттуда! А меня ждет работа.
Рыйгас покорно последовал этому совету.
Когда Хурт после дневной работы снова вернулся в свою комнату, Рыйгаса и след простыл. Изгнанник исчез, словно сказочный герой сквозь замочную скважину.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
МОТОРИЗОВАННЫЙ экипаж пастора Нийнемяэ, на котором он ездил по приходу крестить детей и возвещать слово божье, со своей боковой коляской представлял нечто среднее между автомобилем и мотоциклом. Верующим этот ублюдок не нравился потому, что духовному лицу вообще не пристало сидеть верхом; а женщины шептались между собой, что пастырю человеческих душ неприлично быть извозчиком для своей жены; но когда имевшая спортивные задатки супруга пастора сдала экзамены на водителя и сама уселась в седло, посадив в боковую коляску мужа, общему недовольству конца не было. Это сочли просто пощечиной христианским обычаям, и пастор уже несколько раз обнаруживал, что шины проколоты. Теперь мотоцикл стоял на дворе пастора, и вокруг него хлопотал Нийнемяэ. Предстояла поездка в Соэкуру вместе с архитектором, чтобы взглянуть, подведена ли уже под крышу его дача.
Нийнемяэ, в кожаной фуражке, в автомобильных очках, в коричневых башмаках с крагами, ждал, пока Хурт займет место в боковой коляске за зеленым прозрачным ветровым стеклом, потом оба помахали стоявшей на кухонном крылечке госпоже Нийнемяэ, мотор зарычал, и машина рванулась вперед.
На булыжной мостовой окраины путников основательно потряхивало, но затем они выехали на гладкий, широкий большак, где свежий весенний ветер зашумел в ушах. Телефонные столбы и пока еще голые деревья летели
мимо. По этой дороге Хурт больше года тому назад в сочельник выехал за город с пасторской женой. Знает ли Нийнемяэ об этом?
На полях крестьяне проводили первые борозды, вдали синели леса.
Уже давно Йоэль не был в деревне. Осенью он навестил брата, когда тот после разгрома Национального фронта отсидел несколько летних месяцев в тюрьме. Этот совершенно неожиданный холодный душ повредил здоровью братца и расстроил его хозяйство. Жене его за это время приглянулся батрак, так что Йоэлю пришлось оказать родственникам не только материальную помощь, но и мирить мужа с женой.
За последнее время Хурт был частым гостем в семействе Нийнемяэ. Чем откровенней был пастор, тем меньше желания испытывал Хурт сделать что-нибудь такое, что пришлось бы скрывать. Нелегко человеку злоупотребить добротой и доверчивостью другого!
Но это не мешало Йоэлю и Реэт прямо на глазах у пастора по-детски шалить или глубоко заглядывать друг другу в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Ему захотелось зайти в библиотеку, но Арукаск разрешил это лишь после возвращения Ормус.
В комнате не было никакого особенного запаха. Тамберг лежал на спине, подбородок у него отвис, застывшие глаза раскрыты настежь. Он свое отжил. Захотели подвязать ему подбородок, но от волнения не могли найти ничего подходящего, пока мадемуазель Ормус не отыскала в спальне подаренный Кики шарф. Этим шарфом она и подвязала подбородок, завязав на макушке большой узел. Потом она опустила покойнику веки, словно крышку конторского стола.
— За час они закроются навсегда, — деловито заметила она хозяйке дома, растерянно глядевшей на все это. Слово «навсегда» прозвучало с таким отчаянием, что она со Слезами на глазах быстро ушла в зал. Она уселась на табуретке перед роялем, впилась зубами в кончик носового платка и потянула его. Но зубы не удержали платка, и руки беспомощно упали на клавиши, вызвав странный диссонирующий аккорд.
Хурт ушел от Раудкатсов вместе с Кики. Комната Кики оказалась накуренной до потолка. Рыйгас лежал на диване, накрывшись пальто, и дрожал от холода. Эта дрожь не прошла и на улице, когда Хурт повел его к себе. Счастливо добравшись до квартиры Хурта, Рыйгас, даже не снимая шапки, принялся ощупывать печку, ища тепла, и потребовал коньяку.
Ноэль выложил свои запасы, налил рюмки и взглянул Рыйгасу в глаза:
— Ну?
Чего только не выражал этот короткий слог! И чувство превосходства, и предостережение, и месть, и злорадство, и сострадание, и даже возможность играть как кошка с мышью, но все это в крошечных размерах.
Вот тут он и сидит теперь, этот враг и однокашник Хурта, опустив голову, вяло свесив руки.
— Выходит, игра окончена? — снова произнес Хурт.
Рыйгас ничего не ответил, лишь взял рюмку и осушил
ее, не поднимая глаз. Что он там еще спрашивает? Знать
бы, кто предал, шею бы свернул ему! Все же хорошо, что верные друзья прислали записку и удалось удрать вовремя. Здесь они не догадаются искать его. Только бы Кики не разболтала.
После того как оба согрелись, Иоэль повел гостя в спальню. Положив револьвер на ночной столик, тот сказал:
— Никого не пускай сюда! Кто войдет, сразу пулю всажу!
Иоэль устроился в другой комнате, но сон не приходил. «Странно, теперь приходится давать приют своему противнику, точно так же, как перед рождеством я невольно дал им деньги».
Утром крик мальчишек-газетчиков разбудил обоих спящих. Экстренный выпуск сообщал о запрещении организаций Национального фронта и их газет, об обысках, арестах, о том, что объявлено военное положение. Читая все это, Йоэль с облегчением вздохнул, будто освободившись от кошмара, будто выйдя из душного помещения на свежий воздух. Он постучался в дверь к Рыйгасу и протянул газету.
— Ну?
Теперь в этом коротком слове слышалась скорее забота о личной судьбе Рыйгаса, чем злорадство.
— Надеюсь, что ты меня не выдашь, — сказал Рыйгас, кончив читать. — Все эти меры нас не пугают. Плохо только то, что они раздобыли там, у Тамберга, списки людей программы, планы... Но и это не страшно!
— Значит, ты и не думаешь бросать все это?
— Ничуть не бывало! Самое интересное время еще впереди.
— А если я сейчас пойду и позвоню...
— Это ты, конечно, можешь. Но ты этого не сделаешь.
— Ты уверен?
— Я уже ни в чем не уверен. Но все же я не верю, что ты последний подонок... Скорее им могу оказаться я. Если ты, к примеру, сделал бы это, я спокойно всадил бы в тебя пулю.
— Не бахвалься!
— И не думаю! Ты еще веришь в человечество честность? А я уже давно не верю! Знаешь, друже, что я иногда чувствую? Я думаю, еще немножко, и я могу оказаться... последней свиньей! Я мог бы предать лучшего друга, переступить через труп самого верного товарища. Но иногда, знаешь... в другой раз... появляется такое желание сделать счастливым какого-нибудь двуногого... и иногда в груди такое чувство... что...
Нет, этой дешевой патетики не нужно! Йоэль отвернулся, чтобы не быть свидетелем минуты человеческой слабости. Но Рыйгас не в силах был противиться охватившей его жалости к самому себе, пока вдруг не стукнул кулаком об стол и не гаркнул:
— Чер-рт!
— Послушай, братец, ты устал, ступай опять в спальню и не показывайся оттуда! А меня ждет работа.
Рыйгас покорно последовал этому совету.
Когда Хурт после дневной работы снова вернулся в свою комнату, Рыйгаса и след простыл. Изгнанник исчез, словно сказочный герой сквозь замочную скважину.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
МОТОРИЗОВАННЫЙ экипаж пастора Нийнемяэ, на котором он ездил по приходу крестить детей и возвещать слово божье, со своей боковой коляской представлял нечто среднее между автомобилем и мотоциклом. Верующим этот ублюдок не нравился потому, что духовному лицу вообще не пристало сидеть верхом; а женщины шептались между собой, что пастырю человеческих душ неприлично быть извозчиком для своей жены; но когда имевшая спортивные задатки супруга пастора сдала экзамены на водителя и сама уселась в седло, посадив в боковую коляску мужа, общему недовольству конца не было. Это сочли просто пощечиной христианским обычаям, и пастор уже несколько раз обнаруживал, что шины проколоты. Теперь мотоцикл стоял на дворе пастора, и вокруг него хлопотал Нийнемяэ. Предстояла поездка в Соэкуру вместе с архитектором, чтобы взглянуть, подведена ли уже под крышу его дача.
Нийнемяэ, в кожаной фуражке, в автомобильных очках, в коричневых башмаках с крагами, ждал, пока Хурт займет место в боковой коляске за зеленым прозрачным ветровым стеклом, потом оба помахали стоявшей на кухонном крылечке госпоже Нийнемяэ, мотор зарычал, и машина рванулась вперед.
На булыжной мостовой окраины путников основательно потряхивало, но затем они выехали на гладкий, широкий большак, где свежий весенний ветер зашумел в ушах. Телефонные столбы и пока еще голые деревья летели
мимо. По этой дороге Хурт больше года тому назад в сочельник выехал за город с пасторской женой. Знает ли Нийнемяэ об этом?
На полях крестьяне проводили первые борозды, вдали синели леса.
Уже давно Йоэль не был в деревне. Осенью он навестил брата, когда тот после разгрома Национального фронта отсидел несколько летних месяцев в тюрьме. Этот совершенно неожиданный холодный душ повредил здоровью братца и расстроил его хозяйство. Жене его за это время приглянулся батрак, так что Йоэлю пришлось оказать родственникам не только материальную помощь, но и мирить мужа с женой.
За последнее время Хурт был частым гостем в семействе Нийнемяэ. Чем откровенней был пастор, тем меньше желания испытывал Хурт сделать что-нибудь такое, что пришлось бы скрывать. Нелегко человеку злоупотребить добротой и доверчивостью другого!
Но это не мешало Йоэлю и Реэт прямо на глазах у пастора по-детски шалить или глубоко заглядывать друг другу в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91