Скрытый упрек в словах Розалинды рассердил Луи, он встал с шезлонга и погрозился пойти на солнцепек или даже купаться на озеро, если сейчас же не уберут все эти противные вонючие цветы. И вообще, пускай Розалинда не суется всюду со своими цветочками, потому что это противно!
Вытирая слезы, старая дева принялась исполнять приказание Луи.
Все эти годы Луи вел себя как воспитанный ею послушный ребенок, а теперь болезнь сделала его каким-то чужим. Было жалко смотреть, как этот нежный, умный мальчик отбивался у нее от рук, каким он стал необузданным, какие он подчас грубости говорил своей бывшей учительнице, а теперешней сестре милосердия. Но что мог поделать Луи, если он чувствовал, что на голову перерос свою учительницу, и если в ее словах ему постоянно бросалась в глаза раздражающая наивность, точно так, как из-под ее бумазейного платья всегда виднелась на вершок белая нижняя юбка.
Розалинда разложила на нижнем балконе шезлонг, уселась с вязанием в плетеном кресле, рядом лениво лежал Луи, ожидая лишь часа, когда ему можно будет встать и пойти немного погулять. Когда Розалинда говорила о выздоровлении и поправке, Луи переводил разговор на смерть, в которую сам вовсе не верил, хотя ему и был известен обычный оптимизм чахоточных. Розалинда желала, конечно, только добра, когда она сказала, сдвигая очки на лоб:
— Ты поправился один килограмм, и я надеюсь, что эту осень ты пойдешь на конфирмацию. Это будет самый счастливый момент в твоя жизнь! Ах, я так ясно помню, как я первый раз встал на колени перед алтарь и всем телом задрожал, когда эта чаша стоял передо мной.
— На конфирмацию? И не подумаю!
— Что ты говоришь, Луи? Но так же нельзя!
— Я не верю в бога! - предвкушая испуг Розалинды, заявил Луи. - Я не верю в бога, так зачем я буду ломать комедию? Я не желаю лгать, так зачем я пойду на конфирмацию?
Но Розалинда осталась спокойной, и вязальный крючок ее продолжал мелькать по-прежнему с улыбкой ответила она, маскируя, как она это умела, свое раздражение оттенком юмора. — Да, но что будет сказать на это твой милый братец?
Господи, разве Луи какой-нибудь подопечный, чтобы плясать по указке брата! Луи уже взрослый человек и может сам решать, каких взглядов придерживаться.
— Ах, я тебя не узнаю больше, — со вздохом сказала старая дева. — До болезни бы ль такой послушный, умный и аш1апс% А теперь...
— Ты, конечно, надеялась, что чем я больнее, тем сильнее я стану верить в бога, не правда ли? Но, как видишь, все наоборот. Потому что у меня есть свободная воля! Ты понимаешь, что такое свободная воля? Это, если ты должен ступить левой ногой, а ты ступаешь правой! Это, если кто-нибудь с ножом к горлу заставляет тебя сказать «да», а ты говоришь «нет»! Твои легкие грызут микробы, а у тебя хватает смелости плюнуть смерти в лицо! Ты плюешь также на всякие режимы, больничные кресла, градусники, встаешь, как я сейчас, и идешь купаться на озеро!
Луи поднялся и, как видно, действительно собирался осуществить свое намерение. Вот он уже на террасе, вот уже миновал бассейн с женской фигурой, уже спускался по лестнице к озеру. Розалинда, которая сначала приняла все за шутку, серьезно перепугалась. Отложив моток с нитками, вязанье, и очки, она в страхе побежала за Луи. Вот этого и добивался Луи. Теперь он был доволен, смеясь над старой девой, которая вдруг растерялась и теперь была в его полной власти.
Но Луи ухитрялся терроризировать весь дом. Он знал слабость своего приемного отца — его легко можно было растрогать — и сумел стать в его глазах неким гением, у которого масса знаний, необыкновенно острый ум и к тому же смелость прямо в лицо высказывать любую истину. В этом юноше, по мнению старого Нийнемяэ, было заложено нечто большое, из него мог выйти блестящий военачальник, всемирно известный летчик, ученый или государственный деятель. Тем более плачевным казалось то, что этот всесторонне одаренный юноша должен умереть, потому что врачи не оставили почти никакой надежды. Старик собирался использовать свои сбережения на то, чтобы отправить его в какой-либо заграничный санаторий, но Ильмар отсоветовал это делать, так как больной просто не перенес бы такой дальней дороги.
За кого Луи ухватился всеми силами своей души, это была Реэт. Это она являлась целью мечтаний и неопределенных влечений. Именно ее близость разбудила спавшие в теле Луи инстинкты. Никогда еще этот юноша не знал настоящей любви, ни материнской, ни женской, — здесь обе они были слиты. В глазах Реэт он читал нечто большее, чем то дешевое сочувствие, которое каждый выражал ему с такой щедростью и от которого его порой просто тошнило. В молодом, натренированном теле Реэт он угадывал то здоровье, которого самому ему не хватало, и таинственная притягательная сила этого здоровья мучила его даже во сне.
Реэт следила за пробуждением весны в Луи с боязливым любопытством, чувствуя себя польщенной свежестью и искренностью его чувств. Сознание близкой смерти Луи позволяло ей не скрывать перед ним своих душевных движений, ведь тайна их все равно в скором времени уйдет в могилу. Но все ее отношение к больному было пронизано еле заметным состраданием: бедняга, сколь многое остается для него в жизни неизведанным! Поэтому она не отказывала ему в небольших проявлениях любви, но как только она замечала, что он начинает задыхаться, а в глазах его зажигается огонек неосознанной страсти, она быстро отступала, стараясь превратить все в шутку или поскорее очутиться в обществе других людей.
Мало-помалу ласковость Реэт превратилась для Луи в гораздо большую потребность, чем еда и питье. Реэт всегда должна была находиться где-то поблизости. Если болела голова, помогало прикосновение ее. руки ко лбу; если не приходил сон, нужно было лишь подержать ее руку в своей. Вскоре больной потребовал, чтобы Реэт, не страшась его бацилл, пила воду из его стакана. Луи испытывал блаженство, когда Реэт садилась на край его кровати, касаясь его руками или коленями. Старой немке было вовсе не по душе, что право читать Луи вслух и измерять его температуру было предоставлено Реэт. Но особенно оскорбленной чувствовала себя старая дева, когда Луи просил Реэт проверять показания градусника, так как глаза Розалинды, дескать, могут не разглядеть цифр. Реэт не смела уходить из дому, не предупредив Луи. Даже если она спускалась вниз к озеру, она должна была зайти сначала в комнату Луи, выслушать, как обстоит дело с его здоровьем, и сказать, куда пойдет и как долго ее здесь не будет. Потом Реэт, понятно, приходилось давать отчет обо всем. В те часы, когда Луи не лежал, он стремился сопровождать ее всюду, стараясь показать, что он совершенно здоров. А если Реэт случалось отсутствовать дольше, чем было обещано, Луи приходил в возбуждение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91