— Я сама немного взволнована. Подумайте, десять лет не виделись! Пауль сказал, вообразите, будто я сегодня чуточку возбуждена и из кожи лезу, чтобы получше принять этого господина Хурта. Мужчины ведь всегда чуточку ревнивы. Вы знаете, я познакомилась с господином Хуртом тогда же, когда и с Паулем. И даже, кажется, танцевала с ним раньше, чем с Паулем. Он тогда вовсе не был таким серьезным, как говорит Пауль. Как раз наоборот: он болтал все время, а Пауль молчал и, в конце концов, победил. Теперь он, говорят, похудел и не зачесывает, как прежде, волос назад, Я просто, боюсь...
— Чего же? — спросила мадемуазель Ормус.
— Боюсь, что у нас не все, как... У нас все так убого и мелко. А он привык жить в больших городах, за границей. Там другие обычаи и вкусы.
— Ах, так он возвращается из-за границы? — оживилась вдруг госпожа Раудкатс, стройная блондинка с прической, делавшей ее похожей па мальчика. У нее была большая
библиотека, порядочная коллекция произведений искусства, и дом ее все больше становился неким салоном, где время от времени происходили музыкальные вечера в узком кругу.
— Да, господин Хурт возвращается из-за границы, из Псрлпна, где он работал в последние годы. Он архитектор,
окончил курс в Дармштадте. Об этом года три-четыре назад писали в газетах, и портрет его напечатали, неужто никто не помнит?
— Еще немного терпения, дамы и господа, - сказал Пауль, возвращаясь от телефона
Он походил на директора театра, который еще не показывает, что скрыто за занавесом, и не прочь хорошенько разжечь любопытство публики. Госпожа Тийдо не выказала особого интереса к этой инсценировке. Она встала, перелистала раскрытый английский роман, лежавший на столе, и спросила у госпожи Орайыэ, стоит ли его читать; заглянув в радиопрограмму 3 отыскала танцевальную музыку и включила приемник, потом спросила у Кийпсаара, где и когда можно устроить следующий вечерок бриджа.
Пастор Нийнемяэ уселся возле госпожи Раудкатс.
— Я все еще вспоминаю последний концерт у вас, — начал он. — Удивляюсь, какие вы сделали успехи. Великолепный тембр вашего голоса обязывает вас учиться пению.
— Вы мне льстите. Но теперь уже поздно, - ответила госпожа Раудкатс. — Если бы я раньше догадалась... Если бы я все время училась, когда была за границей, тогда, может быть, что-нибудь и вышло. Но здесь, в нашем захолустье...
— К чему такой пессимизм! — утешил ее Нийнемяэ. — Всюду найдется что-нибудь хорошее. И в нашем здешнем захолустье тоже.
— Ах, кто вкусил лучшего за границей, тот здесь пропал. Что хорошего можно найти тут? Все те же люди, те же разговоры, те же кафе. Если бы не работа, я просто умерла бы здесь со скуки.
— Да, работа! Это правильно. Я это часто говорил своей жене. Но она, к сожалению, и слышать не хочет о работе. Зачем, мол, ей работать, она хочет жить!
— Работать нужно лишь столько, чтобы можно было забыть пустоту и скуку жизни, — сказала госпожа Раудкатс.
— Зачем женщинам работать? — вмешался Тамберг, стоя возле них. — Ваша супруга, господин пастор, совершенно права, когда хочет жить без забот, словно цветок в поле. Пусть живет так, пока может! Вы должны радоваться, что с вами живет человек, возле которого и вам иногда удается почувствовать себя легкомысленным.
— Легкомыслие обычно приводит на стезю греха, — ответил Нийнемяэ.
— Вы исключение среди мужчин, — сказала госпожа Раудкатс. — Ведь всем мужчинам нравится, когда жена весела, легкомысленна и ветрена. При этом, конечно, верна своему мужу, господин Тамберг.
— Вы жестоки, — рассмеялся Тамберг, — и несправедливы по отношению к нам, бедным холостякам. Пусть и нас иногда одарят улыбкой замужние женщины.
— Да, но веселые улыбки не появляются по заказу, — ответила госпожа Раудкатс. — Конечно, некоторые удовлетворяются малым. И мирятся с нашим бытом и нашей средой. Но другие... Я, например, счастлива только тогда, когда могу рассматривать красивые вещи, ковры, вышивки, фарфор, слушать первоклассного, непременно только первоклассного певца...
— Встречаются и такие, что любят купаться в шампанском, — прервал ее Тамберг, — или кушать соловьиные языки!
— Но я не требую ничего невозможного, — рассердилась госпожа Раудкатс. — Что я могу поделать, если у меня выработался свой вкус? Неужели отказываться от себя самой? Или вы желаете, чтобы я ночи напролет играла в бридж? Либо со скучающим видом просиживала в кафе, потому что так делают другие?
— Не так уж черна наша жизнь, чтобы из-за этого стоило замыкаться в своей раковине и становиться пессимисткой, — возразил Нийнемяэ. — По своей должности мне приходится встречаться со многими людьми. И поверьте мне, мы каждый день проходим мимо благороднейших людей, которых не умеем ценить. А они стоят больше, чем все эти Лувры.
— Верю вам, господин Нийнемяэ, но ведь и красота не от лукавого.
— И все же лукавый любит красоту больше, чем добро, — был ответ.
— Так что, мадам, будьте осторожны, — двусмысленно добавил Тамберг.
В эту минуту в сопровождении Орайыэ вошел Йоэль Хурт. Ростом он был немного выше Пауля, но более худощав и бледен.
Мадемуазель Ормус сразу же разочаровалась, потому что она ожидала увидеть блондина, Хурт же оказался шатеном. Вошедший обладал острым взглядом, казалось, он видел скорее линии, чем краски. У Кики, стоявшей в дверях столовой, забилось сердце, но госпожа Тийдо осталась совершенно равнодушной, с прежним спокойствием продолжая курить свою сигарету.
— Мою жену ты ведь знаешь? — спросил Орайыэ у Хурта.
Госпожа Орайыэ слегка покраснела.
Познакомившись и поздоровавшись со всеми, Хурт остановился возле группы мужчин. Собравшееся здесь общество показалось ему чужим и далеким. Орайыэ вместе с женой ушли в столовую: один - чтобы открыть бутылки с ликерами, другая - чтобы закончить последние приготовления
к приёму гостей. Госпожа Тарас была разочарована тем, что вновь прибывший не переступил через глупый обычай сразу же присоединиться к людям своего пола. И чего это Кики торчит там в дверях, кокетничая взглядом, разыгрывая из себя невинную девочку? Поглядела бы лучше в зеркало, увидела бы, как сидит на ней юбка! А сумочка из дешевой кожи вовсе не стоит того, чтобы так демонстративно играть ее замком.
За столом новоприбывшего гостя усадили между хозяйкой дома и госпожой Раудкатс, в то время как напротив, за грудами пирожных, бутылками и цветами между барышней Ормус и Кики, расположился хозяин дома. Майму не могла перенести, когда на предназначенное ею для дяди Тамберга место хотели усадить Кийпсаара: распахнув полуоткрытую дверь, она вбежала, схватила своего любимца за рукав и отвела на его место, за что мать наградила ее укоризненным взглядом и строгим замечанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Чего же? — спросила мадемуазель Ормус.
— Боюсь, что у нас не все, как... У нас все так убого и мелко. А он привык жить в больших городах, за границей. Там другие обычаи и вкусы.
— Ах, так он возвращается из-за границы? — оживилась вдруг госпожа Раудкатс, стройная блондинка с прической, делавшей ее похожей па мальчика. У нее была большая
библиотека, порядочная коллекция произведений искусства, и дом ее все больше становился неким салоном, где время от времени происходили музыкальные вечера в узком кругу.
— Да, господин Хурт возвращается из-за границы, из Псрлпна, где он работал в последние годы. Он архитектор,
окончил курс в Дармштадте. Об этом года три-четыре назад писали в газетах, и портрет его напечатали, неужто никто не помнит?
— Еще немного терпения, дамы и господа, - сказал Пауль, возвращаясь от телефона
Он походил на директора театра, который еще не показывает, что скрыто за занавесом, и не прочь хорошенько разжечь любопытство публики. Госпожа Тийдо не выказала особого интереса к этой инсценировке. Она встала, перелистала раскрытый английский роман, лежавший на столе, и спросила у госпожи Орайыэ, стоит ли его читать; заглянув в радиопрограмму 3 отыскала танцевальную музыку и включила приемник, потом спросила у Кийпсаара, где и когда можно устроить следующий вечерок бриджа.
Пастор Нийнемяэ уселся возле госпожи Раудкатс.
— Я все еще вспоминаю последний концерт у вас, — начал он. — Удивляюсь, какие вы сделали успехи. Великолепный тембр вашего голоса обязывает вас учиться пению.
— Вы мне льстите. Но теперь уже поздно, - ответила госпожа Раудкатс. — Если бы я раньше догадалась... Если бы я все время училась, когда была за границей, тогда, может быть, что-нибудь и вышло. Но здесь, в нашем захолустье...
— К чему такой пессимизм! — утешил ее Нийнемяэ. — Всюду найдется что-нибудь хорошее. И в нашем здешнем захолустье тоже.
— Ах, кто вкусил лучшего за границей, тот здесь пропал. Что хорошего можно найти тут? Все те же люди, те же разговоры, те же кафе. Если бы не работа, я просто умерла бы здесь со скуки.
— Да, работа! Это правильно. Я это часто говорил своей жене. Но она, к сожалению, и слышать не хочет о работе. Зачем, мол, ей работать, она хочет жить!
— Работать нужно лишь столько, чтобы можно было забыть пустоту и скуку жизни, — сказала госпожа Раудкатс.
— Зачем женщинам работать? — вмешался Тамберг, стоя возле них. — Ваша супруга, господин пастор, совершенно права, когда хочет жить без забот, словно цветок в поле. Пусть живет так, пока может! Вы должны радоваться, что с вами живет человек, возле которого и вам иногда удается почувствовать себя легкомысленным.
— Легкомыслие обычно приводит на стезю греха, — ответил Нийнемяэ.
— Вы исключение среди мужчин, — сказала госпожа Раудкатс. — Ведь всем мужчинам нравится, когда жена весела, легкомысленна и ветрена. При этом, конечно, верна своему мужу, господин Тамберг.
— Вы жестоки, — рассмеялся Тамберг, — и несправедливы по отношению к нам, бедным холостякам. Пусть и нас иногда одарят улыбкой замужние женщины.
— Да, но веселые улыбки не появляются по заказу, — ответила госпожа Раудкатс. — Конечно, некоторые удовлетворяются малым. И мирятся с нашим бытом и нашей средой. Но другие... Я, например, счастлива только тогда, когда могу рассматривать красивые вещи, ковры, вышивки, фарфор, слушать первоклассного, непременно только первоклассного певца...
— Встречаются и такие, что любят купаться в шампанском, — прервал ее Тамберг, — или кушать соловьиные языки!
— Но я не требую ничего невозможного, — рассердилась госпожа Раудкатс. — Что я могу поделать, если у меня выработался свой вкус? Неужели отказываться от себя самой? Или вы желаете, чтобы я ночи напролет играла в бридж? Либо со скучающим видом просиживала в кафе, потому что так делают другие?
— Не так уж черна наша жизнь, чтобы из-за этого стоило замыкаться в своей раковине и становиться пессимисткой, — возразил Нийнемяэ. — По своей должности мне приходится встречаться со многими людьми. И поверьте мне, мы каждый день проходим мимо благороднейших людей, которых не умеем ценить. А они стоят больше, чем все эти Лувры.
— Верю вам, господин Нийнемяэ, но ведь и красота не от лукавого.
— И все же лукавый любит красоту больше, чем добро, — был ответ.
— Так что, мадам, будьте осторожны, — двусмысленно добавил Тамберг.
В эту минуту в сопровождении Орайыэ вошел Йоэль Хурт. Ростом он был немного выше Пауля, но более худощав и бледен.
Мадемуазель Ормус сразу же разочаровалась, потому что она ожидала увидеть блондина, Хурт же оказался шатеном. Вошедший обладал острым взглядом, казалось, он видел скорее линии, чем краски. У Кики, стоявшей в дверях столовой, забилось сердце, но госпожа Тийдо осталась совершенно равнодушной, с прежним спокойствием продолжая курить свою сигарету.
— Мою жену ты ведь знаешь? — спросил Орайыэ у Хурта.
Госпожа Орайыэ слегка покраснела.
Познакомившись и поздоровавшись со всеми, Хурт остановился возле группы мужчин. Собравшееся здесь общество показалось ему чужим и далеким. Орайыэ вместе с женой ушли в столовую: один - чтобы открыть бутылки с ликерами, другая - чтобы закончить последние приготовления
к приёму гостей. Госпожа Тарас была разочарована тем, что вновь прибывший не переступил через глупый обычай сразу же присоединиться к людям своего пола. И чего это Кики торчит там в дверях, кокетничая взглядом, разыгрывая из себя невинную девочку? Поглядела бы лучше в зеркало, увидела бы, как сидит на ней юбка! А сумочка из дешевой кожи вовсе не стоит того, чтобы так демонстративно играть ее замком.
За столом новоприбывшего гостя усадили между хозяйкой дома и госпожой Раудкатс, в то время как напротив, за грудами пирожных, бутылками и цветами между барышней Ормус и Кики, расположился хозяин дома. Майму не могла перенести, когда на предназначенное ею для дяди Тамберга место хотели усадить Кийпсаара: распахнув полуоткрытую дверь, она вбежала, схватила своего любимца за рукав и отвела на его место, за что мать наградила ее укоризненным взглядом и строгим замечанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91