Она упала, упершись руками во что-то мягкое, с грохотом уронив поленья.
— О господи, сыне божий, — пробормотала старушка, шаря руками вокруг себя.
Откуда ей было знать, что со вчерашнего дня пустой зал был превращен в кабинет? Вчера под вечер перед домом остановился грузовик, и сюда втащили новый письменный стол, два кресла, обитые материей цвета серой куропатки, и диван с приделанным к нему пюпитром для чтения. Этот диван, выполненный по проекту самого Хурта, и стоял посреди комнаты, на самом ходу, не найдя еще своего настоящего места.
Грохот разбудил Йоэля. «Хорошенькое освящение новой мебели!» — промелькнуло у него в голове. Он вскочил с кровати, накинул пальто, открыл дверь и включил свет.
— Недурное начало дня! — воскликнул он. Полено, перелетев через диван, скользнуло по натертой поверхности стола, проведя по ней заметное полукружие.
— Господи боже, ведь я не знала, — с беспомощным отчаянием заголосила старушка, даже не догадавшись собрать поленья. — Откуда мне было догадаться...
— Ну так, по крайней мере, соберите весь этот хлам!
Уборщица молча наклонилась, чтобы выполнить приказ. Хозяин, видно, рассердился, а то бы он не сказал так нехорошо. Сухие, звонкие березовые поленья, а ему - хлам?
— Почему же вы не догадались включить свет? — продолжал сердиться Хурт.
— Я думала, что...
— Нечего тут думать! — оборвал ее Хурт и захлопнул дверь в спальню. Но когда он снова присел на край кровати, ему стало жаль старушки. «Ладно, — сказал он про себя, — сделаю ей к празднику подарок получше». Иоэль скинул пальто и снова улегся в постель. Он плохо проспал эту ночь, новая мебель потрескивала, будя его. Как беззаботно жилось ему в номере гостиницы или даже здесь до покупки новой мебели: завязывая шнурки ботинок, можно было класть ногу на любой предмет обстановки. А теперь...
Натертый пол пахнет скипидаром. Старушка тихонько ставит за дверью начищенные ботинки, как будто Йоэль сможет еще заснуть. С улицы доносится скрежет деревянных лопат, слышен звон бубенчиков и говор прохожих. Пора вставать.
Йоэль открывает внутренние створки ставен, закрепляя их по обе стороны от окна. Для такого раннего часа на улице на редкость светло. Ночью выпал снег, на рамах окон мягкий снежок лежит словно пух, с неба продолжают падать крупные хлопья. «Сегодня сочельник, а там будет три выходных дня. Что с ними делать?» Вспоминаются картинки прошлого, детство, катание на коньках по заледеневшему лугу, замечательные поездки на санях по заиндевевшему лесу.
Йоэль достает из-за двери ботинки. Когда он кончает мыться, заходит уборщица с кофе.
— Вам тут несколько писем. Уже со вчерашнего вечера лежат в почтовом ящике.
Вытирая лицо и осторожно подставляя полотенце, чтоб не капнуть, Йоэль наклоняется над столом. Почерк брата. Обычно Йоэль получает письма от родственников в тех случаях, когда предстоят похороны, крестины или свадьба. В начале месяца Йоэль послал брату сотню крон, давая понять, что это его первый взнос на обучение Вийу.
Но нет, с Тоомасом случилось что-то необыкновенное! Он не ноет по поводу низких цен на лен, не плачется из-за плохого урожая или здоровья. Тоомас чувствует себя превосходно, даже врачи не нашли у него никаких болезней, всего только нервы, и больше ничего. Жаль только расходов на клинику, это обошлось ему около тридцати крон. Остальные семьдесят крон он пожертвовал местному отделению Национального фронта, ведь с расходами на обучение Вийу пока еще нет спешки. Тоомас благодарен Йоэлю за все то, чего он теперь добился: его сейчас же избрали руководителем местного отделения Национального фронта и делегатом на уездную конференцию. Они усердно собираются на стрелковые упражнения, и после праздников им вышлют заказанные береты. «Жена говорит, ты, мол, не мальчишка, чтобы возиться с подобными вещами, но у меня словно новая, свежая кровь течет в жилах... Может, и ты там уже стал каким-нибудь фюрером? В освободительной войне ты, правда, не принимал участия, но ведь ты и так человек энергичный. Не выступишь ли ты у нас? Рыйгас, твой школьный товарищ, выступает на второй день праздника. Твоя речь имела бы еще большее значение, все же ты родом отсюда, к тому же я могу признаться своим парням, что дар свой я смог сделать благодаря тебе...»
Освободительной войной эстонская буржуазия называла войну против Красной Армии и рабочих своей страны.
— Идиот! — пробормотал Йоэль. Он смял письмо, зашел в кабинет и бросил его в корзину. Вернувшись в спальню, снова умылся.
Когда он за завтраком нечаянно пролил кофе на скатерть, дурное настроение его переломилось, сменившись упрямым вызовом: «Посмотрим, что там еще стрясется? Ничего не скажешь, утро началось великолепно! Таким, видно, будет и день».
Встреча с Рыйгасом по пути в ратушу тоже была малоприятной.
— Ну, братец, — вскричал Рыйгас, уже издали протягивая ему руку, — сам теперь видишь, что дела у наших ребят идут на лад!
На самом деле, после благоприятного для Национального фронта референдума и предоставления его деятелям свободы действий во всех учреждениях и инстанциях началась усиленная перебежка в лагерь сторонников Национального фронта, чтобы в случае переворота не очутиться за бортом.
В тоне Рыйгаса слышалось чувство превосходства, почти наглость. Взглянув на его оскаленный в улыбке широкий рот, на красный нос, Хурт сказал:
— Вы теперь, конечно, опьянены своей победой. Но я думаю, что эта победа вам окажется не по плечу.
— Что ты этим хочешь .сказать?
— Только то, что вы и сами не знаете, как быть дальше. Народ вы взвинтили, а что теперь делать, это вам неясно.
— Не беспокойся, голубчик, о нас! Побеспокойся лучше о себе. Твоим приятелям скоро придется складывать пожитки. А самому тебе не страшновато, а? В городе мы скоро заберем власть, тогда посмотрим, под чью дудку ты запляшешь!
Вся эта речь, высказанная, впрочем, в шутливо-добродушном тоне, вызвала у Хурта такое раздражение, что настроение его окончательно испортилось. Рыйгас уже сейчас чувствовал себя победителем, а скоро мог стать власть имущим, и торжество его было отвратительно.
В ратуше Йоэль застал пустые коридоры. Посетителей здесь сегодня не было, и прием можно было бы отменить. Он швырнул пальто на спинку ближайшего стула, кинув сверху кашне и шляпу. Вскоре пришел служитель:
— Городской голова прислал вам эту газету. Он просит вас, когда прочтете, спуститься в его кабинет.
Ага, вот оно! Большой подвал, обведенный красным карандашом. Подпись: «Мадис Мугул...» Теперь, в это смутное время, когда завтрашний день скрывался в густом
тумане, каждый десятый человек чувствовал себя призванным под предлогом борьбы с коррупцией подымать густые столбы пыли и всяческой нечисти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— О господи, сыне божий, — пробормотала старушка, шаря руками вокруг себя.
Откуда ей было знать, что со вчерашнего дня пустой зал был превращен в кабинет? Вчера под вечер перед домом остановился грузовик, и сюда втащили новый письменный стол, два кресла, обитые материей цвета серой куропатки, и диван с приделанным к нему пюпитром для чтения. Этот диван, выполненный по проекту самого Хурта, и стоял посреди комнаты, на самом ходу, не найдя еще своего настоящего места.
Грохот разбудил Йоэля. «Хорошенькое освящение новой мебели!» — промелькнуло у него в голове. Он вскочил с кровати, накинул пальто, открыл дверь и включил свет.
— Недурное начало дня! — воскликнул он. Полено, перелетев через диван, скользнуло по натертой поверхности стола, проведя по ней заметное полукружие.
— Господи боже, ведь я не знала, — с беспомощным отчаянием заголосила старушка, даже не догадавшись собрать поленья. — Откуда мне было догадаться...
— Ну так, по крайней мере, соберите весь этот хлам!
Уборщица молча наклонилась, чтобы выполнить приказ. Хозяин, видно, рассердился, а то бы он не сказал так нехорошо. Сухие, звонкие березовые поленья, а ему - хлам?
— Почему же вы не догадались включить свет? — продолжал сердиться Хурт.
— Я думала, что...
— Нечего тут думать! — оборвал ее Хурт и захлопнул дверь в спальню. Но когда он снова присел на край кровати, ему стало жаль старушки. «Ладно, — сказал он про себя, — сделаю ей к празднику подарок получше». Иоэль скинул пальто и снова улегся в постель. Он плохо проспал эту ночь, новая мебель потрескивала, будя его. Как беззаботно жилось ему в номере гостиницы или даже здесь до покупки новой мебели: завязывая шнурки ботинок, можно было класть ногу на любой предмет обстановки. А теперь...
Натертый пол пахнет скипидаром. Старушка тихонько ставит за дверью начищенные ботинки, как будто Йоэль сможет еще заснуть. С улицы доносится скрежет деревянных лопат, слышен звон бубенчиков и говор прохожих. Пора вставать.
Йоэль открывает внутренние створки ставен, закрепляя их по обе стороны от окна. Для такого раннего часа на улице на редкость светло. Ночью выпал снег, на рамах окон мягкий снежок лежит словно пух, с неба продолжают падать крупные хлопья. «Сегодня сочельник, а там будет три выходных дня. Что с ними делать?» Вспоминаются картинки прошлого, детство, катание на коньках по заледеневшему лугу, замечательные поездки на санях по заиндевевшему лесу.
Йоэль достает из-за двери ботинки. Когда он кончает мыться, заходит уборщица с кофе.
— Вам тут несколько писем. Уже со вчерашнего вечера лежат в почтовом ящике.
Вытирая лицо и осторожно подставляя полотенце, чтоб не капнуть, Йоэль наклоняется над столом. Почерк брата. Обычно Йоэль получает письма от родственников в тех случаях, когда предстоят похороны, крестины или свадьба. В начале месяца Йоэль послал брату сотню крон, давая понять, что это его первый взнос на обучение Вийу.
Но нет, с Тоомасом случилось что-то необыкновенное! Он не ноет по поводу низких цен на лен, не плачется из-за плохого урожая или здоровья. Тоомас чувствует себя превосходно, даже врачи не нашли у него никаких болезней, всего только нервы, и больше ничего. Жаль только расходов на клинику, это обошлось ему около тридцати крон. Остальные семьдесят крон он пожертвовал местному отделению Национального фронта, ведь с расходами на обучение Вийу пока еще нет спешки. Тоомас благодарен Йоэлю за все то, чего он теперь добился: его сейчас же избрали руководителем местного отделения Национального фронта и делегатом на уездную конференцию. Они усердно собираются на стрелковые упражнения, и после праздников им вышлют заказанные береты. «Жена говорит, ты, мол, не мальчишка, чтобы возиться с подобными вещами, но у меня словно новая, свежая кровь течет в жилах... Может, и ты там уже стал каким-нибудь фюрером? В освободительной войне ты, правда, не принимал участия, но ведь ты и так человек энергичный. Не выступишь ли ты у нас? Рыйгас, твой школьный товарищ, выступает на второй день праздника. Твоя речь имела бы еще большее значение, все же ты родом отсюда, к тому же я могу признаться своим парням, что дар свой я смог сделать благодаря тебе...»
Освободительной войной эстонская буржуазия называла войну против Красной Армии и рабочих своей страны.
— Идиот! — пробормотал Йоэль. Он смял письмо, зашел в кабинет и бросил его в корзину. Вернувшись в спальню, снова умылся.
Когда он за завтраком нечаянно пролил кофе на скатерть, дурное настроение его переломилось, сменившись упрямым вызовом: «Посмотрим, что там еще стрясется? Ничего не скажешь, утро началось великолепно! Таким, видно, будет и день».
Встреча с Рыйгасом по пути в ратушу тоже была малоприятной.
— Ну, братец, — вскричал Рыйгас, уже издали протягивая ему руку, — сам теперь видишь, что дела у наших ребят идут на лад!
На самом деле, после благоприятного для Национального фронта референдума и предоставления его деятелям свободы действий во всех учреждениях и инстанциях началась усиленная перебежка в лагерь сторонников Национального фронта, чтобы в случае переворота не очутиться за бортом.
В тоне Рыйгаса слышалось чувство превосходства, почти наглость. Взглянув на его оскаленный в улыбке широкий рот, на красный нос, Хурт сказал:
— Вы теперь, конечно, опьянены своей победой. Но я думаю, что эта победа вам окажется не по плечу.
— Что ты этим хочешь .сказать?
— Только то, что вы и сами не знаете, как быть дальше. Народ вы взвинтили, а что теперь делать, это вам неясно.
— Не беспокойся, голубчик, о нас! Побеспокойся лучше о себе. Твоим приятелям скоро придется складывать пожитки. А самому тебе не страшновато, а? В городе мы скоро заберем власть, тогда посмотрим, под чью дудку ты запляшешь!
Вся эта речь, высказанная, впрочем, в шутливо-добродушном тоне, вызвала у Хурта такое раздражение, что настроение его окончательно испортилось. Рыйгас уже сейчас чувствовал себя победителем, а скоро мог стать власть имущим, и торжество его было отвратительно.
В ратуше Йоэль застал пустые коридоры. Посетителей здесь сегодня не было, и прием можно было бы отменить. Он швырнул пальто на спинку ближайшего стула, кинув сверху кашне и шляпу. Вскоре пришел служитель:
— Городской голова прислал вам эту газету. Он просит вас, когда прочтете, спуститься в его кабинет.
Ага, вот оно! Большой подвал, обведенный красным карандашом. Подпись: «Мадис Мугул...» Теперь, в это смутное время, когда завтрашний день скрывался в густом
тумане, каждый десятый человек чувствовал себя призванным под предлогом борьбы с коррупцией подымать густые столбы пыли и всяческой нечисти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91