Тогда сообща решили совершить маленькую прогулку в лес.
Женщины ушли вперед, и Нийнемяэ, лукаво взглянув на Хурта, сказал:
— Знаете, дорогой Хурт, я совсем разочаровался в вас.
— Почему? — удивился Хурт.
— Я все время думал, что вы ездите сюда в деревню ради моей дачи...
Йоэль приготовился ко всему.
— А теперь я вижу, — продолжал Нийнемяэ, — что дело не так-то просто. Вы даже комнату сняли и, как видно, проводите здесь лето?
— Да, я бываю здесь. Но работа не дает возможности оставаться тут надолго. Я даже удивляюсь, что берег озера не превратился еще в большой дачный поселок. А ведь место подходящее...
— Да, красивое озеро, теплые ночи, прекрасные леса, — немножко этой романтики вам никогда не помешает, — ответил Нийнемяэ, не давая увести себя от затронутой темы. -
«Кажется, я попался, - подумал Йоэль, - он еще и иронизирует».
— Я все же советую вам, как другу, — понизив голос, сказал Нийнемяэ, — не заходите слишком далеко! А то потом раскаетесь. Кики, конечно, человек хороший, очень хороший, но... слишком легкого поведения. Я и Реэт предостерегал: легкое поведение заразительно. Мне, как пастору, Кики
иногда от чистого сердца исповедовалась кое в чем. Я не могу пересказать все...
И уже совсем шепотом добавил:
— Пусть это останется между нами: у нее даже ребенок был. Но она ничуть не заботилась о нем, подкинула кому-то... Я говорю вам все это не со зла, а чтобы вы остерегались. Но ей об этом ни слова! Ради бога!
— Ах, что вы, конечно нет! — пробормотал Хурт, с трудом сдерживая свою радость.
Значит, Кики все же не сболтнула ничего лишнего. А Нийнемяэ, чувствуя, что нанес Кики обиду, с любезным видом поспешил к ней и оживленно принялся что-то рассказывать.
Постепенно и Йоэль с Реэт снова обрели свой беспечный тон и почти забыли о том, что здесь имеются зрители. Они шаловливо побежали за первой парой. Реэт подхватила мужа под руку. Кики нашла, что тропинка слишком узка для четверых и пошла одна позади. Оживление Реэт продолжалось и здесь, и, шагая между двумя мужчинами, она, ласково глядя на одного, многозначительно привлекала к себе поближе другого, прислоняясь головой к плечу одного, в то же время нежным пожатием руки просила прощения у другого.
Йоэль внутренне требовал для себя большего но, поскольку Реэт не вольна была дать ему больше, Йоэль выпустил руку Реэт и пошел к Кики, которая в одиночестве пыталась балансировать на высоких, заросших травой колеях лесной дороги. Но на Кики вдруг напала строптивость, и она не давала Йоэлю дотронуться до себя. И когда Йоэль, несмотря на это, насильно попытался помочь ей поддержать равновесие, Кики словно кошка выпустила когти. Из этого спора выросла маленькая потасовка, где Кики пустила в ход даже зубы. Когда они вернулись к другим, Йоэлю пришлось прятать от Реэт тыльную сторону своей правой руки.
Единственным, кто не принимал участия во всей этой игре любви и вражды, был пастор Нийнемяэ. Он ощущал вокруг себя чудесную идиллию: листва благоухала, птички пели, кругом друзья и всюду разлит большой покой.
Они дошли до границ владений Соэкуру, и никакая сила не могла соблазнить Нийнемяэ идти дальше, хотя с ближнего холма и открывался прекрасный вид на озеро и его зеленые берега. Он признавал красоту только на собственном участке. И он искренне благодарил бога, который даровал своему слуге эти мгновения, когда любовь, доброта и душевный покой сливались с красотой природы единый, возвышенный хорал.
В один из воскресных дней в послеобеденные часы в Соэкуру справляли освящение новой дачи. Гости собрались из ближайших окрестностей и издалека. Возле дома скопились запыленные автомобили, рессорные телеги и велосипеды.
Приезда хозяина ожидали в старом доме, и, когда он почистился с дороги, все вместе отправились по холмам к даче во главе со старым Арнеманном в длинном таларе, с большим блестящим золотым крестом на груди, с молитвенником в руках. Наклонив вперед тяжелую голову, он шагал медленно и важно, время от времени вытирая платком лоб и лицо, потому что в эту солнечную погоду церковное одеяние, надетое поверх обычной одежды, вызывало у старика испарину.
Тотчас же приступили к церемонии освящения. Двумя руками держа раскрытый молитвенник и подсказывая поющим слова хорала, Арнеманн стоял в углу комнаты важный и значительный, как того требовал момент. Прямо перед ним встал Ильмар Нийнемяэ со своей супругой, как будто их тут вторично венчали. Сюда же, поближе к сыну, придвинулся и старый Нийнемяэ со своей женой и воспитанником Луи. Вокруг них расположились соседние хозяева, пастор Туулик, барышня Розалинда в платье с прошивками, с широким голубым бантом на груди и другим таким же позади, дальше возле двери и за дверьми столпился остальной люд, среди которого находились строительный мастер, испольщик со своим семейством и архитектор Хурт.
Старый Нийнемяэ хорошо знал, что Арнеманн, как и прочие смертные, грешен и обременен многими человеческими слабостями, но как сейчас трогали сердце его слова, волей-неволей приходилось вытирать глаза. Еще усталый от поездки на мотоцикле, Ильмар Нийнемяэ слушал его проповедь рассеянно, поскольку инерция гонки еще не выветрилась из тела. Реэт неподвижно стояла рядом с ним, не спуская глаз с черной, обтянутой материей пуговицы арнеманнского талара. Ей было неудобно, неловко стоять здесь. Но на лице барышни Розалинды разлилось блаженное умиление, как всегда, когда она слышала слово божье. Она же запевала и вела мелодию хорала. Но когда баянист, которого старый Нийнемяэ пригласил для танцев, попытался на своем инструменте аккомпанировать хоралу, Розалинда обернулась, сделала пальцами запрещающий жест и заставила баяниста умолкнуть.
Ильмар стал более внимательным лишь тогда, когда заговорили о нем как о хорошем работнике на ниве господней и как о примерном главе семейства, а о Реэт как об идеальной супруге. От такого бесцеремонного вторжения в ее интимную жизнь Реэт готова была провалиться сквозь землю. Опустив глаза в пол, она нервно шевелила концом туфли. Но Арнеманн уже перешел от людей к природе, а оттуда поднялся в высшие сферы, откуда нисходил божий промысел и попечение о земной жизни и откуда просили ниспослать благословение на этот дом.
Хурт с хмурым лицом стоял в другой комнате, прислонившись к косяку двери. Арнеманн упомянул бегло и его. Весь этот спектакль казался Хурту скучным и ненужным. Будто орава чужих людей вторглась в этот дом, более глубокий смысл и предназначение которого известны только ему, и принялась здесь своевольничать. Недавно он обошел весь дом и, к своей досаде и удивлению, обнаружил во всех комнатах старые, источенные молью диваны, хромые столы, безвкусные ширмы, покривившиеся стулья, забитые в стену гвозди, на которые вешали одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Женщины ушли вперед, и Нийнемяэ, лукаво взглянув на Хурта, сказал:
— Знаете, дорогой Хурт, я совсем разочаровался в вас.
— Почему? — удивился Хурт.
— Я все время думал, что вы ездите сюда в деревню ради моей дачи...
Йоэль приготовился ко всему.
— А теперь я вижу, — продолжал Нийнемяэ, — что дело не так-то просто. Вы даже комнату сняли и, как видно, проводите здесь лето?
— Да, я бываю здесь. Но работа не дает возможности оставаться тут надолго. Я даже удивляюсь, что берег озера не превратился еще в большой дачный поселок. А ведь место подходящее...
— Да, красивое озеро, теплые ночи, прекрасные леса, — немножко этой романтики вам никогда не помешает, — ответил Нийнемяэ, не давая увести себя от затронутой темы. -
«Кажется, я попался, - подумал Йоэль, - он еще и иронизирует».
— Я все же советую вам, как другу, — понизив голос, сказал Нийнемяэ, — не заходите слишком далеко! А то потом раскаетесь. Кики, конечно, человек хороший, очень хороший, но... слишком легкого поведения. Я и Реэт предостерегал: легкое поведение заразительно. Мне, как пастору, Кики
иногда от чистого сердца исповедовалась кое в чем. Я не могу пересказать все...
И уже совсем шепотом добавил:
— Пусть это останется между нами: у нее даже ребенок был. Но она ничуть не заботилась о нем, подкинула кому-то... Я говорю вам все это не со зла, а чтобы вы остерегались. Но ей об этом ни слова! Ради бога!
— Ах, что вы, конечно нет! — пробормотал Хурт, с трудом сдерживая свою радость.
Значит, Кики все же не сболтнула ничего лишнего. А Нийнемяэ, чувствуя, что нанес Кики обиду, с любезным видом поспешил к ней и оживленно принялся что-то рассказывать.
Постепенно и Йоэль с Реэт снова обрели свой беспечный тон и почти забыли о том, что здесь имеются зрители. Они шаловливо побежали за первой парой. Реэт подхватила мужа под руку. Кики нашла, что тропинка слишком узка для четверых и пошла одна позади. Оживление Реэт продолжалось и здесь, и, шагая между двумя мужчинами, она, ласково глядя на одного, многозначительно привлекала к себе поближе другого, прислоняясь головой к плечу одного, в то же время нежным пожатием руки просила прощения у другого.
Йоэль внутренне требовал для себя большего но, поскольку Реэт не вольна была дать ему больше, Йоэль выпустил руку Реэт и пошел к Кики, которая в одиночестве пыталась балансировать на высоких, заросших травой колеях лесной дороги. Но на Кики вдруг напала строптивость, и она не давала Йоэлю дотронуться до себя. И когда Йоэль, несмотря на это, насильно попытался помочь ей поддержать равновесие, Кики словно кошка выпустила когти. Из этого спора выросла маленькая потасовка, где Кики пустила в ход даже зубы. Когда они вернулись к другим, Йоэлю пришлось прятать от Реэт тыльную сторону своей правой руки.
Единственным, кто не принимал участия во всей этой игре любви и вражды, был пастор Нийнемяэ. Он ощущал вокруг себя чудесную идиллию: листва благоухала, птички пели, кругом друзья и всюду разлит большой покой.
Они дошли до границ владений Соэкуру, и никакая сила не могла соблазнить Нийнемяэ идти дальше, хотя с ближнего холма и открывался прекрасный вид на озеро и его зеленые берега. Он признавал красоту только на собственном участке. И он искренне благодарил бога, который даровал своему слуге эти мгновения, когда любовь, доброта и душевный покой сливались с красотой природы единый, возвышенный хорал.
В один из воскресных дней в послеобеденные часы в Соэкуру справляли освящение новой дачи. Гости собрались из ближайших окрестностей и издалека. Возле дома скопились запыленные автомобили, рессорные телеги и велосипеды.
Приезда хозяина ожидали в старом доме, и, когда он почистился с дороги, все вместе отправились по холмам к даче во главе со старым Арнеманном в длинном таларе, с большим блестящим золотым крестом на груди, с молитвенником в руках. Наклонив вперед тяжелую голову, он шагал медленно и важно, время от времени вытирая платком лоб и лицо, потому что в эту солнечную погоду церковное одеяние, надетое поверх обычной одежды, вызывало у старика испарину.
Тотчас же приступили к церемонии освящения. Двумя руками держа раскрытый молитвенник и подсказывая поющим слова хорала, Арнеманн стоял в углу комнаты важный и значительный, как того требовал момент. Прямо перед ним встал Ильмар Нийнемяэ со своей супругой, как будто их тут вторично венчали. Сюда же, поближе к сыну, придвинулся и старый Нийнемяэ со своей женой и воспитанником Луи. Вокруг них расположились соседние хозяева, пастор Туулик, барышня Розалинда в платье с прошивками, с широким голубым бантом на груди и другим таким же позади, дальше возле двери и за дверьми столпился остальной люд, среди которого находились строительный мастер, испольщик со своим семейством и архитектор Хурт.
Старый Нийнемяэ хорошо знал, что Арнеманн, как и прочие смертные, грешен и обременен многими человеческими слабостями, но как сейчас трогали сердце его слова, волей-неволей приходилось вытирать глаза. Еще усталый от поездки на мотоцикле, Ильмар Нийнемяэ слушал его проповедь рассеянно, поскольку инерция гонки еще не выветрилась из тела. Реэт неподвижно стояла рядом с ним, не спуская глаз с черной, обтянутой материей пуговицы арнеманнского талара. Ей было неудобно, неловко стоять здесь. Но на лице барышни Розалинды разлилось блаженное умиление, как всегда, когда она слышала слово божье. Она же запевала и вела мелодию хорала. Но когда баянист, которого старый Нийнемяэ пригласил для танцев, попытался на своем инструменте аккомпанировать хоралу, Розалинда обернулась, сделала пальцами запрещающий жест и заставила баяниста умолкнуть.
Ильмар стал более внимательным лишь тогда, когда заговорили о нем как о хорошем работнике на ниве господней и как о примерном главе семейства, а о Реэт как об идеальной супруге. От такого бесцеремонного вторжения в ее интимную жизнь Реэт готова была провалиться сквозь землю. Опустив глаза в пол, она нервно шевелила концом туфли. Но Арнеманн уже перешел от людей к природе, а оттуда поднялся в высшие сферы, откуда нисходил божий промысел и попечение о земной жизни и откуда просили ниспослать благословение на этот дом.
Хурт с хмурым лицом стоял в другой комнате, прислонившись к косяку двери. Арнеманн упомянул бегло и его. Весь этот спектакль казался Хурту скучным и ненужным. Будто орава чужих людей вторглась в этот дом, более глубокий смысл и предназначение которого известны только ему, и принялась здесь своевольничать. Недавно он обошел весь дом и, к своей досаде и удивлению, обнаружил во всех комнатах старые, источенные молью диваны, хромые столы, безвкусные ширмы, покривившиеся стулья, забитые в стену гвозди, на которые вешали одежду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91