Приятно было плыть так, бесконечно приятно было видеть перед собой эту хрупкую фигурку, которая направляла лодку то туда, то сюда и за спиной которой тянулись все равно какие борозды и следы весел на воде. Для Иоэля сейчас не существовало ни прошлого, ни будущего, никаких связей и обязательств, никакого мира» кроме них двоих и весны вокруг них. Когда Йоэль остановил лодку и пристально взглянул на Реэт, как будто желая переманить ее с кормы поближе к себе, та кокетливо, с мягкой улыбкой на лице уставилась в пространство, тихонько напевая какой- то мотив.
Они пристали к недавно отлитой цементной лестнице и взбежали по ней, ^чтобы осмотреть дачу, в которой как раз красили полы. Йоэлю казалось, что если он говорит об удобстве, чистоте и красоте этих комнат, то говорит он о красоте Реэт, и если он восхищается очаровательным видом, открывающимся из окон, то восхищается он глазами Реэт и их очарованием.
— Вот комната красного мака, — сказал Иоэль, стоя в дверях комнаты, оклеенной красными обоями, — а теперь мы пойдем в комнату незабудок с голубыми стенами. К вашему платью это подойдет. Но, — и Йоэль поднял палец к губам, — обо всей этой символике вы никому ни слова не говорите, слышите, никому? Обещаете? А теперь мы еще посмотрим комнату первоцвета и кошачьей лапки...
— Но почему нет комнаты липового цвета? Я больше всего люблю липовый цвет...
— Липовый цвет?.. Я не знал. Наверху одна комната еще не оклеена, я хотел сделать ее зеленой, но не мог найти зеленого цветка. Пусть это будет липовый цвет! Но никому ни звука о нашей тайне! Пусть для других это будут только столовая, зал, спальня, нас это не касается! Когда вы начнете обставлять эти комнаты, то сделайте это только под знаком этих цветов — занавески, обивка мебели, все, вплоть до цветов в вазе... Хорошо?
— Замечательно! — весело всплеснула Реэт руками. Игра понравилась ей. И к тому же каким внимательным был Иоэль, если он угадал почти все ее любимые цветы,
— Ильмару тоже нельзя сказать?
— Ни одной душе!
— А что, если между мною и им нет секретов?
— Значит, теперь будут!
— Я все же боюсь... — призналась Реэт, вопросительно глядя на Йоэля.
— Чего же?
— Ах, глупости!.. Я думаю... если все это останется только между нами, не грех ли это? Берете ли вы на себя ответственность?
— Полностью. Я привык отвечать за все, что строю,
— Боюсь, что вы строите вокруг меня воздушные замки... Но если я не сумею поселиться в них? Или если мне будет там тесно?
Реэт сняла с подоконника божью коровку и посадила к себе на руку. Оправившись от первого испуга, та вытянула ножки и забегала с тыльной стороны руки к ладони и обратно. Потом она вдруг остановилась, расправила крылышки, взлетела и наткнулась на пиджак Йоэля.
— Уйдем отсюда! — воскликнула Реэт, схватив Йоэля за руку. — Вы увлекаетесь этой дачей гораздо больше, чем я. Я даже ревновать начинаю!
Все кругом нежно зеленело и в этот вечерний час источало сильный аромат. На опушке леса из-под прошлогодней травы высовывались листья ландыша, кое-где скромно белел подснежник, а в сырых местах желтели купальницы. Реэт, как маленькая девочка, бегала за первоцветами. На меже одуванчики закрывали свои яркие головки.
Но дальше начинался большой хвойный лес. Наверху краснели и зеленели молодые шишки, похожие на маленькие рожки. Реэт протянула руки вверх, чтобы достать их. Йоэль вдруг заметил на ее руке черточку, где кончался загар и начиналось белое, незагорелое тело. Было словно две Реэт: одна, загоревшая на солнце, близкая к природе и к Йоэлю, здоровая и целомудренная, другая — выросшая в темноте, странно чужая и робкая, напоминающая затесавшийся в ее букет петров крест с розовыми цветами и мясистым стеблем.
Реэт не доставала до шишек, Йоэль тоже. Даже палкой нельзя было сбить их. Иоэль поднял Реэт. Господи, какой она была легкой, какой гибкой, когда тянулась кверху! В ней вообще не было веса!
— Как дет веса? — воинственно воскликнула Реэт, с шишками в руках соскальзывая вниз вдоль тела Йоэля. — Я вешу целых сорок восемь килограммов!
Йоэль еще и еще раз поднимал Реэт. Эта женщина так воспламенила его, что вес ее стал совершенно неощутимым. Так теряют вес камни и бревна в стройке, если они соединены в слитной гармонии и пропорции.
Было хорошо попросту ходить и бегать по лесу, гоняться друг за другом вокруг древесного ствола, вести себя, как двое расшалившихся зверьков, как двое разыгравшихся котят. Тут не было места комнатным приличиям, людскому критическому взгляду. Пышнохвостая белка не для того прыгала с ветки на ветку, чтобы посплетничать, длинноклювый дятел не выстукивал анонимных писем о виденном. Лишь природный инстинкт был вожаком среди этой невинной свободы. Йоэлю и в нем самом и в окружающем
открылся мир, который ему никогда не приходилось воспринимать с такой полнотой, Он вдруг почувствовал, что составляет частицу бесконечной природы, дружелюбно распростершейся вокруг него, что внутри у него назревает что-то такое, что кажется ему сейчас более ценным, чем все измеренные рассудком линии, чем потребность в удовлетворении земной страсти!
Это было началом предательства прежних убеждений, но предательство это было сладким.
— Ну, теперь решительно пора возвращаться домой! — воскликнула Реэт, заметив сгустившийся под деревьями сумрак.
Вернуть этот кусочек природы тесным комнатам, обществу ограниченных людей — с этим Йоэлю никак не хотелось мириться. Ведь Реэт никто не ждал. Только чужие люди! «Он» ведь в городе. Йоэлю не хотелось произносить сейчас имя Ильмара, и Реэт тоже избегала этого, как будто Ильмар мог услышать их, если назовешь его имя.
— С другими приходится считаться гораздо больше, чем с ним, — сказала Реэт. — Сам он добр, сам он разрешил бы мне бродить, сколько душе угодно. Он не запрещает мне ничего, что хорошо для меня.
— Я знаю, я верю, что он добр, — ответил Йоэль, — он даже не рассердился бы, если бы мы на всю ночь остались в лесу.
— Нет, он правда мил со мной, такой рассудительный, такой умный...
— Да, он правда мил, такой рассудительный, такой умный, — повторил Иоэль.
— Нет, вы даже представить себе не можете, какие у него бывают красивые глаза! В них такая доброта, как в глазах у верной собаки.
— Как в глазах у верной собаки...
— И рот у него красивый.
— Да, и рот у него красивый, — повторил Иоэль. Разве можно было с ней спорить, весь мир следовало воспринимать через нее, даже врагов.
— Но ваши губы,- начал Йоэль и почувствовал, как слова, идущие откуда-то из глубины души, смущенно застревают в горле. — Ваши губы, как...
Но сравнения не последовало, потому что любое сравнение что-то отняло бы. Иоэль только с Еосторгом, без прикрашивания перечислял отдельные части тела, с жадностью глядя на то, что называл:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91