— воскликнул Кийпсаар.
— Что вы этим хотите сказать? — спросил Тарас, став вдруг очень серьезным. Он-то, по крайней мере, был насквозь националистом, это Кийпсаару должно быть известно. Он, поддерживающий профашистский Национальный фронт, он, боровшийся против проникновения в страну иностранного капитала, боровшийся за национальный капитал, писавший статьи против интернационализма...
— Господин Тарас, — наседал Кийпсаар, — а пиджак на ваших плечах — разве он не английской шерсти, привезенной из английской колонии? А туфли вашей супруги не из кожи ли бразильской ящерицы? Религия господина Нийнемяэ позаимствована из Виттенберга или Аугсберга, национализм ваш, господин Тарас, родом из Берлина. Нет, не спорьте, именно из Берлина. Не правда ли, господин Хурт?
— Ну что ж, что из Берлина? — иронически усмехнулся Хурт. — Это ведь не денежный заем, который придется возвращать.
— Но зато он нам самим может дорого обойтись! — воскликнул Кийпсаар. — Откуда мы знаем, чем все это окончится? Завтра, быть может, подожгут наш собственный парламент...
— Ну и оплошала я, — подала голос хозяйка дома, — господина Кийпсаара я усадила почти рядом с господином Тарасом. Бросьте наконец эту политику и пейте кофе! Эльза, налей господам кофе. Пауль всегда говорит, что если мы с ним когда-нибудь заспорим о политике, то надо сперва отыскать новую квартиру — с двумя спальнями. Скажите, господин Хурт, строят теперь квартиры с двумя спальнями?
— Если учесть друга дома, то даже с тремя.
— Хорошенько запомните это, мадемуазель Ормус, — поучал господин Орайыэ свою соседку слева. — Вы еще так молоды и девственны.
— Но, Пауль!..
— Правда, вы изучаете медицину и знакомы со всеми этими физиологическими и прочими вещами. Но сами-то вы еще многого не испытали. Выйдя замуж, вы сначала будете мечтать об одной общей кровати на вечные времена. Но скоро эта кровать покажется вам тесной. И вы подумаете, ах, была бы она хоть чуточку пошире. И когда вы пойдете покупать мебель по своему вкусу, вы непременно приобретете две кровати. А когда вам посчастливится построить собственный дом, ну, тогда вы, наверно, потребуете две спальни. Таков естественный ход развития. Насколько это национально, об этом лучше знать Тамбергу.
— Мне? Чего только нынче не требуют от холостяков! Шутки шутками, но одно ясно - эти упаковочные ящики,
которые сейчас возводят под видом домов, никак не назовешь национальным искусством. Если бы вы, господин Хурт, указали нам здесь новый путь — вот это нам пришлось бы по душе!
— Но 1\ше эти так называемые упаковочные ящики нравятся, — безапелляционно высказала свой вкус госпожа Тийдо, изящно, двумя пальцами ставя на место чашку.
— А мне нет, — тотчас же откликнулась госпожа Раудкатс. — Нет в них ни искусства, ни вкуса. А внутри они слишком тесные. Я люблю высокие, просторные комнаты, в маленьком помещении я даже думать не могу!
— Слава богу, у нас тут хватает места для размышления, — заметил Орайыэ, указывая на потолок. — Живем мы по старинке.
— А вы, господин Хурт, почему же вы не высказываете своего мнения? — спросила госпожа Раудкатс.
— Я ? Ведь задача архитектора, как здесь было сказано, состоит в том, чтобы чертить проекты на любой вкус.
— Вы чувствуете себя задетым словами господина Тараса? Он не имел в виду ничего плохого.
— Нет, он прав. Что мне остается, как не выслушать внимательно мнение общества и подумать, как на основе этого создать свой стиль, о котором говорил господин Тамберг. Я рад, что этих мнений много. Тем легче нам, архитекторам, утвердить свой вкус.
— Значит, вы все же невысоко оцениваете общество? — с затаенной радостью воскликнула госпожа Раудкатс.
— Но несколько на иной лад, чем вы! — коротко ответил Хурт.
Гости поднялись из-за стола и снова направились в зал. Те, кому за столом пришлось сидеть подальше от Хурта, теперь с любопытством столпились вокруг него. Пусть расскажет о берлинских новостях! Кто, в конце концов, поджег рейхстаг? Долго ли продержится Гитлер? Не следует ли ждать войны? Возьмут ли национал-социалисты всю власть в свои руки? Собираются ли они изгнать евреев из страны?
Хурта, вначале молчаливого, вмешательство Тараса, восторженного сторонника гитлеровского государственного переворота, все больше затягивало в водоворот спора. Поневоле он услышал собственные разгоряченные, гневные слова.
Кийпсаар был в восторге от резкого тона Хурта: слышите, господин Тарас!
Каждому захотелось поделиться своими впечатлениями и о Германии. Госпожа Тийдо заявила: что там, но немецкие сигареты, во всяком случае, недурны Нийнемяэ похвалил немецкие сигары, а особенно — немецкую обувь: пусть взглянут на его башмаки, купленные у Лейзера, и кто скажет, что три года назад! Фарфор у них все же деградирует, высказала свое мнение госпожа Тарас, а Кики, наоборот, хвалила фигурки животных из терракоты, которых никто не умеет лепить так, как Ренэ Синтенис.
— Еврейка, судя по фамилии, — решила госпожа Тарас.
Когда Хурт попрощался и ушел, все как-то почувствовали себя в старой, привычной колее. Начался обмен впечатлениями.
Госпожа Тарас, за весь вечер обменявшаяся с архитектором лишь двумя-тремя словами, сказала:
— Мне не нравится его заносчивость и высокомерие. У меня такое впечатление, будто мы в его глазах мужичье, к которому снисходят.
— Я этого не почувствовала, — возразила госпожа Раудкатс. — Все время мы беседовали так весело, о таких интересных вещах. Он так много видел, так много пережил. Я нахожу, что он весьма интересный человек.
— Ну, разве не замечательный парень? — в свою очередь, с восторгом воскликнула вошедшая из другой комнаты госпожа Орайыэ, угощая дам сладостями.
— У него красивые руки и такие тонкие и длинные пальцы, — сказала госпожа Тийдо, проводя двумя пальцами по своей расслабленной руке, театрально опустив при этом веки и подняв брови.
Госпожа Тарас, рассерженная этими кокетливыми ужимками, хотела ввернуть что-то о грязноватых ногтях Хурта, но ее перебила Кики, пропевшая со своим подчеркнуто- наивным видом:
— У него, я думаю, глубокие, очень глубокие мысли. Он долго глядел на меня через стол, глядел и глядел но при этом вовсе не видел меня.
— Это я тоже заметила, — ответила госпожа Орайыэ, — но это было тогда, когда он внимательно слушал меня.
— Ну, нашли кем восхищаться, — смогла наконец ввернуть госпожа Тарас. — Еще одним безработным интеллигентом больше в Эстонии, вот и все. Какое значение имеет то, что он архитектор, что у него диплом в кармане. Как бы он уже завтра не пришел выпрашивать подпись под векселем!
Она встала, кивнув мужу, что пора уходить.
В то время как в квартире адвоката Орайыэ таким образом обменивались впечатлениями об Йоэле Хурте, сам он медленно шагал по мартовской улице, подняв воротник пальто, с головой, слегка затуманенной усталостью и ликером,
Тихо сыпался мелкий снежок, то шурша, медленно проезжала машина, то трусила извозчичья лошадка с санями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Что вы этим хотите сказать? — спросил Тарас, став вдруг очень серьезным. Он-то, по крайней мере, был насквозь националистом, это Кийпсаару должно быть известно. Он, поддерживающий профашистский Национальный фронт, он, боровшийся против проникновения в страну иностранного капитала, боровшийся за национальный капитал, писавший статьи против интернационализма...
— Господин Тарас, — наседал Кийпсаар, — а пиджак на ваших плечах — разве он не английской шерсти, привезенной из английской колонии? А туфли вашей супруги не из кожи ли бразильской ящерицы? Религия господина Нийнемяэ позаимствована из Виттенберга или Аугсберга, национализм ваш, господин Тарас, родом из Берлина. Нет, не спорьте, именно из Берлина. Не правда ли, господин Хурт?
— Ну что ж, что из Берлина? — иронически усмехнулся Хурт. — Это ведь не денежный заем, который придется возвращать.
— Но зато он нам самим может дорого обойтись! — воскликнул Кийпсаар. — Откуда мы знаем, чем все это окончится? Завтра, быть может, подожгут наш собственный парламент...
— Ну и оплошала я, — подала голос хозяйка дома, — господина Кийпсаара я усадила почти рядом с господином Тарасом. Бросьте наконец эту политику и пейте кофе! Эльза, налей господам кофе. Пауль всегда говорит, что если мы с ним когда-нибудь заспорим о политике, то надо сперва отыскать новую квартиру — с двумя спальнями. Скажите, господин Хурт, строят теперь квартиры с двумя спальнями?
— Если учесть друга дома, то даже с тремя.
— Хорошенько запомните это, мадемуазель Ормус, — поучал господин Орайыэ свою соседку слева. — Вы еще так молоды и девственны.
— Но, Пауль!..
— Правда, вы изучаете медицину и знакомы со всеми этими физиологическими и прочими вещами. Но сами-то вы еще многого не испытали. Выйдя замуж, вы сначала будете мечтать об одной общей кровати на вечные времена. Но скоро эта кровать покажется вам тесной. И вы подумаете, ах, была бы она хоть чуточку пошире. И когда вы пойдете покупать мебель по своему вкусу, вы непременно приобретете две кровати. А когда вам посчастливится построить собственный дом, ну, тогда вы, наверно, потребуете две спальни. Таков естественный ход развития. Насколько это национально, об этом лучше знать Тамбергу.
— Мне? Чего только нынче не требуют от холостяков! Шутки шутками, но одно ясно - эти упаковочные ящики,
которые сейчас возводят под видом домов, никак не назовешь национальным искусством. Если бы вы, господин Хурт, указали нам здесь новый путь — вот это нам пришлось бы по душе!
— Но 1\ше эти так называемые упаковочные ящики нравятся, — безапелляционно высказала свой вкус госпожа Тийдо, изящно, двумя пальцами ставя на место чашку.
— А мне нет, — тотчас же откликнулась госпожа Раудкатс. — Нет в них ни искусства, ни вкуса. А внутри они слишком тесные. Я люблю высокие, просторные комнаты, в маленьком помещении я даже думать не могу!
— Слава богу, у нас тут хватает места для размышления, — заметил Орайыэ, указывая на потолок. — Живем мы по старинке.
— А вы, господин Хурт, почему же вы не высказываете своего мнения? — спросила госпожа Раудкатс.
— Я ? Ведь задача архитектора, как здесь было сказано, состоит в том, чтобы чертить проекты на любой вкус.
— Вы чувствуете себя задетым словами господина Тараса? Он не имел в виду ничего плохого.
— Нет, он прав. Что мне остается, как не выслушать внимательно мнение общества и подумать, как на основе этого создать свой стиль, о котором говорил господин Тамберг. Я рад, что этих мнений много. Тем легче нам, архитекторам, утвердить свой вкус.
— Значит, вы все же невысоко оцениваете общество? — с затаенной радостью воскликнула госпожа Раудкатс.
— Но несколько на иной лад, чем вы! — коротко ответил Хурт.
Гости поднялись из-за стола и снова направились в зал. Те, кому за столом пришлось сидеть подальше от Хурта, теперь с любопытством столпились вокруг него. Пусть расскажет о берлинских новостях! Кто, в конце концов, поджег рейхстаг? Долго ли продержится Гитлер? Не следует ли ждать войны? Возьмут ли национал-социалисты всю власть в свои руки? Собираются ли они изгнать евреев из страны?
Хурта, вначале молчаливого, вмешательство Тараса, восторженного сторонника гитлеровского государственного переворота, все больше затягивало в водоворот спора. Поневоле он услышал собственные разгоряченные, гневные слова.
Кийпсаар был в восторге от резкого тона Хурта: слышите, господин Тарас!
Каждому захотелось поделиться своими впечатлениями и о Германии. Госпожа Тийдо заявила: что там, но немецкие сигареты, во всяком случае, недурны Нийнемяэ похвалил немецкие сигары, а особенно — немецкую обувь: пусть взглянут на его башмаки, купленные у Лейзера, и кто скажет, что три года назад! Фарфор у них все же деградирует, высказала свое мнение госпожа Тарас, а Кики, наоборот, хвалила фигурки животных из терракоты, которых никто не умеет лепить так, как Ренэ Синтенис.
— Еврейка, судя по фамилии, — решила госпожа Тарас.
Когда Хурт попрощался и ушел, все как-то почувствовали себя в старой, привычной колее. Начался обмен впечатлениями.
Госпожа Тарас, за весь вечер обменявшаяся с архитектором лишь двумя-тремя словами, сказала:
— Мне не нравится его заносчивость и высокомерие. У меня такое впечатление, будто мы в его глазах мужичье, к которому снисходят.
— Я этого не почувствовала, — возразила госпожа Раудкатс. — Все время мы беседовали так весело, о таких интересных вещах. Он так много видел, так много пережил. Я нахожу, что он весьма интересный человек.
— Ну, разве не замечательный парень? — в свою очередь, с восторгом воскликнула вошедшая из другой комнаты госпожа Орайыэ, угощая дам сладостями.
— У него красивые руки и такие тонкие и длинные пальцы, — сказала госпожа Тийдо, проводя двумя пальцами по своей расслабленной руке, театрально опустив при этом веки и подняв брови.
Госпожа Тарас, рассерженная этими кокетливыми ужимками, хотела ввернуть что-то о грязноватых ногтях Хурта, но ее перебила Кики, пропевшая со своим подчеркнуто- наивным видом:
— У него, я думаю, глубокие, очень глубокие мысли. Он долго глядел на меня через стол, глядел и глядел но при этом вовсе не видел меня.
— Это я тоже заметила, — ответила госпожа Орайыэ, — но это было тогда, когда он внимательно слушал меня.
— Ну, нашли кем восхищаться, — смогла наконец ввернуть госпожа Тарас. — Еще одним безработным интеллигентом больше в Эстонии, вот и все. Какое значение имеет то, что он архитектор, что у него диплом в кармане. Как бы он уже завтра не пришел выпрашивать подпись под векселем!
Она встала, кивнув мужу, что пора уходить.
В то время как в квартире адвоката Орайыэ таким образом обменивались впечатлениями об Йоэле Хурте, сам он медленно шагал по мартовской улице, подняв воротник пальто, с головой, слегка затуманенной усталостью и ликером,
Тихо сыпался мелкий снежок, то шурша, медленно проезжала машина, то трусила извозчичья лошадка с санями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91