Конечно: бежим так, чтобы и следов не осталось! Пускай ищут!
— Если бежать, то ночью, когда все спят! - таинственно зашептала Реэт. — чтобы ветер был сильный, тогда никто не услышит.
— Когда нас начнут искать, мы уже окажемся далеко, за тысячу километров. У нас будут уже другие имена, другие паспорта...
— Если понадобится, я могу надеть мужской костюм,— сказала Реэт, — я очень хорошо умею играть роль мальчика и могу сойти за твоего брата...
— Ты, за моего брата? Ты? — удивился Йоэль.
— Конечно, и мы заранее должны научиться говорить «ты» друг другу, не может же брат говорить брату «вы»!
Они посмеялись над таким брудершафтом, и даже Кики пришла из другой комнаты поглядеть, что тут происходит. Оба продолжали фантазировать словно в бреду, не стесняясь Кики.
Реэт сказала, что она отлично умеет водить машину. Если нужно, они украдут чужую машину, проделают на ней часть пути, потом бросят ее и понесутся дальше на поезде, на самолете.
— Когда приедем в Чехословакию, — сказала Реэт, — я пришлю мужу пару башмаков с фабрики Бати на толстой подошве, муж очень любит такие. Ты не будешь обижаться?
— Ах, чего там! Мы поедем гораздо дальше, чем Чехословакия! Поедем туда, где вообще не носят башмаков. Например, к папуасам, сделаем себе татуировку, сплетем себе фиговые листки из тростника, а головы покроем шлемами из кокосового ореха.
— Если придется проходить через джунгли, я непременно сделаю себе охотничий костюм, — сказала Реэт, — галифе и сапоги с голенищами. А двугорбым верблюдом мы обзаведемся?..
— Непременно! Лучше завести двух двугорбых. Если машина увязнет в песке пустыни, то двум легче вытащить ее.
— Я так и останусь в мужском костюме на все время путешествия, — решила Реэт. — Чувствуешь себя смелее. И, кроме того, никто тогда не заподозрит нас!
— Но тогда тебе придется научиться бросать камень по-мужски — знаешь, как? — не через плечо; придется научиться автоматически сжимать колени, когда что-нибудь упадет на них со стола; придется научиться не взвизгивать, когда упадет дюжина тарелок; нужно научиться не обращать внимания на платье встретившейся дамы и проходить равнодушно мимо окна ювелира; ах, чему только не придется научиться, например, хотя бы курению на мужской манер.
— Я умею! — воскликнула Реэт.
Она взяла у Йоэля сигарету. Но в том движении, которым она поднесла ее ко рту, было слишком много
плавности, при этом оно было скорее деланным, чем привычным.
— Так не годится! — изрек Йоэль и показал, как нужно курить. Кончился этот урок тем, что они изобрели способ, к которому придется прибегнуть в дни нужды: дым просто пускали из одного рта в другой.
— Но что, если нападут на наш след? — спросила Реэт, испуганно глядя на Йоэля.
— У нас же есть револьверы! Если они не помогут, ну, тогда остается еще одно средство.
— А именно?
— Подкуп! Это всегда помогает. Ты разве не слышала об этом?
— Да, но для этого нужны деньги. Где мы их возьмем?
— Деньги? Да, с деньгами обстоит хуже, — согласился Йоэль. — Впрочем, у меня есть лотерейный билет, он непременно выиграет. Пусть Кики сейчас же погадает на картах, выиграет ли?
В таких фантазиях прошла ночь, и когда наконец пришел сон, то он был полон бегства и преследования, словно в неких фильмах.
В один из следующих дней беспокойство о домашних погнало Реэт обратно в Соэкуру. Как здоровье Луи? Может быть, Ильмар приезжал в деревню и рассердился, не застав Реэт дома? Тысячи страхов начали мучить ее.
Иоэль и Кики проводили ее до последнего перелеска и стали ждать ее возвращения.
Прошло уже пять минут, уже четверть часа, уже полчаса, а Реэт все не возвращалась. Йоэль впал в беспокойство, нервно прохаживался, ломая ветки и не слушая, что говорит Кики. У него было такое чувство, будто Реэт проглотил этот проклятый дом, пропитанный запахом нафталина и лекарств, набитый микробами и подушечками, полный пут и обязательств, из которых он ревниво, но тщетно пытался вырвать Реэт.
И Йоэль, который почти никогда не поверял Кики чего-нибудь и не обращался к ней в минуту душевно тревоги, принялся теперь изливать перед ней сердце. Не о Реэт толковал он, а о путах, которыми она была связана. Вот там стоит эта дача, эта мечта и идеал. Что сталось со всеми этими комнатами кошачьих лапок, липового цвета, первоцвета? Они забиты скупленной на аукционах мебелью, всякими кружевцами старой немки, заражены чахоточными плевками, полны чужих людей! Может ли понять Кики, что это значит для Йоэля как строителя? Если Кики или Умбъярву случается вылепить из глины что-нибудь неудачное, им достаточно взять молоток, стукнуть, и все кончено.
Но что может предпринять архитектор с выстроенным им домом? Тарас Бульба счел себя вправе убить своего сына, когда из него не вышло настоящего мужчины: «Я его породил, я его и убью!» Один только архитектор оказывается в самом жалком положении, он даже пальцем не смеет тронуть того, что он создал. И за какую провинность Реэт приходится жить всю жизнь в этой тюрьме или больнице? Не думает ли Кики, что Ильмар теперь еще отправит жену куда-нибудь на лето? Кики свободна, сегодня она здесь, а завтра может очутиться в Париже. А Реэт?- Самые прекрасные планы бегства неизбежно обречены на провал, потому что Реэт теперь накрепко привязана к этому дому. Вот и сейчас она побежала 'туда и не успокоилась, пока не осталась там. И так это будет всю жизнь! Если бы его воля, Йоэль сжег бы этот дом дотла и даже пепел развеял.
— А что если действительно поджечь дом? — спросила Кики, подражая недавнему фантазированию Йоэля и Реэт о бегстве. — Очень большие убытки понесет Нийнемяэ?
— Нийнемяэ? Нет, не понесет. Здание застраховано на большую сумму, что ему? Он получит свои денежки и может начать строить новый дом, если пожелает. Архитектор, строительный мастер, рабочие снова получат работу...
— Я в этих делах не смыслю, — сказала Кики. - Но кто же потерпит убыток, страховое общество?
— Оно, в свою очередь, перестраховало дом...
— Я ничего не понимаю. Почему же ты...
Но Кики не успела довести до конца свою мысль, потому что Йоэль внезапно прервал ее:
— Пойдем! Реэт все равно уже не придет. Сколько же нам ждать!
Й Реэт действительно не пришла." Правда, она сумела, потихоньку от Луи пробраться в дом, но тут она узнала об ухудшении, наступившем в состоянии больного, и это взволновало ее. Она почувствовала, что ей нельзя думать .только о своих удобствах и удовольствиях, и совесть не позволила ей уйти. Ей показалось совершенно невозможным приняться за осуществление своего плана — укладывать в чемодан белье, платья, продовольствие и прочие нужные вещи и бежать из этого дома, где имеется несколько пустых комнат и где близкий человек смотрит смерти в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91