Было это, кажется, осенью тридцать второго года, когда в местечке Гуцульском, в примитивном издательстве тамошнего еврея Макса Розена, которое на двух маленьких машинах-«американках» преимущественно печатало разные приглашения, этикетки и канцелярские «бумаги», стал выходить двухнедельник «Каменное Поле», издателем, редактором и автором которого был один-единственный человек — Яков Розлуч.
Не могла я тогда знать, что мысль об издании созрела у Розлуча в тот вечер, когда, возвратившись из Львова, застал жену за небывалым занятием: она учила грамоте его лютого врага. Обо всем этом я узнала по
зднее. Не знала я также, каким образом Розлучу посчастливилось раздобыть дозволение властей на издание газеты (он подкупил не одного панка). Однако появление «Каменного Поля» было событием не рядовым. Как бы добродии редакторы из «Дела», «Недели», «Курьера Львовского» и прочих реакционных журналов ни строгали над Розлучем насмешек, как бы они его «Поле» ни топтали, факт оставался фактом: простой гуцул, человек без систематического образования, без постоянных прибылей, задумал издавать газету, которая должна была нести в трудящиеся массы правду, мудрость просвещенного слова. Редактор и издатель так и писал в первом номере в «Обращении к тем, кто обрабатывает Каменное Поле», что он ради издания газеты продал полонину, и если будет необходимо, то все, что имеет, продаст, «лишь бы только просвещенное Слово, читатели мои милые и хорошие, докатывалось до вас, чтобы оно вам светило и грело. Ибо кто знает, не все ли гуцульские беды начинаются с того, что есть мы, братья, слепы и глухи».
ЦК нашей партии заинтересовался «Каменным Полем», хотя не следует думать, что заинтересованность была вызвана революционностью Розлучева двухнедельника. Напротив. Когда сейчас я просматриваю первые номера газеты, поражаюсь ее аполитичности, наивной вере в какое-то неопределенное, аморфное добро, в Слово с большой буквы, которое будто бы должно стать едва ли не единственным оружием в борьбе за лучшую народную долю. Розлуч выплескивал тогда на бумагу всего себя, искателя красивого и высокого... и искателя, возможно, и неудачного, однако честного.
Я не случайно подчеркиваю, моя девочка, Розлучеву честность. Необходимо учитывать тогдашнюю обстановку. Все легальные издания, на которые коммунисты имели влияние, в том числе и журнал «Окна», были разгромлены пилсудчиками. Польские проправительственные газеты и издания социалистов, украинские и еврейские журналы разных цветов облаивали коммунистов и Советский Союз; всякий добропорядочный редактор считал себя чуть ли не апостолом или мессией, который через свою газету глаголет народу истину. И вдруг где-то там, под Веснярским хребтом, появляется газета, про которую можно хотя бы сказать, что она честна в своих устремлениях.
Мне, тогдашнему секретарю Косовчаского окружного комитета, было поручено протоптать тропку к Якову Розлучу с тем, чтобы определенным образом влиять на его издание.
Так планировалось.
Ничего хорошего на первых порах из этого плана не выходило: местные коммунисты, кажется, Когут и Моторнюк, которые должны были войти в контакт с Розлучем, оказались людьми прямолинейными и горячими; во время беседы они выложили, как на тарелочке, все, что думали о нем и о его «Каменном Поле», и сразу же стали обращать его в «коммунистическую веру». Розлуч, ясное дело, насторожился сказал, что ни в какую политику играть не хочет, бедному человеку не политика нужна, а добро: работа, хлеб, наука, милосердие. Все партии как одна, и ваша КПЗУ тоже, обещают человеку рай на том свете... а на этом свете пекло. Между прочим, на тему «Добро и политические лозунги партий» Розлуч опубликовал в своей газете путаную с философской точки зрения статью.
Тогда я вспомнила про Адвоката, который для отвода глаз тоже стоял в стороне от партий. Я рассуждала так: «Ре может быть, чтоб Розлуч не слышал о Че- ремшинском — «крестьянском адвокате», который в то время пользовался у крестьян любовью и популярностью. Его, Черемшинского, слово должно что-то значить для Розлуча».
Адвокат в ближайшее воскресенье запряг в бричку коня и поехал в Садовую Поляну, к Розлучу. После мне стало известно, что они понравились друг другу, и я потихоньку радовалась, что способствовала их знакомству. Черемшинский взял на себя подбор и редактирование информации из края и из-за границы, сам редактор вел «Местную хронику». Начиная с третьего номера, газета изменилась: в ней было максимум информации, фактов и как можно меньше «хлопского философствования», разжевывания, знаков вопроса и восклицания. Черемшинский любил тогда приговаривать: «Газета сама за себя говорит», «Каково время — такова и газета, она не может себя перепрыгнуть», «Если размелешь камень в муку, цензура съест и его».
Собственно, зачем я все это тебе, моя девочка, описываю? Ты разыщи-ка в Садовой Поляне старого Розлуча, и пусть он при случае вспомнит, как редактировал
с адвокатом Черемшинским газету, называвшуюся «Каменное Поле».
Бегало, нервно стенографируя, Иванкино перо, а Нанашко Яков прямо светился воспоминаниями, молодел.
— Ая, Черемшинский, дивчано-золотко, был тем человеком, что надо. Ему было интересно со мною, а мне с ним, нам обоим было хорошо, мы себе подружились, хотя он кончал высшие школы в Вене, а мне смолоду батькова усадьба застила свет. Мы даже удивлялись, как это жили до сих пор, не зная друг друга. Он был хлопским сыном и все понимал... не понимал только того, как это могла моя Гейка заставить меня издавать газету для народа. «Потребность человеческая, время это оккупационное, порывы... стремления — вот, наверное, те причины, которые имеют отношение к «Каменному Полю»,— убеждал меня, бывало, Черемшинский. Я покачивал головой и молчал, как рыба под мостом. Не мог же я ему, человеку, считай, головастому, ученому и переученому, рассказывать, что моя жена знает тайны зелья-травы, вод, прозрачного воздуха, что она, может, не так Иосипу Паранькиному Мужу, когда учила его грамоте, как мне самому принесла из предрассветных лесов солнечный лучик, которым разожгла костер... Когда же костер разгорелся, я увидел, будто на стене прочитал, что до тех пор, пока простой человек будет ползать где-то там, внизу, где тьма, до тех пор в нашем краю добра не будет. Спасение, таким чином, в просвещенном Слове. Так себе, дивчинко-золотко, человек рассуждал, а ученый адвокат этого и знать не должен был. Одно было ведомо нам обоим: газету я основал для того, чтоб покатилось Слово промеж людей...
Писал Нанашко Яков во Львов: «Прошлую субботу пригласили меня в школу на воспитательный час к десятиклассникам, чтобы я рассказал им, как закладывал колхозный сад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86