На второй или на третий день после знаменитой моей победы над Лукином Розлучем в ворота усадьбы постучались три молодых месяца — три серебряных газды: Мирон Гуцуляков, Василь Приймачук, третьим был Илька Качурика сын — Петро. Не знаю, помнишь ли ты, Юрашку, трех этих наших земляков, дай бог не вспоминать о них, но раз уж я вспомнил, так постарайся не потерять их имена, бо пройдут годы, и эти люди будут стрелять в меня и в молоденький колхозный садок, но эти события еще впереди. А ныне я пригожих этих хозяев называю еще серебряными месяцами, еще село снимает перед ними крысани, уважая их за честь да за работу, бо хоть и не были они богачами, однако неплохими хозяевами были, еще село желает им здоровья, чтоб дети у них росли да худоба плодилась...
Три серебряных месяца посадились под хатою, запалили люльки и стали подступать издалека, кругами ходить: что, Якове-соколе, сейчас для гуцула главное — организация, единство, чувство локтя; свой своего должен держаться, себя от чужих защищать, свой своего должен поддерживать, к своему идти, своего спасать. Речи были жаркие, в чем-то моим тайным размышлениям созвучные, я только не понимал, почему серебряные газды ходят возле меня кругом; я их остановил:
«Вашими устами мед-вино пить, а из каждого вашего слова яблонька вырастает... да сдается мне, что завернули вы, серебряные газды, на мое подворье не затем, чтобы сад тут закладывать?»
«Что нет — то нет,— ответил Василько Приймачук.— Речь наша, Якове, это как бы проповедь в церкви перед тем, как пустить между христиан поднос для сбора денег. Надо сперва человека разжалобить и сделать его душу мягкой как воск».
«Да к тому же еще и расщедрить,— блеснул золотым зубом Петро Качурик. Говорят, в молодости был он парень что огонь, девки по нему млели, теперь же огонь прогорел — пепел остался: чуприна и даже брови поседели. Война прокатилась по нему всеми четырьмя колесами.— Ибо есть в нашем селе церковь, есть как будто бы, так говорят, коммунистическая ячейка, есть
корчма Йоськи Срулишина, есть Цаликов склеп — лавка... А вот самого необходимого — читальни, где мы должны научиться объединяться и держаться друг за друга, хотя и немало времени прошло после войны, нету. Не должны ли краснеть от стыда наши лица? Что ж мы, свиньи варшавские, что ли?»
Они, газды мои серебряные, были правы. Читальню в Садовой Поляне закладывали еще в девятисотых годах, еще при Франце-Иосифе, и ютилась она в общественном хлебном амбаре, уцелевшем с прошедшего столетия, прорубили в длинной, похожей на барак постройке окна и двери, выстлали досками сцену, по обе стороны повесили два портрета, Тараса Шевченко и широко известного в то время в наших краях радикала Михаила Драгоманова. Вот и все, выражаясь современным языком, заведение культуры. Однако каким бы простецким оно ни было, но и то сгорело дотла в пятнадцатом году от выстрелов австрийских орудий. Сразу же после войны, Юрашку, сам понимаешь, селу было не до читальни; у одного еще болели и ныли фронтовые раны, другого тиф уложил в постель или же в яму, того белопольская власть, наставшая в Галичине, арестовала за старые грехи. Потом, когда время потихоньку расставило все по своим местам, поветовый старостат в Косоваче не без нашептываний Данильча Войтова Сына сразу же отклонил просьбу о восстановлении читальни. Во-первых, урядники из старо- стата морочили голову, что гуцулу, пшепрашам, украинская читальня нужна как корове седло, и к тому же она вредна, ибо гуцул, проше пана, то есть не кто иной, как «обрусевший поляк». Еще одна очередная просьба была похоронена в кипах канцелярских бумаг из за того, что читальня не имеет своего специального помещения, а сельская хата, которую думают нанимать, по санитарным и противопожарным условиям не отвечает требованиям общественного заведения.
Потому серебряные газды и завернули на мою усадьбу, чтобы просить помощи, ибо довольно Садовой Полине плестись в хвосте, разве ж нет в нашем селе человека щедрого, готового пожертвовать на алтарь кровного дела какой-то там клочок земли?
«Имею в виду, Якове,— продолжал Петро Качурик,— твою землю, что возле церкви,— отличное место, есть там, наверное, морга два, и травы растут там мелкие да сладкие, землица денег стоит, да, наверное, и немалых. Но...» — Петро Качурик умолк, он, Юрашку, не решился одним духом выпалить, чтобы я подарил участок под читальню, ибо земля — по тем временам это было нечто слишком священное и дорогое.
Я знал цену зеленого бугра вблизи церкви, за него можно было взять двести, а то и все триста злотых, но решил я, Юрашку, что общине, селу надо было помочь,— и Петро Качурик мог не продолжать меня уламывать; меня, слышь, не волновало, что серебряные газды тоже имели рядом с церковью свои земли, на которых косари только успевают поблескивать косами, но газды скорее дали б пообрезать теми косами свои пальцы, чем решились бы продать или — не дай бог! — задаром отдать что-нибудь из отцовского наследия на народное дело. Бог с ними...— скупой два раза тратится... Я не скупой, меня тешило, что серебряные газды, а с ними и все село, пришли ко мне, как в рождественскую ночь, с доброй надеждой, что не выпущу их со двора с пустою торбой.
Сам, наверное, догадываешься, что я подарил участок под читальню да в придачу еще позволил, чтобы в моем лесу нарубили балок в основания стен, хлыстов, столбов и заметов, козел и брусьев, чтоб хватило также на пороги, на крышу, на окна и на двери. Работу в лесу, как и дарение земли, до известного времени держали в тайне от полицейского управления в Гуцульском, от солтыса — старосты Данильча Войтова Сына и Ники- фора Далея, которого в нашем селе называли конфидентом, или же тайным, хотя каждому — старому и малому — было ведомо, что Кифор служит в полиции за деньги, и ничего в этом, как видишь, не было тайного.
Охраняли, стерегли мы задуманное от злого глаза, от тайного уха и от болтливого языка; а задумали мы все просто: в одну ночь и единым махом на участке должна вырасти читальня. Мы поставим урядников косовачских перед фактом, и пусть они тогда поскрипывают зубами: никому не позволено разрушать строения, выведенные под крышу.
Надо, Юрашку, помимо всего прочего, признать, что мои серебряные газды показали себя организаторами первого класса: за полмесяца деревья были спилены, в прилегающих ущельях размерены, обтесаны, «замки» и дырки продолблены; в одну из светлых ночей под петров день серебряные газды дали знак...
Если б ты мог представить себе, какая то была чудесная, полная огня, пота и тайны августовская ночь! На работу сбежалось почти все село, и даже из соседних сел парни да молодые газды приехали верхами на помощь Садовой Поляне, словно бы за Весняркой запросил помощи наш сельский колокол!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86