! Это ведь равносильно смерти! Каждый, кому не лень,
может его пронзить, раздавить, смять! Волна страха накатила внезапно. И
Иван сразу взмок, будто его сйерху окатили из ведра. Он не желал быть
незащищенным в этом ужасном и жестоком мире! Все прочее, все мысли,
воспоминания ушли на второй, третий планы, осталось лишь одно-ощущение
своей тончайшей кожи-пленочки. Его словно бы выбросили нагишом в
Пространство. И он вспомнил, что так уже было, что он висел в Пустоте,
ничего не прикрытый, что его сжимала холодная лапа... Но тогда ему не было
страшно. А теперь он испытывал не просто страх, его пронизывал ужас.
И в последнюю секунду, когда животный инстинктивный ужас этот грозил
повергнуть его в безумие, превратить из человека в зверя, амебу, слизняка,
червя, отбросить его в невообразимые дали добытия и хаоса, Иван вдруг
ощутил на груди холодок. И даже не понял, что это. Лишь вывернув шею,
скосив глаза чуть не до выхода из орбит, он увидал ту самую маленькую
угластую железячку, что не снимал ни перед превращением, ни при входе в
Осевое, ни ранее, с тех пор, как надел ее на себя. И в голове прояснилось.
Страхи ушли. Нет, он не стал вдруг неуязвимым, и кожа его не стала ни на
капельку плотнее и тверже. Все оставалось прежнимчеловеческим, хрупким,
нежным, открытым, подвластным смерти в любой миг. Но душа его окрепла,
стала сильной, неколебимой, властной, если только эти качества можно
разместить рядом с самим понятием Дуща. И она влила силы в уязвимое и
незащищенное тело, прикрыла его невидимым и неощутимым стальным панцирем.
Иван содрогнулся, словно его внезапно ударило током. И наземь полетели
последние ошметки чужой шкуры. Теперь он был самим собою. В ушах опять
прозвучало, но тише, почти неслышно, будто далекий отголосок
растворяющегося под невидимыми сводами эха: "Иди! И да будь благословен!"
И только отзвучал далекий и добрый голос, как в стене напротив
образовался проем. В комнату вползло что-то шарообразное на множестве
ножеккрючьев. Проем тут же исчез, словно и не было ничего. А Иван увидел,
что вползшее существо представляло из себя одну огромную трехглазую
голову, усеянную пластинами и короткой рыжей щетиной - ножки торчали прямо
из-под брылей и пластин.
Существо внимательно осмотрело Ивана снизу, подползло ближе, разинуло
рот-клюв и изрекло глубокомысленно:
- Да-а, чего и следовало ожидать! Слизнякус замляникус примитивус!
- Хватит паясничать! - выдавил из себя Иван.
- А чего это-хватит? Еще и не начинали поясничать-то, дорогуша! Ты
забыл, небось, что сейчас месяц развлечений?
Вид у говорящей головы был неприятным. Но она была тут хозяином. А
Иван-узником. Ему бы вести себя поскромней, но куда там!
- Что уставилась, тварюга головоногая? - зло и почти без
вопросительных интонаций проговорил он. - Сколько мне еще болтаться и
дозревать, а? Чего молчишь?!
- А нисколько! - ответила голова.
- Как, это? - изумился Иван совсем по-детски.
- А вот так, дозрел уже, хватит с тебя.
- Тогда развязывай.
- Успеется!
Иван дернулся. Да все без толку, зажимы были сработаны на совесть.
- Не трепыхайся, слизняк, - ласково прошипелаголова, - погоди. Мне
еще надо отработать с тобой некоторые моменты, опробовать реакцию на
адекватность, а там и развяжем... - она вдруг замялась, но договорила, -
ежели не перезрел.
- Валяй! Проверяй!
Головоногий откатился в уголок. А на месте противоположной стены
высветился экран не экран, а что-то навродеокна с замутненным стеклом. За
стеклом висела... Иван подумал сначала, что это мохнатая Марта, размякшая
в прозрачной сеточке, выдающая из шара-матки через хобот зародышей
пряником в аквариум, все было в точности... Но взгляда на одутловатое
сонное лицо, на заплывшие глазки, на растрепанные, но вовсе не черные,
волосы, он чуть не закричал, рванулся опять. Не тут-то было!
За стеклом висела русоволосая Лана. И непохоже было, чтобы она
испытывала блаженство, вечное блаженство. В искривленных закушенных губах
читались скорее безнадежное отчаяние, тоска. Желтые мешки под Глазами
старили ее, делали некрасивой.
- Лана-а? - тихо позвал Иван.
Висящая приоткрыла глаза. Долго смотрела, словно не узнавая. Потом
вяло и безразлично пролепетала:
- А-а, это ты...
- Они сделали с тобой это?! Говори! - Ивану вдруг вспомнилась ее
голова в прозрачном шаре. Голова была совсем как живая, а может, и живая.
Но она оказалась лишь ловкой и хитрой подделкой или вообще иллюзией. А
сейчас?
Иван почувствовал, что все испытанное им, все предстоящее, да и он
сам ни гроша не стоят пред этой вечной мукой. Это он был виноват! Это он
обрек ее на висение!
- Мне хорошо-о, - проговорила русоволосая, еле шевеля губами, - ты не
гляди, не верь, это неземное, блаженство, ах как мне хорошо, я никогда не
умру! Все обратится в тлен и прах, погаснут звезды, в пыль развеются
планеты, свернутся коллапсары, а я буду висеть и наслаждаться...
- Заткнись! - заорал Иван. - Чтоб с тобой ни было, я приду, я выдерну
тебя из этой гадкой паутины!
- Только попробуй, - вяло и тускло обронила она. И закрыла глаза.
Стекло начало мутнеть. А Иван все смотрел и смотрел на толстый
морщинистый и слизистый хобот, свисавший из шара-груши. Его мутило, горло
сжимали спазмы. Но он все смотрел и смотрел.
- Укрепи меня я наставь... - процедил он вслух с мольбой, но
одновременно твердо, будто не прося, а требуя. - Дай мне, Всемогущий и
Всезнающий, сил и терпения, не дозволь вновь обратиться в зверя! Укрепи!
Голова подползла ближе, снова выкатила черные глазища на Ивана.
- Ты чего там бормочешь? Бредишь, что ли?! Тут кроме нас с тобой ни
черта нету, слизняк! Такто! А реакция у тебя неважная, что-то и не пойму,
то ли недозрел, то ли перезрел!
Иван молчал.
- Эй, ты слышишь меня?
Иван молчал.
- Я научу тебя быть вежливым головоногий.
Ивана тряхнуло, пронзило тысячами игл. Он сразу понял, куда входили
шланги, тянувшиеся от потолка. Но он и теперь молчал. Пускай пытают!
Пускай издеваются! Пусть и вообще убьют! Он не проронит больше ни
словечка, он будет нем как мертвый, как камень, как эта стена!
Плаха вдруг начала вращаться вокруг своей горизонтальной оси. Перед
глазами закружились углы, стены... Через какое-то время, не прекращая
этого вращения, она начала крутиться и по вертикальной. При каждбм обороте
Ивана встряхивало, ударяло о незримый барьер. И трясло, не переставая
трясло. Но он молчал.
- Неплохо, неплохо, - доносилось то ли снизу, то ли сверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214
может его пронзить, раздавить, смять! Волна страха накатила внезапно. И
Иван сразу взмок, будто его сйерху окатили из ведра. Он не желал быть
незащищенным в этом ужасном и жестоком мире! Все прочее, все мысли,
воспоминания ушли на второй, третий планы, осталось лишь одно-ощущение
своей тончайшей кожи-пленочки. Его словно бы выбросили нагишом в
Пространство. И он вспомнил, что так уже было, что он висел в Пустоте,
ничего не прикрытый, что его сжимала холодная лапа... Но тогда ему не было
страшно. А теперь он испытывал не просто страх, его пронизывал ужас.
И в последнюю секунду, когда животный инстинктивный ужас этот грозил
повергнуть его в безумие, превратить из человека в зверя, амебу, слизняка,
червя, отбросить его в невообразимые дали добытия и хаоса, Иван вдруг
ощутил на груди холодок. И даже не понял, что это. Лишь вывернув шею,
скосив глаза чуть не до выхода из орбит, он увидал ту самую маленькую
угластую железячку, что не снимал ни перед превращением, ни при входе в
Осевое, ни ранее, с тех пор, как надел ее на себя. И в голове прояснилось.
Страхи ушли. Нет, он не стал вдруг неуязвимым, и кожа его не стала ни на
капельку плотнее и тверже. Все оставалось прежнимчеловеческим, хрупким,
нежным, открытым, подвластным смерти в любой миг. Но душа его окрепла,
стала сильной, неколебимой, властной, если только эти качества можно
разместить рядом с самим понятием Дуща. И она влила силы в уязвимое и
незащищенное тело, прикрыла его невидимым и неощутимым стальным панцирем.
Иван содрогнулся, словно его внезапно ударило током. И наземь полетели
последние ошметки чужой шкуры. Теперь он был самим собою. В ушах опять
прозвучало, но тише, почти неслышно, будто далекий отголосок
растворяющегося под невидимыми сводами эха: "Иди! И да будь благословен!"
И только отзвучал далекий и добрый голос, как в стене напротив
образовался проем. В комнату вползло что-то шарообразное на множестве
ножеккрючьев. Проем тут же исчез, словно и не было ничего. А Иван увидел,
что вползшее существо представляло из себя одну огромную трехглазую
голову, усеянную пластинами и короткой рыжей щетиной - ножки торчали прямо
из-под брылей и пластин.
Существо внимательно осмотрело Ивана снизу, подползло ближе, разинуло
рот-клюв и изрекло глубокомысленно:
- Да-а, чего и следовало ожидать! Слизнякус замляникус примитивус!
- Хватит паясничать! - выдавил из себя Иван.
- А чего это-хватит? Еще и не начинали поясничать-то, дорогуша! Ты
забыл, небось, что сейчас месяц развлечений?
Вид у говорящей головы был неприятным. Но она была тут хозяином. А
Иван-узником. Ему бы вести себя поскромней, но куда там!
- Что уставилась, тварюга головоногая? - зло и почти без
вопросительных интонаций проговорил он. - Сколько мне еще болтаться и
дозревать, а? Чего молчишь?!
- А нисколько! - ответила голова.
- Как, это? - изумился Иван совсем по-детски.
- А вот так, дозрел уже, хватит с тебя.
- Тогда развязывай.
- Успеется!
Иван дернулся. Да все без толку, зажимы были сработаны на совесть.
- Не трепыхайся, слизняк, - ласково прошипелаголова, - погоди. Мне
еще надо отработать с тобой некоторые моменты, опробовать реакцию на
адекватность, а там и развяжем... - она вдруг замялась, но договорила, -
ежели не перезрел.
- Валяй! Проверяй!
Головоногий откатился в уголок. А на месте противоположной стены
высветился экран не экран, а что-то навродеокна с замутненным стеклом. За
стеклом висела... Иван подумал сначала, что это мохнатая Марта, размякшая
в прозрачной сеточке, выдающая из шара-матки через хобот зародышей
пряником в аквариум, все было в точности... Но взгляда на одутловатое
сонное лицо, на заплывшие глазки, на растрепанные, но вовсе не черные,
волосы, он чуть не закричал, рванулся опять. Не тут-то было!
За стеклом висела русоволосая Лана. И непохоже было, чтобы она
испытывала блаженство, вечное блаженство. В искривленных закушенных губах
читались скорее безнадежное отчаяние, тоска. Желтые мешки под Глазами
старили ее, делали некрасивой.
- Лана-а? - тихо позвал Иван.
Висящая приоткрыла глаза. Долго смотрела, словно не узнавая. Потом
вяло и безразлично пролепетала:
- А-а, это ты...
- Они сделали с тобой это?! Говори! - Ивану вдруг вспомнилась ее
голова в прозрачном шаре. Голова была совсем как живая, а может, и живая.
Но она оказалась лишь ловкой и хитрой подделкой или вообще иллюзией. А
сейчас?
Иван почувствовал, что все испытанное им, все предстоящее, да и он
сам ни гроша не стоят пред этой вечной мукой. Это он был виноват! Это он
обрек ее на висение!
- Мне хорошо-о, - проговорила русоволосая, еле шевеля губами, - ты не
гляди, не верь, это неземное, блаженство, ах как мне хорошо, я никогда не
умру! Все обратится в тлен и прах, погаснут звезды, в пыль развеются
планеты, свернутся коллапсары, а я буду висеть и наслаждаться...
- Заткнись! - заорал Иван. - Чтоб с тобой ни было, я приду, я выдерну
тебя из этой гадкой паутины!
- Только попробуй, - вяло и тускло обронила она. И закрыла глаза.
Стекло начало мутнеть. А Иван все смотрел и смотрел на толстый
морщинистый и слизистый хобот, свисавший из шара-груши. Его мутило, горло
сжимали спазмы. Но он все смотрел и смотрел.
- Укрепи меня я наставь... - процедил он вслух с мольбой, но
одновременно твердо, будто не прося, а требуя. - Дай мне, Всемогущий и
Всезнающий, сил и терпения, не дозволь вновь обратиться в зверя! Укрепи!
Голова подползла ближе, снова выкатила черные глазища на Ивана.
- Ты чего там бормочешь? Бредишь, что ли?! Тут кроме нас с тобой ни
черта нету, слизняк! Такто! А реакция у тебя неважная, что-то и не пойму,
то ли недозрел, то ли перезрел!
Иван молчал.
- Эй, ты слышишь меня?
Иван молчал.
- Я научу тебя быть вежливым головоногий.
Ивана тряхнуло, пронзило тысячами игл. Он сразу понял, куда входили
шланги, тянувшиеся от потолка. Но он и теперь молчал. Пускай пытают!
Пускай издеваются! Пусть и вообще убьют! Он не проронит больше ни
словечка, он будет нем как мертвый, как камень, как эта стена!
Плаха вдруг начала вращаться вокруг своей горизонтальной оси. Перед
глазами закружились углы, стены... Через какое-то время, не прекращая
этого вращения, она начала крутиться и по вертикальной. При каждбм обороте
Ивана встряхивало, ударяло о незримый барьер. И трясло, не переставая
трясло. Но он молчал.
- Неплохо, неплохо, - доносилось то ли снизу, то ли сверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214