Он узнал, что когда-то, давным-давно, не только село это, не
только вологодская, но и вся землюшка Русская была разорена и опустошена
до крайности, народ почти истреблен, а тех, кто уцелел, позагоняли в
дымние и смрадные города. Из них было лишь две дороги - на кладбища,
которые с периодичностью в десять-пятнадцать лет закатывали асфальтом,
дабы память не теребила никого, или же в разбросанный по всей стране
гигантский архипелаг "лечебно-трудовых профилакториев", откуда мало кто
возвращался живым и здоровым. Села обезлюдели, вымирали последние старики
и старушки... казалось, конец пришел земле Русской. Но отвел Господь
напасть, вновь ожили села, стали подниматься, повырубленные леса,
химические производства постепенно позакрывали, и пошла-поехала
возобновляющаяся жизнь на древней российской земле, испытавшей все, что
только можно испытать за свою историю многотысячелетнюю! Личная память
Ивана соединялась с памятью народной, вековечной, и казалось, груз ее
непомерен, неподсилен даже богатырю. Но что оставалось делать? Надо было
терпеть. И Иван терпел.
Он мог бы остановиться в огромной пустующей гостинице, срубленной по
последней моде и стародавнему обычаю из здорового по своей сути и для
людей дуба, сработанной под средневековый княжий терем с просторными
клетями, горницами, привольными гульбищами, бревенчатыми крытыми
башенками. Он мог бы остановиться и в сверхсовременном, торчащем на
одной-единственной длинной ноге отеле. Но его приютил старик-священник -
добрая русская душа, бессребренник и говорун-рассказчик. От него
вообщем-то Иван и узнал о вере предков. В интернате им обо всех этих делах
говорили вскользь, мимоходом, в Школе и вовсе были иные заботы, там только
поспевали за инструкторами! А позже закрутился, завертелся, все шло комом
со снежной высоченной горы? А теперь вот остановился вдруг, огляделся... и
заметил неожиданно для себя, что жизнь-то не так и проста, что в ней есть
множество вещей, о которых он и слыхом не слыхивал, а если и знал что-то,
так было это пустым абстрактным знанием, ничего не давало сердцу и душе.
Старик-священник и окрестил его в одной из православных церквей
поселка. Собственноручно повесил на шею простенький железный крестик на
тоненькой и не менее простой цепочке. Приказал не снимать, хранить веру
отцов. Иван, еще не совсем проникшись, но чувствуя, что за всем этим стоит
нечто большее, чем ему видится поперву, дал слово - не снимать.
Во время разговоров со священником на него сходило умиротворение,
пропадало желание мстить, убивать, наказывать... Но потом, ночами, снова
накатывало-он не мог погасить в груди жгущий его пламень, все представлял,
как он встретится с этими нелюдями, как будет сладострастно, долго, много
и жестоко убивать их, сокрушать их жилища, давить их детенышей... И не мог
охладить его пылающей груди холодный железный крестик. К утру немного
отпускало. Обессиленный и мокрый от холодного пота Иван засыпал
беспробудным тяжелым сном.
Подаренное Гугом яйцо он все время носил с собой. Но ни разу не
пытался даже опробовать его, не до того было. Толик расщедрился,
выделил-таки шесть разгоночных баков. Но всего этого было мало, совсем
мало! Он уже договорился и насчет капсулы - обещали дать старенькую,
подержанную, но с классным почти неизношенным профессиональным
переходником - а это было более чем половинной гарантией успеха
предприятия. Теперь бы еще три-четыре бака, да возвратный блок, да из
снаряжения кое-чего! Много надо! А можно не успеть. Иван ощущал на себе
заботливый, ненавязчивый глаз. Но он знал, что пока ведет себя смирно,
никто его трогать не будет, по крайней мере здесь, в России, где нет ни
глобополов, ни европолов, ни вообще никаких служб слежения за гражданами.
Здесь можно было просидеть всю жизнь! А можно было и вернуться на свою
работу, снова уйти в Дальний Поиск, никто бы и слова поперек не сказал...
А там-угнать бы суперкосмолет последней модели, и рвануть без оглядки!
Нет, Иван сразу отгонял подобные мысли, он не вор. Даже Гуг Хлодрик не
стал бы угонять космолета у своих, для этого нужно быть законченным
подонком... Ладно, обойдется своими средствами! Иван знал, к лету все
будет готово, и если его не перехватят сами космофлотчики из Управления,
только его и видали!
В видеогазетах он читал о Гуте Хлодрике. Совсем короткая была
заметочка. Но суть-то ясна: старинного приятеля под конвоем отправили на
подводные шахты Гиргеи, в бессрочную латоргу. Иван понимал, для Гуга это
крышка, никогда ему не выбраться с этой проклятой планеты! Но что он мог
поделать? Только скрежетать зубами в бессилии? Нет, нервы надо было беречь
для дела. И все же он не тратил времени зря, раздобыл и припрятал
автомат-парализатор, десантный лучемет, кое-какие боеприпасы... Если бы он
в селе показал кому-нибудь эти штуковины, никто бы не понял, для чего вся
эта железная дребедень - уже двести с лишним лет небыло войн, даже
местного характера, охота на животных давным-давно вышла из моды, на
охотника посмотрели бы как на недоумка.
Обзавелся он я спецмедикаментами, запасом стимуляторов,
нейтрализаторов... К нелюдям с голыми руками не попрешься! К ним и
вооруженным до зубов были идти не слишком-то безопасно. И вообще, что он о
них знал? Да ровным счетом ничего! Но Иван утешал себя мыслью, что вот и
узнает! А там видно будет!
Его жгло изнутри, разъедало. И он не мог справиться с той бесовской,
неукротимой силой, что поселилась в его груди. Не помог ему я
старичок-священник. Не помог, но немного облегчил существование, благодаря
ему Иван увидал в конце длинного, нескончаемого темного туннеля проблеск
света.
В Москву он прилетел на два дня. Больше выжидать не стоило, больше
выжидать ему не позволяла гнетущая, безжалостна память.
Он стоял в Храме, отрешенный и завороженный, он был готов простоять
так всю жизнь. Это был целый мир в мире. Вселенная во Вселенной! Этому
Храму было без малого шестьсот лет. Он был воздвигнут народом и для
народа. На белом свете не существозало ничего равного ему. Были строения
выше, шире, массивнее и грандиознее. Но гармоничнее и одухотвореннее не
было, ни в прошлом, ни в настоящем. Не предвиделось таковых и в будущем. В
этом Храме воплотился тысячелетний гений народа-страдальца,
народа-защитника. Его невозможно было уничтожить, стереть с лица этой
святой земля. Его можно было лишь временно разрушить, разнести на куски,
что и сделали варвары-изверги двадцатого века, века тотального геноцида и
мракобесия вселенских масштабов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214
только вологодская, но и вся землюшка Русская была разорена и опустошена
до крайности, народ почти истреблен, а тех, кто уцелел, позагоняли в
дымние и смрадные города. Из них было лишь две дороги - на кладбища,
которые с периодичностью в десять-пятнадцать лет закатывали асфальтом,
дабы память не теребила никого, или же в разбросанный по всей стране
гигантский архипелаг "лечебно-трудовых профилакториев", откуда мало кто
возвращался живым и здоровым. Села обезлюдели, вымирали последние старики
и старушки... казалось, конец пришел земле Русской. Но отвел Господь
напасть, вновь ожили села, стали подниматься, повырубленные леса,
химические производства постепенно позакрывали, и пошла-поехала
возобновляющаяся жизнь на древней российской земле, испытавшей все, что
только можно испытать за свою историю многотысячелетнюю! Личная память
Ивана соединялась с памятью народной, вековечной, и казалось, груз ее
непомерен, неподсилен даже богатырю. Но что оставалось делать? Надо было
терпеть. И Иван терпел.
Он мог бы остановиться в огромной пустующей гостинице, срубленной по
последней моде и стародавнему обычаю из здорового по своей сути и для
людей дуба, сработанной под средневековый княжий терем с просторными
клетями, горницами, привольными гульбищами, бревенчатыми крытыми
башенками. Он мог бы остановиться и в сверхсовременном, торчащем на
одной-единственной длинной ноге отеле. Но его приютил старик-священник -
добрая русская душа, бессребренник и говорун-рассказчик. От него
вообщем-то Иван и узнал о вере предков. В интернате им обо всех этих делах
говорили вскользь, мимоходом, в Школе и вовсе были иные заботы, там только
поспевали за инструкторами! А позже закрутился, завертелся, все шло комом
со снежной высоченной горы? А теперь вот остановился вдруг, огляделся... и
заметил неожиданно для себя, что жизнь-то не так и проста, что в ней есть
множество вещей, о которых он и слыхом не слыхивал, а если и знал что-то,
так было это пустым абстрактным знанием, ничего не давало сердцу и душе.
Старик-священник и окрестил его в одной из православных церквей
поселка. Собственноручно повесил на шею простенький железный крестик на
тоненькой и не менее простой цепочке. Приказал не снимать, хранить веру
отцов. Иван, еще не совсем проникшись, но чувствуя, что за всем этим стоит
нечто большее, чем ему видится поперву, дал слово - не снимать.
Во время разговоров со священником на него сходило умиротворение,
пропадало желание мстить, убивать, наказывать... Но потом, ночами, снова
накатывало-он не мог погасить в груди жгущий его пламень, все представлял,
как он встретится с этими нелюдями, как будет сладострастно, долго, много
и жестоко убивать их, сокрушать их жилища, давить их детенышей... И не мог
охладить его пылающей груди холодный железный крестик. К утру немного
отпускало. Обессиленный и мокрый от холодного пота Иван засыпал
беспробудным тяжелым сном.
Подаренное Гугом яйцо он все время носил с собой. Но ни разу не
пытался даже опробовать его, не до того было. Толик расщедрился,
выделил-таки шесть разгоночных баков. Но всего этого было мало, совсем
мало! Он уже договорился и насчет капсулы - обещали дать старенькую,
подержанную, но с классным почти неизношенным профессиональным
переходником - а это было более чем половинной гарантией успеха
предприятия. Теперь бы еще три-четыре бака, да возвратный блок, да из
снаряжения кое-чего! Много надо! А можно не успеть. Иван ощущал на себе
заботливый, ненавязчивый глаз. Но он знал, что пока ведет себя смирно,
никто его трогать не будет, по крайней мере здесь, в России, где нет ни
глобополов, ни европолов, ни вообще никаких служб слежения за гражданами.
Здесь можно было просидеть всю жизнь! А можно было и вернуться на свою
работу, снова уйти в Дальний Поиск, никто бы и слова поперек не сказал...
А там-угнать бы суперкосмолет последней модели, и рвануть без оглядки!
Нет, Иван сразу отгонял подобные мысли, он не вор. Даже Гуг Хлодрик не
стал бы угонять космолета у своих, для этого нужно быть законченным
подонком... Ладно, обойдется своими средствами! Иван знал, к лету все
будет готово, и если его не перехватят сами космофлотчики из Управления,
только его и видали!
В видеогазетах он читал о Гуте Хлодрике. Совсем короткая была
заметочка. Но суть-то ясна: старинного приятеля под конвоем отправили на
подводные шахты Гиргеи, в бессрочную латоргу. Иван понимал, для Гуга это
крышка, никогда ему не выбраться с этой проклятой планеты! Но что он мог
поделать? Только скрежетать зубами в бессилии? Нет, нервы надо было беречь
для дела. И все же он не тратил времени зря, раздобыл и припрятал
автомат-парализатор, десантный лучемет, кое-какие боеприпасы... Если бы он
в селе показал кому-нибудь эти штуковины, никто бы не понял, для чего вся
эта железная дребедень - уже двести с лишним лет небыло войн, даже
местного характера, охота на животных давным-давно вышла из моды, на
охотника посмотрели бы как на недоумка.
Обзавелся он я спецмедикаментами, запасом стимуляторов,
нейтрализаторов... К нелюдям с голыми руками не попрешься! К ним и
вооруженным до зубов были идти не слишком-то безопасно. И вообще, что он о
них знал? Да ровным счетом ничего! Но Иван утешал себя мыслью, что вот и
узнает! А там видно будет!
Его жгло изнутри, разъедало. И он не мог справиться с той бесовской,
неукротимой силой, что поселилась в его груди. Не помог ему я
старичок-священник. Не помог, но немного облегчил существование, благодаря
ему Иван увидал в конце длинного, нескончаемого темного туннеля проблеск
света.
В Москву он прилетел на два дня. Больше выжидать не стоило, больше
выжидать ему не позволяла гнетущая, безжалостна память.
Он стоял в Храме, отрешенный и завороженный, он был готов простоять
так всю жизнь. Это был целый мир в мире. Вселенная во Вселенной! Этому
Храму было без малого шестьсот лет. Он был воздвигнут народом и для
народа. На белом свете не существозало ничего равного ему. Были строения
выше, шире, массивнее и грандиознее. Но гармоничнее и одухотвореннее не
было, ни в прошлом, ни в настоящем. Не предвиделось таковых и в будущем. В
этом Храме воплотился тысячелетний гений народа-страдальца,
народа-защитника. Его невозможно было уничтожить, стереть с лица этой
святой земля. Его можно было лишь временно разрушить, разнести на куски,
что и сделали варвары-изверги двадцатого века, века тотального геноцида и
мракобесия вселенских масштабов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214