Бойся себя! Бойся своей гордыни!"
И тут же нервно, почти зло звучал высокий женский: - "Да будет проклят! да
будет проклят! да будет..." Серж Синицки заплетающимся языком гундосил; Тю
ист крэзи, Ванья! Сэ не трэ бьен, вали, Ванья, нах хауз. Иль ист морт, иль
не будет прощай тьэбья!" И совсем невпопад звучал хрипловатый голос Ланы,
взволнованный, даже испуганный: "А я бы висела вечно, пусть! Хоть висеть,
хоть лежать, хоть вверх ногами - только бы вечно! Это же блаженство. Зачем
ты меня лишил его?! Почему?! Ты думаешь, ты можешь решать за всех? Ты
ошибаешься! Решай за себя! Вечность-это так прекрасно, это - быть всегда,
неважно как, но всегда..." А параллельно, временами заглушая русоволосую,
кричала надрывно погибшая а Осевом: "Забери меня отсюда! Забери! Прижми к
себе крепко-накрепко! Я не могу с ними, с этими фантомами-упырями! Я не
хочу вечности! Я не желаю носиться всегда в этом царстве теней! Умоляю,
спаси! Ну что же, что ты медлишь, они уже вырывают меня, они отнимают меня
у тебя, ну-у!!!"! И скрипело в уши: "Мразь! Слизняк! Амеба! Жалкое
насекомое, комар, лягушонок! Твое место-лужа, грязь, мокрятина! Что ты о
себе помыслить смог, тля! Куда ты заполз, червь?! Гнусный болезнетворный
вирус, пытающийся проникнуть в здоровое тело! Зараза мерзкая!!!" И
какой-то полузнакомый; а то и вовсе незнакомый приторно-властный,
напоенный сиропом, угодливый и одновременно хамоватый, наглый, по
холопьему-властный, шепоток все время просачивался в мозг: "Такой порядок!
Все равно никто вам не поможет, ни здесь, ни там. Ну где вы найдете
безумцев? Нет, нет, ничего, с вами разберутся, поместят куда надо,
посадят, куда положено, вы не волнуйтесь, в ваших же интересах! Такой
порядок!" А неунывающий Дил Бронкс поддерживал, но как-то странно
поддерживал: "Держись! Помни, что обещал! Мне хоть что, один черт! Лишь бы
оттуда, понял! Гляди, не подыхай там раньше времени! Или ты уже... того?
Может, я с трупом говорю, а? Эй, Ванюша, друг любезный, Иван, чертово
семя, паскудник, ты жив еще? Нет?! Не слышу?! Может, ты и не улетал
никуда? Эй?!" Глаза мучеников все смотрели на Ивана-и боль из этих глаз
переливалась в него. А его собственная боль лилась в них! И не было ни
конца, ни края!
И вдруг всплыло, бывшее в Храме, всплыло само по себе, не разрушая
видения, не отвлекая от него, будто бы существуя одновременно, но в ином
измерении. Иван был во мраке Пространства, и внутри Храма, и снаружи-пред
его мысленным взором неизбывным очищающим огнем горели золотые купола. И
вот они исчезли, вот все затянуло пеленой, а патом сквозь пелену сверкнула
блесточкой кроха-золотинка. Но так сверкнула, что мрак вселенский
разбежался по углам пространственного окоема. И заглушая все, прозвучало
мягго, по-доброму, будто не с земли прозвучало, а с небес: "Иди! И да будь
благословен!" голоса, видения, страхи, боль, тоска-все сразу пропало. И он
почувствовал, что не лежит на холодной плахе, что его успело приподнять
вместе с нею, и он висит теперь на зажимах, удерживающих руки, ноги, шею,
висит в совершенно другом помещении, ни чем не похожем на предыдущее с
застывшим в воздухе темным яйцом и раструбами непонятных
приборов-излучателей. Здесь "было пусто и светло. Здесь были голые стены и
пол. Правда, с потолка свисали шланги толщиной в руку и другими концами
тянулись к Ивановой плахе. Но куда именно они входили, Иван не видел. Ему
еще было не по себе: Перед глазами мельтешили меленькие черные точечки и
зелененькие вертлявые червячки. Голова болела.
И все-таки он понял-что-то произошло. Скосив глаз на собственное
плечо, потом на грудь, он увидал обрывки и ошметки грубой толстенной кожи
с наслоившимися на нее чешуйками. Из-под этих грязнозеленых струпьев
проглядывала обычная светлая, чуть тронутая загаром кожа. Иван сомкнул
зубы, провел языком по ним - да, у него были нормальные зубы в два ряда, а
вовсе не пластины-жвалы. И видел он не так, как прежде, обзор был
поменьшевидно, один глаз, верхний, пропал. Но вместе с тем Иван ощущал,
что он еще не стал человеком в полном смысле этого слова, что процесс
преобразования, а точнее, возвращения его в человеческое тело
продолжается. Вот спозлза откуда-то сверху, наверное, с надбровной дугц,
пластина, закрыла на минуту глаз, но потеряв опору, соскочила... Иван сжал
руки в кулаки, пошевелил пальцами-да, это были его пальцы, лишь обломились
два или три когтя, выпали из пылающих ладоней. Молнией прошибла мысль-тело
было здоровым, целым! А ведь его основательно исколошматили в тот раз,
перед превращением в негуманоида, у него не оставалось ни единого зуба, а
сейчас - пожалуйста, все на месте! И боли в переломанных ребрах, в грудине
он не ощущал, все было цело. Иван обрадовался и воспрял душою на какое-то
время. Помянул добрым словом старину Гуга - как он его выручил с этим
яйцом-превращателем! Верно Гуг говорил - не все свойства этой штуковины
еще известны, не все! Вот и раскрылось еще одно-способность восстановления
прежнего тела при обратлом переходе. Это была фантастика! Но это было так,
от реальности никуда не денешься. И лишь теперь в Иванову голову пришла
догадка. Ндкакие "то были не секретные лаборатории на суднах в Средиземном
море, точно! Как он сразу не сообразил, он ведь слышал от своих кое-что!
На суденышках, служивших" обыкновенным камуфляжем, в обстановке
глубочайшей тайны, закрытые ото всех донельзя, работали две сверхсекретные
группы временного прорыва. С будущим шутки были плохи. На каждый бросок
туда уходила такая уймища энергии, что хватила бы на планетную колонию в
другом конце Галактики. Перебросить пока что никого не удавалось. Зато
Иван точно знал, что прорывщики умудрялись время от времени кое-что
переносить оттуда к себе. Нет-нет, да и приворовывали они плохо лежащее.
Видать, и яйцо-превращатель стянули! где оно могло быть создано, кем,
когда? На первые два вопроса и ответа искать не стоило. А вот когда? УЖ
точно, не раньше тридцатого века, а то и сброкового. Ведь в ближайшие века
даже не предвиделось создание приборов, наделенных столь чудесными"
свойствами. Ничего, еще разберемся, решил Иван, успеется!
Он чувствовал, как осыпается с него клочьями жуткая чешуистая
негуманоидская шкура, как сыпятся на пол бронированные хитиновые
пластинки. Он теперь сам себе казался голым, абсолютно не защищенным,
истинным слизняком. И ему становилось страшно! Как жить в этом мире
таким?! Как в нем существовать с практически обнаженным сердцем, мозгом,
легкими и всем прочим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214
И тут же нервно, почти зло звучал высокий женский: - "Да будет проклят! да
будет проклят! да будет..." Серж Синицки заплетающимся языком гундосил; Тю
ист крэзи, Ванья! Сэ не трэ бьен, вали, Ванья, нах хауз. Иль ист морт, иль
не будет прощай тьэбья!" И совсем невпопад звучал хрипловатый голос Ланы,
взволнованный, даже испуганный: "А я бы висела вечно, пусть! Хоть висеть,
хоть лежать, хоть вверх ногами - только бы вечно! Это же блаженство. Зачем
ты меня лишил его?! Почему?! Ты думаешь, ты можешь решать за всех? Ты
ошибаешься! Решай за себя! Вечность-это так прекрасно, это - быть всегда,
неважно как, но всегда..." А параллельно, временами заглушая русоволосую,
кричала надрывно погибшая а Осевом: "Забери меня отсюда! Забери! Прижми к
себе крепко-накрепко! Я не могу с ними, с этими фантомами-упырями! Я не
хочу вечности! Я не желаю носиться всегда в этом царстве теней! Умоляю,
спаси! Ну что же, что ты медлишь, они уже вырывают меня, они отнимают меня
у тебя, ну-у!!!"! И скрипело в уши: "Мразь! Слизняк! Амеба! Жалкое
насекомое, комар, лягушонок! Твое место-лужа, грязь, мокрятина! Что ты о
себе помыслить смог, тля! Куда ты заполз, червь?! Гнусный болезнетворный
вирус, пытающийся проникнуть в здоровое тело! Зараза мерзкая!!!" И
какой-то полузнакомый; а то и вовсе незнакомый приторно-властный,
напоенный сиропом, угодливый и одновременно хамоватый, наглый, по
холопьему-властный, шепоток все время просачивался в мозг: "Такой порядок!
Все равно никто вам не поможет, ни здесь, ни там. Ну где вы найдете
безумцев? Нет, нет, ничего, с вами разберутся, поместят куда надо,
посадят, куда положено, вы не волнуйтесь, в ваших же интересах! Такой
порядок!" А неунывающий Дил Бронкс поддерживал, но как-то странно
поддерживал: "Держись! Помни, что обещал! Мне хоть что, один черт! Лишь бы
оттуда, понял! Гляди, не подыхай там раньше времени! Или ты уже... того?
Может, я с трупом говорю, а? Эй, Ванюша, друг любезный, Иван, чертово
семя, паскудник, ты жив еще? Нет?! Не слышу?! Может, ты и не улетал
никуда? Эй?!" Глаза мучеников все смотрели на Ивана-и боль из этих глаз
переливалась в него. А его собственная боль лилась в них! И не было ни
конца, ни края!
И вдруг всплыло, бывшее в Храме, всплыло само по себе, не разрушая
видения, не отвлекая от него, будто бы существуя одновременно, но в ином
измерении. Иван был во мраке Пространства, и внутри Храма, и снаружи-пред
его мысленным взором неизбывным очищающим огнем горели золотые купола. И
вот они исчезли, вот все затянуло пеленой, а патом сквозь пелену сверкнула
блесточкой кроха-золотинка. Но так сверкнула, что мрак вселенский
разбежался по углам пространственного окоема. И заглушая все, прозвучало
мягго, по-доброму, будто не с земли прозвучало, а с небес: "Иди! И да будь
благословен!" голоса, видения, страхи, боль, тоска-все сразу пропало. И он
почувствовал, что не лежит на холодной плахе, что его успело приподнять
вместе с нею, и он висит теперь на зажимах, удерживающих руки, ноги, шею,
висит в совершенно другом помещении, ни чем не похожем на предыдущее с
застывшим в воздухе темным яйцом и раструбами непонятных
приборов-излучателей. Здесь "было пусто и светло. Здесь были голые стены и
пол. Правда, с потолка свисали шланги толщиной в руку и другими концами
тянулись к Ивановой плахе. Но куда именно они входили, Иван не видел. Ему
еще было не по себе: Перед глазами мельтешили меленькие черные точечки и
зелененькие вертлявые червячки. Голова болела.
И все-таки он понял-что-то произошло. Скосив глаз на собственное
плечо, потом на грудь, он увидал обрывки и ошметки грубой толстенной кожи
с наслоившимися на нее чешуйками. Из-под этих грязнозеленых струпьев
проглядывала обычная светлая, чуть тронутая загаром кожа. Иван сомкнул
зубы, провел языком по ним - да, у него были нормальные зубы в два ряда, а
вовсе не пластины-жвалы. И видел он не так, как прежде, обзор был
поменьшевидно, один глаз, верхний, пропал. Но вместе с тем Иван ощущал,
что он еще не стал человеком в полном смысле этого слова, что процесс
преобразования, а точнее, возвращения его в человеческое тело
продолжается. Вот спозлза откуда-то сверху, наверное, с надбровной дугц,
пластина, закрыла на минуту глаз, но потеряв опору, соскочила... Иван сжал
руки в кулаки, пошевелил пальцами-да, это были его пальцы, лишь обломились
два или три когтя, выпали из пылающих ладоней. Молнией прошибла мысль-тело
было здоровым, целым! А ведь его основательно исколошматили в тот раз,
перед превращением в негуманоида, у него не оставалось ни единого зуба, а
сейчас - пожалуйста, все на месте! И боли в переломанных ребрах, в грудине
он не ощущал, все было цело. Иван обрадовался и воспрял душою на какое-то
время. Помянул добрым словом старину Гуга - как он его выручил с этим
яйцом-превращателем! Верно Гуг говорил - не все свойства этой штуковины
еще известны, не все! Вот и раскрылось еще одно-способность восстановления
прежнего тела при обратлом переходе. Это была фантастика! Но это было так,
от реальности никуда не денешься. И лишь теперь в Иванову голову пришла
догадка. Ндкакие "то были не секретные лаборатории на суднах в Средиземном
море, точно! Как он сразу не сообразил, он ведь слышал от своих кое-что!
На суденышках, служивших" обыкновенным камуфляжем, в обстановке
глубочайшей тайны, закрытые ото всех донельзя, работали две сверхсекретные
группы временного прорыва. С будущим шутки были плохи. На каждый бросок
туда уходила такая уймища энергии, что хватила бы на планетную колонию в
другом конце Галактики. Перебросить пока что никого не удавалось. Зато
Иван точно знал, что прорывщики умудрялись время от времени кое-что
переносить оттуда к себе. Нет-нет, да и приворовывали они плохо лежащее.
Видать, и яйцо-превращатель стянули! где оно могло быть создано, кем,
когда? На первые два вопроса и ответа искать не стоило. А вот когда? УЖ
точно, не раньше тридцатого века, а то и сброкового. Ведь в ближайшие века
даже не предвиделось создание приборов, наделенных столь чудесными"
свойствами. Ничего, еще разберемся, решил Иван, успеется!
Он чувствовал, как осыпается с него клочьями жуткая чешуистая
негуманоидская шкура, как сыпятся на пол бронированные хитиновые
пластинки. Он теперь сам себе казался голым, абсолютно не защищенным,
истинным слизняком. И ему становилось страшно! Как жить в этом мире
таким?! Как в нем существовать с практически обнаженным сердцем, мозгом,
легкими и всем прочим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214