.. В этот миг в мозгу щелкнуло-резко, отрывисто,
звучно. И вместе со щелчком прозвучало почему-то глуховато, неопределенно:
"да будет проклят!" И вся воображаемая им картина вдруг пропала, исчезла
куда-то-вместе с домиками, с деревьями, с ручейками, палой листвой,
песочницей и совочком. И ее место заняла сошенно другая, о которой Иван и
не помышлял, не думал,* не собирался даже думать-ядовито пурпурные джунгли
Гадры полыхнули перед взором неистовым безумным пламенем, что-то
разорвалось прямо под ногами-Иван уже не висел, его несло куда-то, бросая,
переворачивая, вращая вокруг незримой оси, но одновременно ему казалось,
что он стоит ва собственных ногах, не на четырехпалых лапах, а именно
ногах, И разрывы следовали один за другим, все мельтешило, дергалось,
уплывало...
Он открыл глаза. Это была Гадра. Ее невозможно было спутать ни с
одной другой планетой в Пространстве. Кроваво-пурпурные растения-животные,
сливаясь в одну перепутанную, извивающуюся и трепещущую) массу, полуживыми
джунглями закрывали Проходы с трех сторон, высились колышущейся, уходящей
к сиреневым небесам, стеной. Из этих джунглей доносился дикий рев,
перемежающийся залихватским я пронизительным посристом. Иван знал, кто
издает эти звуки.
Он стоял по колено в зарослях лилового лишайника-трупоеда и держал в
руках спаренный десантный пулемет с разбитым в щепу пластиковым прикладом.
Все это ему напоминало что-то, было знакомо, Иван даже не сразу собразил,
что его простонапросто отбросило на семнадцать лет назад. Да, он уже стоял
точно так же тогда. Стоял и не знал, как быть, как прорваться к лагерю.
Две попытки кончились неудачей.. Но он не собирался сдаваться.
Его выпихнули из гравилета над самыми джунглями - выпихнули без
парашюта, индивидуального антигравитатора, вообще без ничего, вслед
сбросили пулемет и пару коробок с патронами. Таково было условие зачетной
задачи. В Школе не церемонились с курсантами - раз уж пошеп в Отряд, так
терпи да помалкивай, а нет, так пропаливай на все четыре стороны, двери
открыты!
Да, все это было. И Иван помнил, как он тогда поступил. До лагеря
было минут пятнадцать быстрого бега. ,С учетом всех этих непролазных
полуживых дебрей - двадцать-двадцать пять. Но звероноиды обложили его
кругом. И сидели за ближайшими стволами-туловищами да поджидали. Иван даже
видел каким-то непонятным внутренним зрением, как они облизываются и
роняют в лишайник набегающую зеленую слюну.
Со звероноидами пытались столковаться бесчетное количество раз. И они
иногда соглашались, кивали своими жуткими головами-черепами, даже
подписывали временные договоры. Но тут же их нарушали. Ивану говорили
сведующие люди, что сами бы звервнойды и непрочь дружить и контактировать
с землянами, да рефлексы, заложенные в Них матушкой-природой, были
сильнее-стоило звероноиду, пускай и самому смирному, увидать человека, и
он начинал истекать слюной, пилообразные зубищи его начинали чесаться, и
ничего этот полуразумный абориген не мог с собой поделать, он зверел,
наливался похотливо-злобной яростью или наоборот, становился вкрадчиво
осторожным, лебезил, припадал к земле, а сам выбирал момент, чтобы
вцепиться жертве в загривок. Но как бы ни лютовали звероноиды, они никогда
не умерщвляли человека сразу, они не любили мертвечины, даже самой
свеженькой, они обжирали человека постепенно, сгрызая мясо с костей,
перемалывая - и сами кости... но до тех лишь пор, пока человек этот был
жив. Стоило ему Перестать дышать, я звероноиды тут же брезгливо
отталкивали тело - лишайник-трупоед довершал начатое.
Звероноиды жили в непонятном симбиозе с живыми джунглями. Иногда они
появлялись прямо из стволов-туловищ, словно детеныши кенгуру из сумки
матери. Разница была в том, что предугадать появление звероноида было
невозможно-вроде бы ствол как ствол, ничем неотличающийся от других
раскачивающихся полуживых стволов - и вдруг прямо из пурпурной мохнатой
коры вылезает лысая угластая головища-череп с клыками, торчащими до
висков.
В тот раз Иван после двух попыток прорваться с боем, напролом, выбрал
самую верную и, пожалуй, единственнук" разумную тактику поведения. Он
знал, что инстинкт продолжения рода в звероноидах невероятно силен, что он
заглушает все, даже фантастическую их прожорливость. И решил сыграть на
родительских чувствах. Звероноидыши всегда выводками вились за матерями и
отцами, они привыкли, что их не трогают, что им все дозволено. А Иван взял
да и по-своему поступил. Он тогда ринулся вроде бы напролом, в третий раз,
разносив клочья очередями здоровенных тварей, тех, что прятались прямо за
стволами. Скольких он мог перебить? Пятерых? Десятерых? Но все равно его
бы опутали, повалили, начали бы жрать. И Иван не стал воевать, расходовать
патроны. Проложив узенькую тропу в самом начале чащи, он: ухватил железной
хваткой за глотку шестиногого слюнявого и потного звероноидыща, сдавил
так, что тот засвистел диким посвистом на весь лес. И вся прожорливая
братия, чавкая, роняя слюну и облизываясь, так и замерла, не доходя до
Ивана с разных сторон метров на пять, на шесть. Они все поняли. И
успокоились. Так и добрел Иван до лагеря, провожаемый сотнями, если не
тысячами грустных огромных глаз - звероноиды всегда сильно расстраивались
и грустили, если им не удавалось добраться до жертвы. А как дошел до
ворот, так и отшвырнул детеныша подальше от себя. Звероноиды посопели,
погрустили, поухали с обиженным видом переговариваясь меж собою глухим
совиным языком, да и убрались обратно в чащу несолоно хлебавши. Он был
очень доволен своей находчивостью тогда. А Гуг Хлодрик, еще здоровый,
неискалеченный и вечно улыбающийся, хлопнул его по плечу так, что Иван
чуть в пол не ушел на метр, и пробасил:
- Быть тебе, Ванюша, большим начальником со временем, нашим родным и
любимым отцом-командиром! У-у, голова!
Отцом-командиром Иван не стал. Вообще у него дела с продвижением по
службе были неважные, хотя многие предрекали ему славное будущее еще со
Школы.
Что было, то было. Нынешний Иван стоял в обличий Ивана юного и
размышлял. Поступить как в тот раз? Нет, ничего не изменится, и его сновка
выбросит в подвале-темнице, снова придется висеть и дозревать. Лезть
напролом? Еще хуже! Не под землей же ползти до станции, ведь не крот! И не
птица, чтоб взлететь без антигравитатора и перепорхнуть через все эту
чертово отродье! Из чащи доносился посвист, хрипы слышались, и все
заглушал время от времени утробный похотливый рев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214
звучно. И вместе со щелчком прозвучало почему-то глуховато, неопределенно:
"да будет проклят!" И вся воображаемая им картина вдруг пропала, исчезла
куда-то-вместе с домиками, с деревьями, с ручейками, палой листвой,
песочницей и совочком. И ее место заняла сошенно другая, о которой Иван и
не помышлял, не думал,* не собирался даже думать-ядовито пурпурные джунгли
Гадры полыхнули перед взором неистовым безумным пламенем, что-то
разорвалось прямо под ногами-Иван уже не висел, его несло куда-то, бросая,
переворачивая, вращая вокруг незримой оси, но одновременно ему казалось,
что он стоит ва собственных ногах, не на четырехпалых лапах, а именно
ногах, И разрывы следовали один за другим, все мельтешило, дергалось,
уплывало...
Он открыл глаза. Это была Гадра. Ее невозможно было спутать ни с
одной другой планетой в Пространстве. Кроваво-пурпурные растения-животные,
сливаясь в одну перепутанную, извивающуюся и трепещущую) массу, полуживыми
джунглями закрывали Проходы с трех сторон, высились колышущейся, уходящей
к сиреневым небесам, стеной. Из этих джунглей доносился дикий рев,
перемежающийся залихватским я пронизительным посристом. Иван знал, кто
издает эти звуки.
Он стоял по колено в зарослях лилового лишайника-трупоеда и держал в
руках спаренный десантный пулемет с разбитым в щепу пластиковым прикладом.
Все это ему напоминало что-то, было знакомо, Иван даже не сразу собразил,
что его простонапросто отбросило на семнадцать лет назад. Да, он уже стоял
точно так же тогда. Стоял и не знал, как быть, как прорваться к лагерю.
Две попытки кончились неудачей.. Но он не собирался сдаваться.
Его выпихнули из гравилета над самыми джунглями - выпихнули без
парашюта, индивидуального антигравитатора, вообще без ничего, вслед
сбросили пулемет и пару коробок с патронами. Таково было условие зачетной
задачи. В Школе не церемонились с курсантами - раз уж пошеп в Отряд, так
терпи да помалкивай, а нет, так пропаливай на все четыре стороны, двери
открыты!
Да, все это было. И Иван помнил, как он тогда поступил. До лагеря
было минут пятнадцать быстрого бега. ,С учетом всех этих непролазных
полуживых дебрей - двадцать-двадцать пять. Но звероноиды обложили его
кругом. И сидели за ближайшими стволами-туловищами да поджидали. Иван даже
видел каким-то непонятным внутренним зрением, как они облизываются и
роняют в лишайник набегающую зеленую слюну.
Со звероноидами пытались столковаться бесчетное количество раз. И они
иногда соглашались, кивали своими жуткими головами-черепами, даже
подписывали временные договоры. Но тут же их нарушали. Ивану говорили
сведующие люди, что сами бы звервнойды и непрочь дружить и контактировать
с землянами, да рефлексы, заложенные в Них матушкой-природой, были
сильнее-стоило звероноиду, пускай и самому смирному, увидать человека, и
он начинал истекать слюной, пилообразные зубищи его начинали чесаться, и
ничего этот полуразумный абориген не мог с собой поделать, он зверел,
наливался похотливо-злобной яростью или наоборот, становился вкрадчиво
осторожным, лебезил, припадал к земле, а сам выбирал момент, чтобы
вцепиться жертве в загривок. Но как бы ни лютовали звероноиды, они никогда
не умерщвляли человека сразу, они не любили мертвечины, даже самой
свеженькой, они обжирали человека постепенно, сгрызая мясо с костей,
перемалывая - и сами кости... но до тех лишь пор, пока человек этот был
жив. Стоило ему Перестать дышать, я звероноиды тут же брезгливо
отталкивали тело - лишайник-трупоед довершал начатое.
Звероноиды жили в непонятном симбиозе с живыми джунглями. Иногда они
появлялись прямо из стволов-туловищ, словно детеныши кенгуру из сумки
матери. Разница была в том, что предугадать появление звероноида было
невозможно-вроде бы ствол как ствол, ничем неотличающийся от других
раскачивающихся полуживых стволов - и вдруг прямо из пурпурной мохнатой
коры вылезает лысая угластая головища-череп с клыками, торчащими до
висков.
В тот раз Иван после двух попыток прорваться с боем, напролом, выбрал
самую верную и, пожалуй, единственнук" разумную тактику поведения. Он
знал, что инстинкт продолжения рода в звероноидах невероятно силен, что он
заглушает все, даже фантастическую их прожорливость. И решил сыграть на
родительских чувствах. Звероноидыши всегда выводками вились за матерями и
отцами, они привыкли, что их не трогают, что им все дозволено. А Иван взял
да и по-своему поступил. Он тогда ринулся вроде бы напролом, в третий раз,
разносив клочья очередями здоровенных тварей, тех, что прятались прямо за
стволами. Скольких он мог перебить? Пятерых? Десятерых? Но все равно его
бы опутали, повалили, начали бы жрать. И Иван не стал воевать, расходовать
патроны. Проложив узенькую тропу в самом начале чащи, он: ухватил железной
хваткой за глотку шестиногого слюнявого и потного звероноидыща, сдавил
так, что тот засвистел диким посвистом на весь лес. И вся прожорливая
братия, чавкая, роняя слюну и облизываясь, так и замерла, не доходя до
Ивана с разных сторон метров на пять, на шесть. Они все поняли. И
успокоились. Так и добрел Иван до лагеря, провожаемый сотнями, если не
тысячами грустных огромных глаз - звероноиды всегда сильно расстраивались
и грустили, если им не удавалось добраться до жертвы. А как дошел до
ворот, так и отшвырнул детеныша подальше от себя. Звероноиды посопели,
погрустили, поухали с обиженным видом переговариваясь меж собою глухим
совиным языком, да и убрались обратно в чащу несолоно хлебавши. Он был
очень доволен своей находчивостью тогда. А Гуг Хлодрик, еще здоровый,
неискалеченный и вечно улыбающийся, хлопнул его по плечу так, что Иван
чуть в пол не ушел на метр, и пробасил:
- Быть тебе, Ванюша, большим начальником со временем, нашим родным и
любимым отцом-командиром! У-у, голова!
Отцом-командиром Иван не стал. Вообще у него дела с продвижением по
службе были неважные, хотя многие предрекали ему славное будущее еще со
Школы.
Что было, то было. Нынешний Иван стоял в обличий Ивана юного и
размышлял. Поступить как в тот раз? Нет, ничего не изменится, и его сновка
выбросит в подвале-темнице, снова придется висеть и дозревать. Лезть
напролом? Еще хуже! Не под землей же ползти до станции, ведь не крот! И не
птица, чтоб взлететь без антигравитатора и перепорхнуть через все эту
чертово отродье! Из чащи доносился посвист, хрипы слышались, и все
заглушал время от времени утробный похотливый рев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214