Он побежал сквозь густейшие толпы римских сил; он не дрался и не оружием очищал путь себе, но давил людей, где шел, и, подобно валящему вихрю, опровергающему лес полосою по стези стремления своего, раздвигнул войски.
Вдруг очутился он на месте, где торжествующие победители с гордостью влекли неоцененную для Кигана и для своего полководца добычу и где друг его не искал уже кроме смерти. Он в мгновение ока потоптал ногами пленивших, освободил невесту своего друга и кричал к нему:
— Ободрись, король аварский, ты победил уже; оставь мне довершить следствие твоей храбрости! Веди свою возлюбленную и свои войски обратно в город, чтоб я имел место полущить на просторе этих разбойников.
Сказав сие, начал он работать своею дубиною; удары ее были жестоки: поражая одного, убивал он десятками; ибо пораженные отлетали прочь подобно камню, брошенному из пращи, и телами своими побивали стоящих позади себя. Он давил ногами опроверженных и погнал римлян, подобно быстрому соколу стадо галок; он шел не по земле, поля позади его устилались трупами; ибо он махал направо и налево, прыгал вперед и отскакивал назад, где оставались кучи отчаянных римлян, и, словом, он про-верно разносил смерть всюду.
Вскоре обрадованный Киган, отступающий с войском своим к городу, начал терять из виду бегущую рать своих неприятелей; но как густая пыль сокрыла из вида и его друга, то начал он опасаться о его жизни. Он не мог вообразить, чтоб силы одного человека достаточны были гнать целое войско, и потому жалел, что много положился на слова своего друга и оставил его погибнуть неминуемо. Хотя видел он чудесную его силу, храбрость и проворство, хотя приметно было, что он гонит неприятелей, однако приказал вновь трубить на брань и, отделя отборных ратников, поскакал к нему на помощь.
Приближась к месту, где был римский воинский стан, увидел он только пустые шатры и все припасы брошенные, аваров, побранных во время войны в плен, сбивающих уже с себя оковы; ибо и стража, хранившая их, обратилась в бегство. Киган, отдав приказ о занятии стана с корыстьми, продолжал поспешать на помощь Булату, но до самой ночи не мог достигнуть ни его, ни бегущих; он скакал только по полям, устланным телами. Получа из того надежду о успехах своего друга и рассчитав по пространству, занимающему число побитых, усмотрел, что неприятелей живых не осталось уже ни сотой части* и так остановился он со своими витязями и войском.
На рассвете продолжал он ехать тихим шествием по пути, указываемому ему следами победы его друга, и видел, что число тел римских началось от часу уменьшаться; наконец оных уже не было. И тогда-то огорчился было он, думая, что друг его, утомясь, погиб от отставших врагов своих; однако ж ободрился, увидя впереди себя воткнутую в землю его дубину и повешенную на оной кожу Смокову и мешок с остатком сухарей от дороги.
— Надобно, чтоб он был жив,— говорил Киган к своим полководцам.— Кажется, что римское войско все побито; но где ж он и куда удалился от своего оружия?
Между тем как всяк не мог постигнуть сему причины, увидели они Булата, возвращающегося к ним и ведущего на веревке Самого римского полководца Камилла, в по-следовании двух только его оруженосцев. Богатырь, приближась, поздравил короля аварского с победою и донес ему в коротких словах, что он не рассудил за благо оставить из войска римского никого, кроме Камилла с двумя его оруженосцами.
Киган обнял его и благодарил с дружескими выражениями за оказанную помощь, или, лучше сказать, за сохранение короны своей обще с жизнью и его возлюбленною Светаною. Скромный богатырь не присваивал себе ничего, как только что он довершил почти исполненное уже королем, его другом.
— Нет, храбрый Булат,— говорил Киган, усугубляя свои объятия,— ты удержал двоекратно жизнь мою, ты увенчал мое сердце возвращением моей возлюбленной, без тебя была бы она пленницею, а я погиб бы с моим государством.
После сего вручил богатырь королю плененного Камилла, который послал его под стражею в свою столицу, и повелел, возвестя княжне о счастливо совершенной преславнейшей победе, приготовить торжественную встречу и все для великолепного пиршества.
Аварский король, учиня распоряжение о погребении мертвых, предлагал Булату половину из корыстей, найденных в воинском римлян стане, но сей не принял ничего, а удовольствовался только на знак сей битвы собрать златые кольцы с перстов побитых благородных римлян, из коих снизал он себе некоторый род перевязи и считал всегда оную первейшим своим украшением. Киган, взирая на множество побитых, говорил своему другу, что он находит его в особливом защищении у богов, ибо не можно бы в прочем никому остаться живу, сражаясь с целым войском искусных ратников. Булат, твердо верящий в провидение небес, был с ним в этом согласен.
В самом деле, богатырь сей погиб бы, если б про зорливый кабалист Роксолан, узнавший про разостланные ему от адских князей сети и видящий, что он неминуемо упадет в оные, и для того он при спущении его с холма пред начатием сражения прилетел на своем самолетающем ковре и облил его таинственною водою из златого сосуда, которая тело его учинила безвредно от всяких поражений оружия.
Булат, услышав сие повествование Астулфово, начал приносить благодарность своему покровителю за одолжения, коих он до того времени не ведал; но Роксолан прервал оное и принуждал его внимать все происходящее в чертогах Царь-девицы.
Астулф продолжал:
— По исполнении всех распоряжений король аварский шествовал торжественно в свою столицу, имея у себя по правую руку своего друга и избавителя, богатыря руского. Воины, составляющие сей ход, почти все заняты были несением трофеев: столь много оных отнято и толь велико было число римских легионов.
Княжна Светана встретила победителей за городом со всеми вельможами и народом. Радостные восклицания наполняли воздух; всюду слышны были похвалы королю Кигану, Светане и Булату; жертвенники курились во всех храмах, и жрецы по внутренним животных прорицали о благоволении богов к народу аварскому и косожскому.
Когда Киган входил со Светаною в первенствующий храм, Булат, остановя их и созвав всех вельмож и полководцев, требовал от них награждения себе. Все изумились и не понимали, что значить будут желания богатыря, отказавшегося от участвования в приобретенных корыстях.
— Я желаю, чтоб две вещи оставлены были на мою волю,— сказал Булат. — Чтоб одна из оных совершилась в сей час и чтоб король дал мне на сие обещание.
Киган клялся ему во всем, примолвя, что друг его по известным своим добродетелям не может требовать вещей невозможных.
— Да, — подхватил Булат, — я ничего на первый раз не хочу, как прибавить радость, и чтоб в сей благополучный час король аварский венчан был на княжество косожское и сочетай браком с наследною оного княжною.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Вдруг очутился он на месте, где торжествующие победители с гордостью влекли неоцененную для Кигана и для своего полководца добычу и где друг его не искал уже кроме смерти. Он в мгновение ока потоптал ногами пленивших, освободил невесту своего друга и кричал к нему:
— Ободрись, король аварский, ты победил уже; оставь мне довершить следствие твоей храбрости! Веди свою возлюбленную и свои войски обратно в город, чтоб я имел место полущить на просторе этих разбойников.
Сказав сие, начал он работать своею дубиною; удары ее были жестоки: поражая одного, убивал он десятками; ибо пораженные отлетали прочь подобно камню, брошенному из пращи, и телами своими побивали стоящих позади себя. Он давил ногами опроверженных и погнал римлян, подобно быстрому соколу стадо галок; он шел не по земле, поля позади его устилались трупами; ибо он махал направо и налево, прыгал вперед и отскакивал назад, где оставались кучи отчаянных римлян, и, словом, он про-верно разносил смерть всюду.
Вскоре обрадованный Киган, отступающий с войском своим к городу, начал терять из виду бегущую рать своих неприятелей; но как густая пыль сокрыла из вида и его друга, то начал он опасаться о его жизни. Он не мог вообразить, чтоб силы одного человека достаточны были гнать целое войско, и потому жалел, что много положился на слова своего друга и оставил его погибнуть неминуемо. Хотя видел он чудесную его силу, храбрость и проворство, хотя приметно было, что он гонит неприятелей, однако приказал вновь трубить на брань и, отделя отборных ратников, поскакал к нему на помощь.
Приближась к месту, где был римский воинский стан, увидел он только пустые шатры и все припасы брошенные, аваров, побранных во время войны в плен, сбивающих уже с себя оковы; ибо и стража, хранившая их, обратилась в бегство. Киган, отдав приказ о занятии стана с корыстьми, продолжал поспешать на помощь Булату, но до самой ночи не мог достигнуть ни его, ни бегущих; он скакал только по полям, устланным телами. Получа из того надежду о успехах своего друга и рассчитав по пространству, занимающему число побитых, усмотрел, что неприятелей живых не осталось уже ни сотой части* и так остановился он со своими витязями и войском.
На рассвете продолжал он ехать тихим шествием по пути, указываемому ему следами победы его друга, и видел, что число тел римских началось от часу уменьшаться; наконец оных уже не было. И тогда-то огорчился было он, думая, что друг его, утомясь, погиб от отставших врагов своих; однако ж ободрился, увидя впереди себя воткнутую в землю его дубину и повешенную на оной кожу Смокову и мешок с остатком сухарей от дороги.
— Надобно, чтоб он был жив,— говорил Киган к своим полководцам.— Кажется, что римское войско все побито; но где ж он и куда удалился от своего оружия?
Между тем как всяк не мог постигнуть сему причины, увидели они Булата, возвращающегося к ним и ведущего на веревке Самого римского полководца Камилла, в по-следовании двух только его оруженосцев. Богатырь, приближась, поздравил короля аварского с победою и донес ему в коротких словах, что он не рассудил за благо оставить из войска римского никого, кроме Камилла с двумя его оруженосцами.
Киган обнял его и благодарил с дружескими выражениями за оказанную помощь, или, лучше сказать, за сохранение короны своей обще с жизнью и его возлюбленною Светаною. Скромный богатырь не присваивал себе ничего, как только что он довершил почти исполненное уже королем, его другом.
— Нет, храбрый Булат,— говорил Киган, усугубляя свои объятия,— ты удержал двоекратно жизнь мою, ты увенчал мое сердце возвращением моей возлюбленной, без тебя была бы она пленницею, а я погиб бы с моим государством.
После сего вручил богатырь королю плененного Камилла, который послал его под стражею в свою столицу, и повелел, возвестя княжне о счастливо совершенной преславнейшей победе, приготовить торжественную встречу и все для великолепного пиршества.
Аварский король, учиня распоряжение о погребении мертвых, предлагал Булату половину из корыстей, найденных в воинском римлян стане, но сей не принял ничего, а удовольствовался только на знак сей битвы собрать златые кольцы с перстов побитых благородных римлян, из коих снизал он себе некоторый род перевязи и считал всегда оную первейшим своим украшением. Киган, взирая на множество побитых, говорил своему другу, что он находит его в особливом защищении у богов, ибо не можно бы в прочем никому остаться живу, сражаясь с целым войском искусных ратников. Булат, твердо верящий в провидение небес, был с ним в этом согласен.
В самом деле, богатырь сей погиб бы, если б про зорливый кабалист Роксолан, узнавший про разостланные ему от адских князей сети и видящий, что он неминуемо упадет в оные, и для того он при спущении его с холма пред начатием сражения прилетел на своем самолетающем ковре и облил его таинственною водою из златого сосуда, которая тело его учинила безвредно от всяких поражений оружия.
Булат, услышав сие повествование Астулфово, начал приносить благодарность своему покровителю за одолжения, коих он до того времени не ведал; но Роксолан прервал оное и принуждал его внимать все происходящее в чертогах Царь-девицы.
Астулф продолжал:
— По исполнении всех распоряжений король аварский шествовал торжественно в свою столицу, имея у себя по правую руку своего друга и избавителя, богатыря руского. Воины, составляющие сей ход, почти все заняты были несением трофеев: столь много оных отнято и толь велико было число римских легионов.
Княжна Светана встретила победителей за городом со всеми вельможами и народом. Радостные восклицания наполняли воздух; всюду слышны были похвалы королю Кигану, Светане и Булату; жертвенники курились во всех храмах, и жрецы по внутренним животных прорицали о благоволении богов к народу аварскому и косожскому.
Когда Киган входил со Светаною в первенствующий храм, Булат, остановя их и созвав всех вельмож и полководцев, требовал от них награждения себе. Все изумились и не понимали, что значить будут желания богатыря, отказавшегося от участвования в приобретенных корыстях.
— Я желаю, чтоб две вещи оставлены были на мою волю,— сказал Булат. — Чтоб одна из оных совершилась в сей час и чтоб король дал мне на сие обещание.
Киган клялся ему во всем, примолвя, что друг его по известным своим добродетелям не может требовать вещей невозможных.
— Да, — подхватил Булат, — я ничего на первый раз не хочу, как прибавить радость, и чтоб в сей благополучный час король аварский венчан был на княжество косожское и сочетай браком с наследною оного княжною.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153