Я не могу изобразить вам, какую восчувствовал я от сего в сердце моем бодрость: воинство целого света казалось мне тогда лишь слабым ополчением, если бы надлежало с ним сразиться. Волшебница своими руками надела на меня броню и препоясала меч мой. Я видел, что оные получили отменный противу прежнего блеск и имели начертание неизвестных характеров, кои вы теперь на них видите,— продолжал Сидон к Булату.
— Теперь испытайте крепость своего оружия,— сказала мне Тифея.
При слове сем Еруслан извлек меч свой, коего действие мне довольно было знакомо, и ударил из всех сил по самому слабому месту моей брони. Меч отпрыгнул от оной как бы камень, ударенный о камень; а я нимало не почувствовал сильного действия руки моего богатыря.
— Изведайте ж действие вашего меча,— сказала мне волшебница, отведши меня в особый покой, где увидел я истукан, скованный из твердейшей стали.— Рубите сей истукан всею силою.
Я опустил меч мой не полным размахом плеча моего, однако ж разрубил истукан на две части сверху донизу; я бросился на колена пред волшебницею и благодарил ее за таковый чрезвычайный дар.
— Сие не все еще,— подхватила Тифея,— познайте силу вашего меча.
Сказав то, отвела она меня в другой покой, где увидел я зияющее на меня пламенем чудовище и простирающее преострые свои когти, чтоб растерзать меня.
Самая нужда обороны принудила меня извлечь меч мой; я опустил на оное удар, но представьте себе удивление мое, когда чудовище вдруг сгибло в глазах моих, а меч толь жестоко увяз в деревянной колоде, что я с трудом его высвободил.
Видите ли, — сказала мне Тифея,— все волшебства и очарования исчезают от прикосновения меча вашего. Надейтесь, что предприятие ваше наградится желаемым успехом.
Я повторял благодарения моей благодетельнице, а она продолжала:
— Ну, любезный Сидон, простись теперь со своим наставником. Важное приключение отзывает богатыря Еруслана в другую часть света. С сожалением должна я открыть, что воля судеб определяет вам друг друга не видать больше.
Я любил Еруслана как отца моего, и обстоятельство сие истощило слезы из очей моих.
Мы долго пребыли безмолвны, заключа друг друга объятиями; наконец Еруслан простился со мною и с волшебницею. Сия махнула своею волшебною палочкой, светлый облак окружил и помчал богатыря, и с того времени мы уже не видались.
Потом волшебница говорила мне:
— Ты пробудешь в моем замке до назначенного срока поединку твоему с хищником престола Иверонова. Не заботься о времени на проезд твой к столице целтиберской. Я берусь на себя облегчить путь твой. Не требуй от меня никаких наставлений, касательных до твоего подвига; я не могу ничего тебе сказать, кроме сего: в сражении с исполином не щади рук своих, ибо малейшее ослабление в ударе приключит тебе множество несчастий. Второе: во все время, доколь ты будешь покушаться против Зивияла и сестры его, не вкушай никаких плодов древесных, сколь бы привлекательны оные ни были, ибо по хитрости твоих врагов легко можешь ты вкусить на оных смерть свою; и наконец, если пожелаешь ты освободить моих племянников, ступай прямо на север.
Сказав сие, Тифея отвела меня в особливую комнату, где во все время пребывания моего угощаем я был великолепно.
Я твердо вкоренил в памяти моей все слова волшеб-ницыны, но не мог рассуждениями моими проникнуть таинственный оных смысл и определил следовать единственному оных смыслу. Тифея уже больше ко мне не появлялась, и в последнюю ночь пятого дня, как в срочную приезда моего к столице целтиберской для поединка, заснул я сверх обыкновения моего крепким сном.
Пробудясь, очутился я лежащий под деревом на пространном поле близ некоего великого города; щит мой служил мне вместо возглавия, а конь мой, привязанный к дереву, спокойно ел белую ярую пшеницу. Вставши, осматривался я на все стороны, не увижу ли кого для осведомления, в каком месте я обретаюсь. Вскоре увидел я идущего ко мне Иверона, почему заключил, что помощь Тифеина доставила меня в надлежащую страну.
— Я отчаялся было,— сказал мне царь целтиберский,— увидеть моего избавителя и ожидал моей смерти, ибо хищник короны моей объявил, что если вы хотя час до полдень сего дня умедлите, он сорвет с меня голову.
— Вы обижаете меня,— отвечал я царю Иверону,— давши вам мое богатырское слово, никогда я оного не нарушу.
Иверон извинялся предо мною, говоря, что он, как несчастливый человек, опасался в моем здравии, чая, что и вступающий за него подвержен бывает его злосчастиям, а не в слове моем сомневался. Он уведомил меня, что в пятом часу дня исполин выступит для сражения на сие поле.
Я просил Иверона остаться зрителем сего поединка под тем деревом, где он меня нашел; а сам, оправя мое оружие и укрепя седло на коне моем, воссел на оного и, выехав на средину поля, возгласил троекратно:
— Незаконный владетель престола царя целтиберского должен явиться к отчету в хищничестве своем пред богатыря Сидона.
При последнем моем возглашении на городских стенах вострубили в трубы и ударили в бубны; а чрез час времени увидел я городские вороты растворяющимися, а стены покрытыми множеством зрителей.
Недолго я ожидал, выход исполина начался торжественным шествием вельмож: они шли по два в ряд, и некоторые из них несли царские утвари на аксамитных подушках. За оными следовала царская колесница, а за сею сам исполин пеший, ибо по величине роста своего ни в какую колесницу уместиться ему было невозможно. Вельможи остановились в полукруге, а исполин, приближась ко мне, говорил страшным голосом: действительно ли ты намерен подвергнуть жизнь свою очевидной смерти за бывшего царя Иверона? Рассуждал ли ты о дерзком своем предприятии и о следствиях сражения с непобедимым исполином?
Он продолжил бы, может быть, подобные сим и, по мнению его, имеющие меня привести в ужас разговоры, если б я не принудил его оные кончить и приготовиться к защищению.
— Не рассказывай мне басен,— сказал я ему с пренебрежением.— Непобедим ли ты, докажет мое оружие. Я не устрашаюсь твоего роста и вижу в тебе лишь бесчеловечное чудовище, заслуживающее истребления. Отдай корону целтиберскую законному ее носителю и готовься к достойной казни.
Раздраженный словами моими, исполин начал дышать пламенем: все окрест него загоралось, и он чаял сожечь меня. Но, к изумлению его, пламень не прикасался ко мне, а обращаясь, опалял самого его.
Пользуясь сею его расстройкою, уклонил я копье мое и пустился во всю конскую прыть, чтоб пробить насквозь его желудок. Жестокий сей удар не причинил ему нималого вреда, хотя копие мое до самой руки моей вскочило ему в брюхо, и только удар грудью коня моего опрокинул его навзничь. Исполин вставал и зиял на меня пенящеюся своею львиною пастию, готовясь проглотить меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153