Наконец, утомленный трудным путешествием и полдневным жаром, лег я под финиковым деревом, около коего обвившийся виноград листьями и гроздями своими составлял непроницаемую сень. Прохладный ветерок, качая ветви дерева, преклонял спелые виноградные гроздья почти к самым губам моим.
Представьте, какое искушение человеку, не евшему более суток. Я сорвал гроздь и, держа оный в руках, размышлял, не безрассудно ли я умираю с голоду, следуя завещанию волшебницы. Разве плоды всего света напоены для меня отравою от чародея Зивияла? Если он может погубить меня чрез пищу, он давно бы уже учинил сие на прочей моей пище, кою я вкушал. По таковых размышлениях заключил я съесть виноград и поднес уже ягоды ко рту, как вдруг услышал позади себя голос кричащей женщины:
— Ах, прекрасный богатырь, удержись от вкушения! Ты в садах Зивияловых.
Я бросил гроздь, вскочил и увидел позади дерева стоящую девицу неописанной красоты Легкое ее одеяние, едва скрывающее то, что упрямые красавицы не всем показывают, придавало прелестям ее новые заразы. Надлежало быть утомленну, как я, надлежало любить Зениду, чтоб не восчувствовать чего-нибудь к божеству, представшему в надлежащем для искушения месте.
По крайней мере, я не забыл о вежливости. Я подошел к девице, оказавшей мне одолжение в предохранении меня от опасной пищи. Принесши ей благодарность, осмелился я спросить ее, кто она такова.
— Я несчастная царевна,— отвечала она мне,— впадшая в руки бесчеловечной Нагуры, сестры чародея Зи-вияла.
Если б лицо ее сходствовало с изображением, виденным мною в чертогах Ивероновых, я счел бы ее за Зениду и упал бы тотчас к ногам ее. Столь подобно было описание в сих первых словах ее. Она была прелестна, но Зениду воображал я еще быть превосходнее.
— Приключения мои несколько длинны,— продолжала сия царевна,— и для того сядем, чтоб спокойнее могли вы их выслушать.
Мы сели, и она начала.
— Я дочь великого царя персидского. Уже обручена я была за короля армянского, который,— промолвила она вздохнувши,— во всем подобен был вам, любезный богатырь. Я любила жениха моего, а он меня обожал. Но жестокая Нагура похитила меня почти из самых его объятий почти в самый день нашего брака. Красота, которую, сказывают, что я имею, побудила сию чародейку умножить мною число злосчастных, определяемых ею для забавы жестокому ее брату. Я нашла в замке Зивияловом до ста девиц; ибо волшебница похищала всех, которые отличались в свете прелестями лица своего. Признаюсь, что вид, в каковом предстал предо мной брат ее, скоро истребил из памяти моей возлюбленного моего короля армянского. Я чувствую, что то было действие очарования, ибо, впрочем, постоянное мое сердце не могло бы истребить единственный предмет чистейшего моего пламени. Но представь себе: бесчеловечный чародей, очаровав мои чувства, наполнянные жестокою к себе страстию, презрил мою любовь. Он, едва только взглянув на меня, не удостоил меня ни одного слова. Он всегда убегал от меня, когда я его искала. Сказывают, что какая-то царевна пленила его.
Но благодарю богов, чувства мои переменились, я ненавижу уже неблагодарного... Но подумай, я женщина и не могу сносить презрения,— сказала она, схватя мою руку и прижавши ее к своей груди.
Признаюсь, что обстоятельство сие привело меня в замешательство и без особливого случая я не вышел бы из моего исступления. Страстные взоры сей девицы, на меня устремленные, представили мне, сколько бы мог я быть счастлив, нашедшись в таковом положении с царевною целтиберскою. Огонь, коим пылала грудь обручницы короля армянского, чрез прикасающиеся руки переходил в мою. Воображения мои заблуждали: я чаял мыслить о Зениде, но взирал на ее совместницу; сам внутренно противился родящимся во мне побуждениями, но целовал уста, нечаянно коснувшиеся к губам моим...
Ах! Да простит мне Зенида, сие случилось сверх ожидания, сие было лишь очарование!
Однако в самое опаснейшее для меня мгновение увидел я великого тигра, бросившегося на царевну персидскую; смертоносные его когти вонзились в ее тело. Я вскочил, обнажил меч мой и, желая поразить тигра, промахнулся и концом меча задел по плечу ту, кою хотел избавить. В сию минуту земля потряслась под моими ногами, тигр исчез, прекраснейшее место обратилось в забытую природою пустыню, а царевна персидская — в нагую черную старуху, коей тело украшено было седою шерстью и как бы нарочно только на плечах прикрыто клочком медвежьей шкуры, чтоб учинить совершенное противоположение прелестям виденной красавицы.
— О злодей! — вскричала она, обратясь в летучую мышь и удаляясь по воздуху в представившееся мне на неприступной горе здание.— Сколь ты счастлив: едва ты не учинился добычею Нагуры; однако ты не избегнешь рук моих или раздраженного тобою ее брата.
Вскоре ведьма сия исчезла в глазах моих, а я остановился неподвижим в размышлении об опасном моем приключении.
Стыдясь моей неосторожности, извинял я слабость, в кою готов был опуститься только по чрезъестественному действию очарования. Не понимал я, кому обязан я за неожидаемую помощь и кому приписать привиденного тигра, спасшего меня от бедствия, мне угрожавшего. Я не знал, что начать, хотя и радовался, достигнув до Зивиялова замка; ибо видимое на горе здание считал его жилищем. Надежда, что увижу, а может быть, и освобожу Зениду, наполняла меня бодростию. Я шел подвергнуться всему, что бы ни было, и уповал на силу моей руки и моего оружия.
Я поспешал неутомимо к горе, превозмогая все затруднения, ибо надлежало мне перепрыгивать опасные пропасти, спускаться с прекрутых утесов и каменных скал, сражаться с обитающими на оных страшными змиями. Но, продолжая целый день сие, с огорчением видел, что замок чародеев столько ж от меня удалялся, чем чаял я к оному приближаться. Мрачная ночь застигла меня на опасной каменной скале, так что я не смел ни спуститься с нее, ни взять моего отдохновения. Я сидел, схватясь обеими руками, и тщился бодрствовать. Но сколько я ни принуждал себя в том, глаза мои противу воли моей сомкнулись.
Ужасный шум возбудил меня. Я увидел великую огнем пылающую гору, летящую прямо ко мне на голову. В страхе простер я мои руки, чтоб подхватить оную; но как я и держался только на скале с помощью рук, то, оборвавшись, полетел стремглав в находившуюся под ногами моими пропасть. Ужас смерти (ибо невозможно мне было воображать, чтоб не раздробилося тело мое в части от сего падения) привел меня в беспамятство. Сколько я в оном находился, сказать не могу, но, почувствовав, как бы облило меня нечто подобное холодной воде, пришел в себя и, к удивлению моему, очутился я у самых ворот замка. Я не имел времени рассуждать, во сне ли мне привиделось падение мое в пропасть или было то в самом действии и каким образом я остался цел, для того что страшное привидение обратило меня устремить на себя мое внимание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153