она, говорю я, вечно останется в сем состоянии, потому что избавление ее зависит от поражения крылатого змия, обитающего в сей пустыне; его желчью надобно будет помазать пень очарованного дерева, чтоб оное приняло первый свой образ. Но целый свет не может змия оного убить, понеже он с крылами и от отважных нападателей улетает. Сверх того, он так страшен, что вряд ли кто на него напасть посмеет. Он, например, таков,— сказала она и, перекувыркнувшись, обратилась в змия.
— Теперь, Любана, твоя очередь,— прохрипел сей змий,— проститься с Тарбелсом.— И, зинув пастию, проглотил меня.
Я пришел в забвение и, очнувшись, увидел себя в приятном и украшенном саду лежащего на мягкой софе, усыпанной розами. Сперва думал я, что уже нахожусь в обиталище теней и что змий отправил меня сквозь желудок свой в царство мертвых, но, ощупав себя, нашел, что я с телом и вооружен. Тогда вспомнил я о превращении ведьмином в змия и о том, что она объявила себя моею любовницею, почему и заключил я, что я занесен в сад сей чрез очарование. Я вообразил судьбу мою, и оная показалась мне столь незавидною, что в ту ж минуту хотел сам убить себя, но по опытам узнал, что оружие мое не вынимается из ножен. Я покушался разбить себе голову о стену или что-нибудь твердое, но в приближении чувствовал только мягкое прикосновение, и твердые тела становились пуховыми подушками. Рассердясь, старался я уйти из сего сада, но узнал, что я заключен в обширной и крепкой клетке. Сии неудачи и напоминание о моей возлюбленной и ее несчастии привели меня в жалостное состояние: я плакал и вознамерился умереть с голоду, но узнал, что я оного не ощущаю. Напоследок долженствовало мне прийти к рассуждениям: я вспомнил о словах божественных, данных мне в Бужанском боговещалище и увещевавших меня к терпению, укорил себя слабостию моего отчаяния и вознамерился ожидать великодушно перемены моего рока.
Между тем следовало приготовиться мне к свиданию с сею новою моею пригожею любовницею. Меня очень развеселило помышление о странном ее противу меня намерении; как, думал я, вошло в голову сему чудовищу ожидать, чтоб пленился ею человек, любимый красавицею. Но припомнив, что и между людьми есть обыкновение считать себя лучше всех и пороки свои воображать за необходимые прикрасы своих совершенств, не удивлялся более, однако не переставал забавляться насчет страстной Яги Бабы.
Оная не замедлила прийти ко мне. Я сначала очень ее испугался, но мало-помалу привык смеяться тому, чего сперва боялся. Ведьма извинялась в поступке своем предо мною, что отняла у меня любовницу и меня сделала своим невольником, быв побеждена жесточайшею ко мне страстию. Она объявила мне, что давно уже оную ко мне чувствует, но не имела удачи залучить меня в сию пустыню, в которой единственно власть ее действует, и что она надеется наконец нежностию своею победить мою суровость, если только можно быть равнодушну к ее прелестям. После чего начала мне подробно описывать каждую часть зараз своих и хвастала, что она не удостоила оными владеть многих, искавших в ней милости, духов и чародеев.
Милостивая государыня,— сказал я, перебив ее историю,— я верю, что вы говорите правду, и для того хочу вам чистосердечно признаться, что надлежит быть чертом или чудовищем, чтоб уметь пленяться вашими прелестями; оные истинно сделаны таковым вкусом, к каковому глаза людей непривычны; но если б кто и хотел принудить себя не видать ничего, что может ужасать в особе вашей, то самая невозможность должна его удержать от намерения пользоваться вашим снисхождением: например, клыки ваши не допустят приближиться к губам вашим. Потом, обширность ваших уст помешает живому поцелую, ибо тут предстоит опасность быть совсем всосану и навесть вам затруднение чрез рвотное возвратить на свет вашего любовника; наконец... что еще мне вам сказать? Гораздо лучше для вас будет позволить мне возвратиться в мое отечество, понеже не ожидайте от меня, кроме отчаяния.
Таковым чистосердечным признанием думал я при-весть ведьму в чувствование рассудка, но не знал, что и сам оного почти не имел, ибо ведьма меня очаровала так, что я забыл и о сестре моей и о Любане, и после того во все время бытности моей в ее доме ни разу оные не вошли в мысль мою. Она думала, с своей стороны, доказать несправедливость моего предрассудка и для того говорила мне:
Я вижу твои основания, но надобно дать тебе только привыкнуть, чтоб все то показалось тебе приятным, чего ты теперь гнушаешься, ибо я знаю, что вы, люди, о всем заключаете по обстоятельствам и времени. Например, вы привыкли не видать натурального в своих женщинах, но сие чрезъестественное не кажется вам отвратительным: лица их не созданы для минеральных красок, но дурная смесь сих на оных кажется вам украшением; размер головы с станом должен бы быть ужасен, если оную через прибавку войлоков, сала, муки и прочих припасов учинить двадцатью диаметрами лица больше, но вы привыкаете любоваться сею неестественностию; потом, лукавство дано вашим женщинам на удел от природы, но вы не дивитесь, когда они следуют побуждениям ее очень чистосердечно; наконец, они могли приучить вас верить, что стыд будто бы надлежит до одних деревенских дурочек. Я довольно ведаю, что людей ко всему приучить можно, и затем даю тебе время.
Она оставила меня после сего разговора и дозволила мне ходить по саду всюду, кроме в одни двери, кои были вымараны сажею. Но сие значило насильно принудить меня отворить оные, понеже человек не так создан, чтоб владеть своим любопытством. Едва ведьма ушла, я пошел искать оных, и немного мне труда стоило удовлетворить моему желанию. Я увидел дверь сию не заперту, но всю густо умазанну самою мелкою сажею, без всякого размышления толкнул я во оную, отчего сажа отлетела и всего меня осыпала; однако я, обтерши лицо, вошел и увидел на белой мраморной стене точный вид Бабы Яги, написанный красками, а под оным следующую историю.
О ПРОИСХОЖДЕНИИ БАБЫ ЯГИ
Главный черт, или черт над чертями, быв великий химик, варил в котле двенадцать злых жен, надеясь извлечь из них совершеннейшую ессенцию зла, которая бы превзошла самое его свойство. По физике ведал он, что нет приличнейшей к тому материи, каковую он избрал, а по математическим вычислениям нашел он, что каждая злая баба содержит в себе злого спирту противу простого черта, как 7 к 22, а противу самого его ровно 11 часть, и для того варил он их двенадцать. Но как колбы тогда еще не были изобретены, то восходящие парами частицы спирта ловил он в рот. Уже работа приходила к концу, в котле осталось только сари! Как он, забывшись, плюнул в котел; спирт, весь смешавшись с его слюною, попал в сей капут мортум, и дьявол, сверх ожидания, увидел происшедшую из оного Бабу Ягу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
— Теперь, Любана, твоя очередь,— прохрипел сей змий,— проститься с Тарбелсом.— И, зинув пастию, проглотил меня.
Я пришел в забвение и, очнувшись, увидел себя в приятном и украшенном саду лежащего на мягкой софе, усыпанной розами. Сперва думал я, что уже нахожусь в обиталище теней и что змий отправил меня сквозь желудок свой в царство мертвых, но, ощупав себя, нашел, что я с телом и вооружен. Тогда вспомнил я о превращении ведьмином в змия и о том, что она объявила себя моею любовницею, почему и заключил я, что я занесен в сад сей чрез очарование. Я вообразил судьбу мою, и оная показалась мне столь незавидною, что в ту ж минуту хотел сам убить себя, но по опытам узнал, что оружие мое не вынимается из ножен. Я покушался разбить себе голову о стену или что-нибудь твердое, но в приближении чувствовал только мягкое прикосновение, и твердые тела становились пуховыми подушками. Рассердясь, старался я уйти из сего сада, но узнал, что я заключен в обширной и крепкой клетке. Сии неудачи и напоминание о моей возлюбленной и ее несчастии привели меня в жалостное состояние: я плакал и вознамерился умереть с голоду, но узнал, что я оного не ощущаю. Напоследок долженствовало мне прийти к рассуждениям: я вспомнил о словах божественных, данных мне в Бужанском боговещалище и увещевавших меня к терпению, укорил себя слабостию моего отчаяния и вознамерился ожидать великодушно перемены моего рока.
Между тем следовало приготовиться мне к свиданию с сею новою моею пригожею любовницею. Меня очень развеселило помышление о странном ее противу меня намерении; как, думал я, вошло в голову сему чудовищу ожидать, чтоб пленился ею человек, любимый красавицею. Но припомнив, что и между людьми есть обыкновение считать себя лучше всех и пороки свои воображать за необходимые прикрасы своих совершенств, не удивлялся более, однако не переставал забавляться насчет страстной Яги Бабы.
Оная не замедлила прийти ко мне. Я сначала очень ее испугался, но мало-помалу привык смеяться тому, чего сперва боялся. Ведьма извинялась в поступке своем предо мною, что отняла у меня любовницу и меня сделала своим невольником, быв побеждена жесточайшею ко мне страстию. Она объявила мне, что давно уже оную ко мне чувствует, но не имела удачи залучить меня в сию пустыню, в которой единственно власть ее действует, и что она надеется наконец нежностию своею победить мою суровость, если только можно быть равнодушну к ее прелестям. После чего начала мне подробно описывать каждую часть зараз своих и хвастала, что она не удостоила оными владеть многих, искавших в ней милости, духов и чародеев.
Милостивая государыня,— сказал я, перебив ее историю,— я верю, что вы говорите правду, и для того хочу вам чистосердечно признаться, что надлежит быть чертом или чудовищем, чтоб уметь пленяться вашими прелестями; оные истинно сделаны таковым вкусом, к каковому глаза людей непривычны; но если б кто и хотел принудить себя не видать ничего, что может ужасать в особе вашей, то самая невозможность должна его удержать от намерения пользоваться вашим снисхождением: например, клыки ваши не допустят приближиться к губам вашим. Потом, обширность ваших уст помешает живому поцелую, ибо тут предстоит опасность быть совсем всосану и навесть вам затруднение чрез рвотное возвратить на свет вашего любовника; наконец... что еще мне вам сказать? Гораздо лучше для вас будет позволить мне возвратиться в мое отечество, понеже не ожидайте от меня, кроме отчаяния.
Таковым чистосердечным признанием думал я при-весть ведьму в чувствование рассудка, но не знал, что и сам оного почти не имел, ибо ведьма меня очаровала так, что я забыл и о сестре моей и о Любане, и после того во все время бытности моей в ее доме ни разу оные не вошли в мысль мою. Она думала, с своей стороны, доказать несправедливость моего предрассудка и для того говорила мне:
Я вижу твои основания, но надобно дать тебе только привыкнуть, чтоб все то показалось тебе приятным, чего ты теперь гнушаешься, ибо я знаю, что вы, люди, о всем заключаете по обстоятельствам и времени. Например, вы привыкли не видать натурального в своих женщинах, но сие чрезъестественное не кажется вам отвратительным: лица их не созданы для минеральных красок, но дурная смесь сих на оных кажется вам украшением; размер головы с станом должен бы быть ужасен, если оную через прибавку войлоков, сала, муки и прочих припасов учинить двадцатью диаметрами лица больше, но вы привыкаете любоваться сею неестественностию; потом, лукавство дано вашим женщинам на удел от природы, но вы не дивитесь, когда они следуют побуждениям ее очень чистосердечно; наконец, они могли приучить вас верить, что стыд будто бы надлежит до одних деревенских дурочек. Я довольно ведаю, что людей ко всему приучить можно, и затем даю тебе время.
Она оставила меня после сего разговора и дозволила мне ходить по саду всюду, кроме в одни двери, кои были вымараны сажею. Но сие значило насильно принудить меня отворить оные, понеже человек не так создан, чтоб владеть своим любопытством. Едва ведьма ушла, я пошел искать оных, и немного мне труда стоило удовлетворить моему желанию. Я увидел дверь сию не заперту, но всю густо умазанну самою мелкою сажею, без всякого размышления толкнул я во оную, отчего сажа отлетела и всего меня осыпала; однако я, обтерши лицо, вошел и увидел на белой мраморной стене точный вид Бабы Яги, написанный красками, а под оным следующую историю.
О ПРОИСХОЖДЕНИИ БАБЫ ЯГИ
Главный черт, или черт над чертями, быв великий химик, варил в котле двенадцать злых жен, надеясь извлечь из них совершеннейшую ессенцию зла, которая бы превзошла самое его свойство. По физике ведал он, что нет приличнейшей к тому материи, каковую он избрал, а по математическим вычислениям нашел он, что каждая злая баба содержит в себе злого спирту противу простого черта, как 7 к 22, а противу самого его ровно 11 часть, и для того варил он их двенадцать. Но как колбы тогда еще не были изобретены, то восходящие парами частицы спирта ловил он в рот. Уже работа приходила к концу, в котле осталось только сари! Как он, забывшись, плюнул в котел; спирт, весь смешавшись с его слюною, попал в сей капут мортум, и дьявол, сверх ожидания, увидел происшедшую из оного Бабу Ягу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153