По счастию, дикие не сочли колокола достойными своего бремени, ибо они лучше любили золото и серебро, равно как и просвещенные народы, которые также в подобных случаях берут оное во всех местах, какие бы оные ни были, священные ли или простолюдинские.
Я начал звонить, но никто не появлялся. До несколька раз переставал я и опять начинал, пока наступила ночь. Я приходил в отчаяние и всего вернее ожидал, что голод до начала дня приведет меня в несостояние сойти с колокольни.
Посреди сих печальных мыслей увидел я, что колокольня осветилась некиим ярким блистанием. Сперва подумал я, что сие от молнии, но как сияние не переставало, то собрал я остаток моих сил встать и узнать причину оного.
Я увидел парящую на воздухе птицу неизъяснимой красоты, и блистание сие происходило от ее перьев. Мне известно было, что нет в природе такого животного, почему не можно мне было вспасть на другие мысли, кроме что я вижу божество того храма, в коем нахожуся.
Я пал на колена и вопиял:
— О богиня! Спаси несчастного, умирающего с голоду. И если ты сама всемочная Лада, то прости смертному, пренебрегавшему до сего часа твое служение. Я еще не чувствовал любви, но я ли тому причиною, что не было влияния твоего в мою природу?
— Тем ты для меня дороже,— отвечала птица,— я хочу научить тебя любви и сама от тебя научиться. Предайся мне, я учиню тебя счастливым.
— О богиня,— сказал я,— какие условия со смертным? Я предаюсь тебе без изъятия.
Выговоря сие, хотел я простерться на земле, но почувствовал, что нечто невидимое меня подхватило и, поднявши на воздух, присоединило к блистающей птице. Я ощущал божественный восторг в моей душе. Птица помчалась со мною с невероятною быстротою, и я считал себя преселяющимся в жилище бессмертных.
Не можно мне измерить расстояния, ни времени, сколько мы неслись по воздуху, но знаю только то, что мы опустились в преогромном замке. Тысячи служителей и служительниц в белом одеянии встретили нас с зажженными благовонными свечами. Весь замок блистал от драгоценностей, составляющих оного украшения, и повсюду воспаленных потешных огней. Хоры музыкантов воспели торжественные песни, соглася оные со звуком бесчисленных мусикийских орудий. Всюду блистала радость, и тысячи присутствующих прекрасных девиц казались от оной еще прелестнее. В восхищении моем я ожидал, что богиня собрала этих красавиц для научения меня любви, и я возымел глупое воображение, что не учинился ли и я по крайней мере полубогом. Однако ж, хотя заблуждение сие прошло, я не могу изъяснить вам, что было в моем сердце, когда птица сия, коснувшись земле, превратилась в молодую девицу. Досель не умел я знать истинную цену прелестям, но образ моей богини учинил в мгновение ока вкус мой тонким: красота служащих в замке девиц была только слабая тень противу совершенств ее. Каждая из них могла бы составить наилучшее украшение двору величайшего в свете монарха, но, взглянув на богиню, уже казались они мне не лучше загорелых на солнце пастушек. Богиня не дозволила мне продолжать моих примечаний, хотя бы, впрочем, и можно было чем-нибудь занимать чувства опричь ее. Она заключила меня в свои объятия и освятила губы мои неописанным поцелуем, разлившим божественный жар во всю мою природу. После чего, взяв меня за руку, ввела в преогромную комнату и села со мною за стол. Я забыл было, что я не ел более трех суток, если б запах вкуснейших еств не припомнил мне, что я еще не бог.
— Ты ожидаешь объяснения судьбы твоей, любезный Ярослав (так я называюсь),— сказала она, пожавши мою руку, — но будет к тому время, а теперь последуй мне.
Она кушала, и я принужден был не так часто насыщать глаза мои ее прелестьми, ибо, признаться надобно, я очень был голоден. Надежда и ожидание учинили меня невнимательным ко всем другим забавам. Я не слушал пения и не видал, каково плясали хороводы девиц во время ужина.
Наконец дождался я, что богиня встала из-за стола и подала мне руку. Мы пришли в особенную комнату, где на возвышенном месте стоял сосуд с вином.
Богиня, указав на оный, сказала мне:
-— Я привожу тебя к освященной чаше, которая заключит наш брак, если ты находишь в сердце своем равномерные моим к тебе склонностей. Ведай, что я давно уже люблю тебя и могу клясться, что нежная сия страсть во все дни мои не угаснет. Судьба моя назначила меня тебе, но ты находишь ли меня достойною любви своей?
— Какой вопрос! — вскричал я, обняв ее колена.— Смертный не должен ли обожать тебя? Я клянусь тебе твоею красотою, моими неизъяснимыми к тебе чувствованиями и всем, что ни есть на свете свято, что любовь моя к тебе неизреченна.
— Послушай же,— сказала она, поцеловав меня,— я люблю тебя и клянусь в том небесами, что верность моя к тебе будет вечна. Однако ж, вступая со мною в брак, осталось мне предложить тебе некоторые условия, кои должно тебе всегда сохранять, если не хочешь учинить меня и себя несчастными. Во-первых, ты не должен любопытствовать о мне, кто я, ибо нужно ли ведать тебе, какого роду та особа, коей ты предал себя? Желания наши должны состоять только любви. Во-вторых, ты не должен никогда скучать здесь и желать другого обитания; для того, когда сей замок с обладанием мною не принесет тебе утешения, то ты нигде оного уже не сыщешь. В-третьих, что составляет главную часть нашего условия, не должен ты никогда желать узнать, кто были твои родители, ибо в сем состоит общее наше спокоиство. В тот самый час, когда ты здесь скучишь и откроешь мне о желаниях таковых, ты меня лишишься и утратишь свое счастие и покой.
Я принес ей вновь клятвы и обещался сохранить сии заповеди в точности. Увы, я тогда еще не испытал, что человек ничем на свете доволен быть не может.
После сего пили мы вместе вино из сосуда, и сей священный обряд учинил нас супругами.
Я заснул в объятиях моей возлюбленной, нимало не заботясь, богиня ли она или смертная, но себя считал оставившим земную мою природу, ибо сладости, мною вкушенные, казались мне свойственными только небожителям.
Все дни текли неприметно, каждая минута рождала мне новые утехи, а в последующих сим ожидали новые приятности в объятиях возлюбленной моей супруги. Она умела оживлять часы разными забавами. Я был для нее все, равно как и она для меня. Мы никогда не расставались, и могу сказать, что долго я не имел других желаний, как ей нравиться. Если что в свете, кроме замка моей возлюбленной, не входило мне и в голову, следственно, не могу я донесть вам, сколько времени продолжалось мое благоденствие, потому что в радостях нет нужды помышлять о том.
Однако как в природе человеческой есть нечто побуждающее беспрестанно к новым желаниям, то и я не в силах был наконец противиться произошедшим в голове моей мыслям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153