Всю ночь не мог я закрыть глаз моих: царевна галльская занимала все мои чувства и отогнала от меня покой. Слова Нагурины повергли меня в жесточайшее отчаяние, однако ж я вообразил наконец, что не должно верить учиненному начертанию о ней совместницею, и лишь рассвело, я был уже в увеселительном домике.
Тщетно вздохи излетали из груди моей пред запертою дверью ее спальни, бесплодно убежал я ее появиться хотя на одну минуту предо мною, она не внимала и уверению, что Нагура дозволила мне беспрепятственно питаться ее прелестями. Целый день провел я в ожидании без всякого успеха. Но сказать короче, я целый месяц, ходя ежечасно около окон ее жилища, провождая дни у дверей ее спальни, не имел и той отрады, чтоб взглянуть на нее. Тоска меня так изнурила, что я сам не узнавал себя, и во все то время ни однажды не видал я Нагуры; наконец она пришла.
— Не правду ли я тебе говорила,— сказала она.— Но ты мне жалок со всею твоею ко мне жестокостию. Я хочу помочь тебе: силою моего очарования я учиню ее к тебе склонною, если ты согласишься только поделиться хотя отчасти со мною своим сердцем.
— Ах, благодетельница моя,— вскричал я, бросясь к ногам ее,— я чувствую цену твоего о мне сожаления! — Но после, одумавшись, отскочил я прочь и сказал: — Ты великодушна, но я не могу пользоваться твоим одолжением. Приятна ли будет для меня любовь, кою получу я от царевны против ее воли? Ах! нет, лучше мне погибнуть в моих страданиях, нежели учиниться хищником покоя особы, для меня дражайшей всего на свете.
— О сколь ты жесток, — сказала Нагура, вздохнув,— ты можешь говорить предо мною о любви к моей со-вместнице. Но ведай, познай, сколько ты мне мил. Я дозволяю тебе любить ее и буду сносить мое отчаяние, когда так угодно судьбам. Поди к своей богине, ты найдешь ее меньше упорною и, может быть, со временем... будешь счастлив.
Я спешил упасть к ногам ее, а и того еще больше бежать к увеселительному домику. В самом деле, я нашел мою красавицу на прежней софе и еще прелестнее для глаз моих. Она меньше уже являла опасности от моего прихода; сказывала, что сама Нагура позволила ей любить меня, и призналась, что вся ее суровость ко мне происходила от страха к Нагуре и что, впрочем, она давно уже пленена мною и что лицо мое ей не незнакомо. Она рассказала мне свою повесть.
Она была дочь галльского царя Гилиберта, называлась Селименою. По соседству государств отца ее и моего наслышалась она довольно о моей храбрости и красоте. Воображение, родившееся в ней от сего слуха, наполнило сердце ее некоторою ко мне склонностию, что сия склонность принудила ее стараться узнать меня короче и что потому посланный от нее живописец привез к ней точное лица моего изображение. Чем больше она на сие смотрела, тем больше умножалась страсть ее ко мне. Она до того доведена была ею, что вознамерилась оставить свое государство и, приехав в Целтиберию, стараться познакомиться со мною короче; что в самом деле она ушла тайно с одним своим верным евнухом и в сопутствовании одного старичка, родом из Целтиберии, которого за деньги представили в ее услуги; но что сей старичок была сама претворившаяся Нагура. По двух днях езды открылась она ей и, учиня страшные упреки за покушение к отнятию сердца у жениха ее, отнесла по воздуху в сей замок, в котором, по уверению чародейки, навеки должна остаться.
— Сие к нашему счастию,— сказал я, целуя ее руки по выслушании ее повести.— Когда судьба привела нас в одно место, когда мы чувствуем взаимную склонность, то все равно для нас, хотя б были мы в самом аде.
После сего учинили мы клятвы о вечной верности. Мы виделись ежедневно, или, лучше сказать, я почти ни на минуту не отходил прочь от нее. Ласки мои отчасу становились живее, а желания рождали новые желания. Я не доволен уже был простым именем любовника: я хотел докончить.
— Мы здесь навек заключены,— говорил я Селимене.— Мы составляем особливое общество, но неужели мы должны будем помереть в ожидании, что какое-нибудь чудо освободит нас отсюда и перенесет в такое место, где можем мы сочетаться по обрядам нашего закона? Призовем мы богов во свидетели и предадимся друг другу навеки.
Селимена находила множество затруднений, кои умел я уничтожить и что очень не трудно учинить любовнику, находясь со лбу на лоб в благопристойном месте. Мы забыли, что находимся под властию у Нагуры, забыли все, и я заснул в объятиях моей супруги, считая себя благополучнейшим из смертных...
Но о боги, что учинилось со мною, когда лучи взошедшего солнца меня разбудили: я, не открывая еще глаз моих, прижал к моему сердцу предмет моей горячности, чтоб ближе рассмотреть прелести, коими владел. Я взглянул, и ах!., увидел себя в объятиях самой мерзкой Нагуры. Я не могу довольно живо изобразить моего смятения, омерзения и стыда. Вскоча, бежал я, сам куда не зная, и если б было оружие, без сомнения, лишил бы себя жизни с досады о моем заблуждении. Нагура бежала вслед за мною, именовала меня всеми нежнейшими названиями, извинялась, что жестокая любовь привела ее к сей хитрости и внушила в нее средство преобразиться в мнимую царевну галльскую для овладения мною. Сие объяснение взбесило меня совершенно: я вышел из себя, забыл страх и, бросясь на чародейку, старался выцарапать ей глаза. Нагура все сие сносила и, видя мое отчаяние, принуждена была меня оставить.
После того неоднократно появлялась она ко мне в образе мнимой Селимены, но не могла уже меня тронуть. Прежний случай учинил в меня таковое влияние, что я не сомневаюсь, что уже никакая красавица не овладеет моим сердцем; мне кажется, что я вечно буду опасаться найти в ней после прелестную Нагуру.
Между тем чародейка не смела уже ко мне показываться. Я не видал никого и не имел ни малого сведения о сестре моей до тех пор, как увидел оную принесенную на светящемся облаке теткою нашею, волшебницею Тифеею.
Зоран окончил тем свое приключение; он и замолкши продолжал еще плевать, в то время как все общество приведено было в великий смех любовным его похождением с Нагурой. Наконец Тифея, приняв на себя важный вид, говорила:
— Любезный мой Зоран! Не делай такового заключения, чтоб не нашлось красавицы, могущей привести тебе в забвение обман Нагурин. Она не тщетно заняла вид пленившей тебя красавицы, ибо у галльского царя точно есть дочь Селимена, такова прелестна, какову ты нашел в виде ее Нагуру. Она судьбами определена тебе в супружество, и моим старанием найдешь ты ее в доме отца твоего по нашему возвращению, чтоб чрез брак твой с нею учинить неразрывный союз между двумя державами. Тебе определено царствовать с нею над галлами, а престол отца твоего достанется храброму Сидону. Ныне ж мы будем торжествовать брак твой и сестры твоей в столице целтиберской в присутствии царя галльского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Тщетно вздохи излетали из груди моей пред запертою дверью ее спальни, бесплодно убежал я ее появиться хотя на одну минуту предо мною, она не внимала и уверению, что Нагура дозволила мне беспрепятственно питаться ее прелестями. Целый день провел я в ожидании без всякого успеха. Но сказать короче, я целый месяц, ходя ежечасно около окон ее жилища, провождая дни у дверей ее спальни, не имел и той отрады, чтоб взглянуть на нее. Тоска меня так изнурила, что я сам не узнавал себя, и во все то время ни однажды не видал я Нагуры; наконец она пришла.
— Не правду ли я тебе говорила,— сказала она.— Но ты мне жалок со всею твоею ко мне жестокостию. Я хочу помочь тебе: силою моего очарования я учиню ее к тебе склонною, если ты согласишься только поделиться хотя отчасти со мною своим сердцем.
— Ах, благодетельница моя,— вскричал я, бросясь к ногам ее,— я чувствую цену твоего о мне сожаления! — Но после, одумавшись, отскочил я прочь и сказал: — Ты великодушна, но я не могу пользоваться твоим одолжением. Приятна ли будет для меня любовь, кою получу я от царевны против ее воли? Ах! нет, лучше мне погибнуть в моих страданиях, нежели учиниться хищником покоя особы, для меня дражайшей всего на свете.
— О сколь ты жесток, — сказала Нагура, вздохнув,— ты можешь говорить предо мною о любви к моей со-вместнице. Но ведай, познай, сколько ты мне мил. Я дозволяю тебе любить ее и буду сносить мое отчаяние, когда так угодно судьбам. Поди к своей богине, ты найдешь ее меньше упорною и, может быть, со временем... будешь счастлив.
Я спешил упасть к ногам ее, а и того еще больше бежать к увеселительному домику. В самом деле, я нашел мою красавицу на прежней софе и еще прелестнее для глаз моих. Она меньше уже являла опасности от моего прихода; сказывала, что сама Нагура позволила ей любить меня, и призналась, что вся ее суровость ко мне происходила от страха к Нагуре и что, впрочем, она давно уже пленена мною и что лицо мое ей не незнакомо. Она рассказала мне свою повесть.
Она была дочь галльского царя Гилиберта, называлась Селименою. По соседству государств отца ее и моего наслышалась она довольно о моей храбрости и красоте. Воображение, родившееся в ней от сего слуха, наполнило сердце ее некоторою ко мне склонностию, что сия склонность принудила ее стараться узнать меня короче и что потому посланный от нее живописец привез к ней точное лица моего изображение. Чем больше она на сие смотрела, тем больше умножалась страсть ее ко мне. Она до того доведена была ею, что вознамерилась оставить свое государство и, приехав в Целтиберию, стараться познакомиться со мною короче; что в самом деле она ушла тайно с одним своим верным евнухом и в сопутствовании одного старичка, родом из Целтиберии, которого за деньги представили в ее услуги; но что сей старичок была сама претворившаяся Нагура. По двух днях езды открылась она ей и, учиня страшные упреки за покушение к отнятию сердца у жениха ее, отнесла по воздуху в сей замок, в котором, по уверению чародейки, навеки должна остаться.
— Сие к нашему счастию,— сказал я, целуя ее руки по выслушании ее повести.— Когда судьба привела нас в одно место, когда мы чувствуем взаимную склонность, то все равно для нас, хотя б были мы в самом аде.
После сего учинили мы клятвы о вечной верности. Мы виделись ежедневно, или, лучше сказать, я почти ни на минуту не отходил прочь от нее. Ласки мои отчасу становились живее, а желания рождали новые желания. Я не доволен уже был простым именем любовника: я хотел докончить.
— Мы здесь навек заключены,— говорил я Селимене.— Мы составляем особливое общество, но неужели мы должны будем помереть в ожидании, что какое-нибудь чудо освободит нас отсюда и перенесет в такое место, где можем мы сочетаться по обрядам нашего закона? Призовем мы богов во свидетели и предадимся друг другу навеки.
Селимена находила множество затруднений, кои умел я уничтожить и что очень не трудно учинить любовнику, находясь со лбу на лоб в благопристойном месте. Мы забыли, что находимся под властию у Нагуры, забыли все, и я заснул в объятиях моей супруги, считая себя благополучнейшим из смертных...
Но о боги, что учинилось со мною, когда лучи взошедшего солнца меня разбудили: я, не открывая еще глаз моих, прижал к моему сердцу предмет моей горячности, чтоб ближе рассмотреть прелести, коими владел. Я взглянул, и ах!., увидел себя в объятиях самой мерзкой Нагуры. Я не могу довольно живо изобразить моего смятения, омерзения и стыда. Вскоча, бежал я, сам куда не зная, и если б было оружие, без сомнения, лишил бы себя жизни с досады о моем заблуждении. Нагура бежала вслед за мною, именовала меня всеми нежнейшими названиями, извинялась, что жестокая любовь привела ее к сей хитрости и внушила в нее средство преобразиться в мнимую царевну галльскую для овладения мною. Сие объяснение взбесило меня совершенно: я вышел из себя, забыл страх и, бросясь на чародейку, старался выцарапать ей глаза. Нагура все сие сносила и, видя мое отчаяние, принуждена была меня оставить.
После того неоднократно появлялась она ко мне в образе мнимой Селимены, но не могла уже меня тронуть. Прежний случай учинил в меня таковое влияние, что я не сомневаюсь, что уже никакая красавица не овладеет моим сердцем; мне кажется, что я вечно буду опасаться найти в ней после прелестную Нагуру.
Между тем чародейка не смела уже ко мне показываться. Я не видал никого и не имел ни малого сведения о сестре моей до тех пор, как увидел оную принесенную на светящемся облаке теткою нашею, волшебницею Тифеею.
Зоран окончил тем свое приключение; он и замолкши продолжал еще плевать, в то время как все общество приведено было в великий смех любовным его похождением с Нагурой. Наконец Тифея, приняв на себя важный вид, говорила:
— Любезный мой Зоран! Не делай такового заключения, чтоб не нашлось красавицы, могущей привести тебе в забвение обман Нагурин. Она не тщетно заняла вид пленившей тебя красавицы, ибо у галльского царя точно есть дочь Селимена, такова прелестна, какову ты нашел в виде ее Нагуру. Она судьбами определена тебе в супружество, и моим старанием найдешь ты ее в доме отца твоего по нашему возвращению, чтоб чрез брак твой с нею учинить неразрывный союз между двумя державами. Тебе определено царствовать с нею над галлами, а престол отца твоего достанется храброму Сидону. Ныне ж мы будем торжествовать брак твой и сестры твоей в столице целтиберской в присутствии царя галльского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153