Состав, который при сем приуготовляют, чрез помазание на лбу возобновляет в нас волшебную силу, и волшебница, по какой-либо причине не участвовавшая в сем, лишается права своей науки на двадцать один год. Все мы должны прилетать сюда в виде сорок; но если которая из нас каким-нибудь случаем потеряет здесь крылья, на коих прилетела, та вечно теряет волшебное знание и вместо того приобретает оное хищница крыльев. Киевские ведьмы, кои в силе науки далеко ниже волшебниц, стараются всеми образами проведывать час сего нашего седмилетнего собрания, но оный хранится в глубочайшей тайне. Когда ж которая проведает и посчастливится ей украсть крылья у одной волшебницы, та вступает на ее место, а несчастная навсегда остается простолюдинкою. Сие бедствие упало бы на меня, если б твое присутствие, храбрый богатырь, не отвратило оного. Но ведьма, имеющая неудачу в намерении похищения, предоставляется наказанию, каковое угодно будет волшебнице, против коей она покушалась. Сие обыкновенно состоит в лишении ее всего знания, каковое имеют ведьмы, и происходит чрез обрезание хвостика, с которым ведьмы на свет родятся. Ты будешь свидетелем казни над моею неприятельницею.
После сего Тифея очертила волшебною своею палочкою два круга: в один из оных поставила она меня, а в другом сама стала. По прочтении ею некоторых таинственных слов, коих я не разумел, жестокий вихрь промчался и опустил с ногам Тифеи обнаженную и связанную ведьму. Сколько оная ни проливала слез, сколько ни старалась умягчить волшебницу жалостными просьбами, но была лишена хвоста и по развязании отпущена на свободу.
— Теперь, благодетель мой,— сказала Тифея, должна я отплатить тебе за твое одолжение, и в залог всегдашнего моего тебе покровительства оказать с моей стороны некоторые услуги.
Я уповаю,— продолжала она, что ты не откажешь мне препроводить ночь сию в моем замке. Там, конечно, примешь ты лучшее успокоение, нежели в сем пустом месте; и хотя жилище мое отстоит отсюда более 4000 верст, но сие не причинит тебе ни малого беспокойства в пути, не помешает в расположении твоего странствования; не пекись также и о коне своем: он будет цел в надлежащем месте.
Все, что я видел, меня удивляло; но как я наслышался о чрезъестественных обстоятельствах волшебства и к тому ж знал, какое счастие для богатыря приобресть милость у волшебницы, то повиновался я Тифее без отрицания. Она прочла еще некоторые непонятные мне слова, после чего густой облак окружил меня и помчал быстрее молнии.
Чрез час остановился я и очутился в замке волшебницыном. Я оставляю описание оного, ибо ты сам будешь очевидцем его великолепия, а скажу только, что я угощен богатее, нежели при всех дворах государей, коим я оказал мои услуги. Тифея сняла с меня броню и меч мой и употребила все искусство своего знания, чтоб учинить броню непроницаемою, а меч столь деятельным, что противу оного не возмогает никакая сила и никакое очарование. Она вручила мне клубок сей и объявила, что во всякое время, когда возымею я нужду в ее помощи, следует мне лишь бросить оный пред собою, что оный покатится, будет показывать путь и доведет в несколько часов по беспрепятственной дороге в ее замок, до коего бы, впрочем, надлежало следовать несколько лет. Помощию сей благодетельницы моей неоднократно совершал я ужасные приключения, в коих участвовало чародейство, и признаюсь, что ей единственно обязан я приобретением имени моему славы.
Катящийся клубок остановился у подошвы неприступной горы при окончании повествования Ерусланова. Шлем валился с головы, когда надлежало взглянуть на вершину оной, на коей стоял блистающий от золота и дорогих камней замок волшебницын.
Мы сошли с коней. Еруслан поднял клубок и, спрятав оный, возгласил трижды:
— О Тифея!
Вскоре оглушил меня жестокий гром. Гора расступилась надвое и оказала всход на себя по мраморным ступеням, украшенным по сторонам изваянными истуканами неподражаемого художества.
Еруслан пошел наверх, я следовал за оным, и чрез две тысячи ступеней очутился на площади замка, коего великолепие и истощенное ко украшению богатство описать не можно. Стены замка были из золота, башни на оных из серебра, самоцветные камни, втертые в пристойных местах, множеством своим учиняли всякий предмет блистающим. Палаты Тифеины стояли посреди замка и казались быть созданными из одного чистейшего хрусталя.
Но я оставляю описание, ибо подробно пересказать вам виденное там мною недостанет моей памяти и отнимет много времени, кое лучше употребить на продолжение собственных моих приключений, о коих вы ведать желаете.
Волшебница ветрела нас в огромном зале. Старость, изображенная на лице ее, и белое одеяние придавали ей вид, влагающий во всякого к ней подобострастие.
— Я знаю причину твоего прихода, возлюбленный богатырь,— сказала она к Еруслану.— Предприятие ученика твоего Сидона достойно славы, увенчать его имеющей. Не произносите просьб о моем покровительстве; мои собственные выгоды заключаются в поспешествовании его намерениям.
Ведайте,— продолжала она, посадя нас на богатую софу,—что Иверон, царь целтиберский, и его дети— мои ближние родственники. Жена его была моя меньшая сестра. Но должно вам знать и то, что все мое знание не в силах чрез собственные мои руки отвратить несчастия моих родственников. Сестра моя была волшебница, а законы наши строго запрещают помогать волшебнице и детям волшебницы. Я остаюсь только огорченною свидетельницею бедствий, наносимых моим родственникам чародейством Зивияла и сестры его. Я должна бы и вечно сострадать им без надежды, если бы небо не вложило в тебя, великодушный Сидон, желания помочь царю Иверону. Твоя неустрашимость и благоразумие обещают мне благополучное всему последствие; ибо кроме известия, где ты можешь сыскать моих племянников, некоторых слабых наставлений к поединку твоему с исполином, имеющим львиную голову, и подкрепления твоего оружия, я ничего не могу сказать тебе в наставление. Итак, дорогой Сидон, поверь мне на несколько часов все свое вооружение.
Я с радостию снял с себя мою броню и прочее оружие для того, что ожидал, что оное волшебным действием учинится таковым же непобедимым, как и Ерусланово.
Тифея отвела нас в особливую комнату, где приготовлены были для нас разные прохлаждения. Все, что вкус и человеческие прихоти изобрели во все веки, находилось тут в избыточестве. Для отдохновения готовы были столь мягкие постели, что, возлегши, чаял я покоиться на самом воздухе.
Чрез несколько часов вошла к нам Тифея; она принесла к нам мое вооружение и в сосуде некое жидкое и благовонное существо, коим облила меня, по научению Ерусланову ставшего на колена, с головы до ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153