Щедрость наша была по вкусу предстоятеля богов. Он обещал все приуготовить к восхождению солнца, в каковое время надлежало нам жертвовать, и препроводил нас в богато убранный покой, где мы заснули на великолепных постелях.
Алавар между прочим проведал, что угощения в сем капище не без лицеприимства производятся, но образ подарка жрецам полагает различие в приеме, хотя бы надлежало ожидать противного, в рассуждении того, что пред богами все человеки равны. Я с моей стороны не делал таковых примечаний, для того что имел голову, наполненную печальными рассуждениями о сестре моей.
Едва заря простерла на землю свой багряный блеск, присланный от верховного жреца разбудил нас. Мы отведены были по мраморной и украшенной истуканами лестнице до самых струй священного Буга, в коих по наставлению жреца измылись и оделись в чистые одежды, после чего дожидались восхождения солнца в преддверии храма. При взоре на первые лучи оного услышали мы звук различных музыкальных орудий, коим обыкновенно начиналось жертвоприношение. Двери храма отверзлись, и мы приведены были на средину капища.
Истукан здешнего божества был вылитый из чистого золота, что, может быть, и послужило к прозванию оного Золотою Бабою. Жертва наша по заклании возложена на алтарь и воспалена огнем. Мы пали ниц, как были наставлены, жрец нас покрыл занавесою, окружающею подножие истукана, где пошептом и предложили мы наши вопросы. Когда жертва обратилась в пепел, жрец воздвиг нас и обнадеживал, что жертва наша благоприятна богине и что мы можем уповать на ее покровительство. Вскоре после того весь храм наполнился густым благовонным дымом, так что мы ничего почти видеть не могли. Жрец возгласил нам о присутствии божества и поверг нас тем в священный трепет. Немедленно за тем посреди глубокой тишины пролились к нам слова божественных ответов. Первый касался до меня и был следующего содержания:
— Зелиан, оставь промыслу богов участь сестры твоей. Ты не увидишь ее до времени, в которое объятия родителей ваших заключат тебя. Тогда собственная судьба твоя объяснит твое предопределение. Перстень, который отдал ты пустыннику, достанется на руку будущему супругу сестры твоей. По оному ты его узнаешь некогда, и сей час будет началом прекращения бедствий всего твоего семейства.
Слова сии пролияли утешение в болезнующей душе моей. Я успокоился, получа надежду некогда увидеть сестру мою и моих родителей. После чего воспоследовал второй ответ на предложение вельможи уннского:
— Алавар, поспешай увидеть друга твоего на престоле. Баламир устрояет ныне благоденствие своих уннов по смерти родителя своего. Промысл небесный определил в награждение за его добродетели сочетать его с таковою супругою, коя будет счастием и ему, и его народу. Но опасайся, Алавар, открыть ему сии словеса Матери богов. Найди случай внушить ему склонность увидеть несравненную царицу дулебов. Пусть сам он по деяниям добродетельной Милосветы познает цену будущей своей супруги.
— Боги! — вскричал Баламир.— Итак, не тщетно овладела она моим сердцем: чувствования его покровительствуются небесами... Ах, Зелиан! — он заключил его снова в объятия.—Ах, Зелиан, — вопиял он, — достигнем ли мы того благополучного часа, чтоб, по крайней мере, увидеть конец ее очарования?
— Должны надеяться,— продолжал Зелиан,— ибо я предчувствую, что злосчастия родителей моих вскоре восприимут окончание. Впрочем, я ничего не узнал в боговещалище Золотой Бабы к наставлению моему, кроме вышесказанного, и не имел времени наведаться о произошедшем в столице дулебской по случаю, о котором вы тотчас услышите. Сей случай отвел меня в другую сторону, разлучил с Алаваром и по которому я не имел уже способов видеть сестру мою, хотя бы оная и по-прежнему находилась царицею.
— Как? — подхватил Баламир.— Она царствовала там после вас?
— Я ее видел. Но, увы, после кратких моих с нею разговоров равномерное очарование, как и при вас, сокрыло ее от меня, и я не знаю...
— Я также,— сказал старик,— не ведаю, престанете ли вы мешать ему привесть к концу повесть?
Сие прервало разговор, и Зелиан продолжал:
— По получении ответов вышли мы с Алаваром из храма и возвращались в город. Я заключил с ним по учинении разведывания о Милосвете уехать в Уннигард и познакомиться с вами. Но мы не предузнали, что нам в тот же час определено было разлучиться. Уже начали показываться нам городские башни, как вдруг набежала над нами мрачная туча. Ужасная молния разверзла облака с жестоким громом, и огненный луч упал к ногам моим. Я приведен был тем в смертельный страх, однако ж мог рассмотреть, что луч сей, коснувшись земле, обратился в колесницу. Сильный вихрь подхватил меня и, брося в колесницу, помчал меня с оною. Едва я успел сказать: «Прости, друг мой» изумленному Алавару, как увидел себя в весьма дальнем от него расстоянии. С того времени не имею я об нем известия, но уповаю, что он, повинуясь предсказанию, возвратился в Уннигард.
— Так,— сказал Баламир,— после расскажу я вам подробности его путешествия, когда окажется к тому удобный случай, хотя он и не открыл мне самых важных своих приключений.
— Вихрь, несущий меня, опустил колесницу в преогромный замок. Вышед на устланную яшмою площадь оного, лишился я моего страха, чтоб дать место удивлению. Богатство, всюду видимое, редкость художеств и вкуса поражали со всех сторон глаза мои, но вскоре должен был я обратить оные на предмет, повергший меня в превосходящее изумление. Я увидел идущую ко мне девицу невообразимой красоты.
— Поступок мой противу вас,—сказала она мне,— должен показаться вам довольно странен. Я подвергла вас небольшому страху и пременила ваши намерения. Не можно сыскать никакого в том оправдания, кроме той жестокой страсти, кою внушили вы в меня с первого разу, когда я увидела вас в дулебском боговещалище. Красота ваша меня пленила и учинила навек вашею невольницею: невзирая, что вы мною похищены и что находитесь в моем замке, все, не исключая и меня, принадлежит здесь вам. Может быть, сочтете вы меня наглою, что я открыла вам без стыда чувствования души моей, но намерение мое, неполагающее других желаний, кроме истекающих от добродетели, конечно, заслужит оправдание пред столь чистым нравом, каков ваш. Не мыслите найти во мне слабости и не льститесь торжествовать чрез данное вам любовию моею к вам право: вы не овладеете мною, как только на законных обрядах супружества. Ведайте, что я дочь сильного короля, притом знаю довольную часть волшебной науки, учиняющей всех обитающих в замке моем способными в безопасности наслаждаться спокойством, весельем и благоденствием. Я все вам открыла вдруг, чтоб вы по тому могли сделать ваше заключение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
Алавар между прочим проведал, что угощения в сем капище не без лицеприимства производятся, но образ подарка жрецам полагает различие в приеме, хотя бы надлежало ожидать противного, в рассуждении того, что пред богами все человеки равны. Я с моей стороны не делал таковых примечаний, для того что имел голову, наполненную печальными рассуждениями о сестре моей.
Едва заря простерла на землю свой багряный блеск, присланный от верховного жреца разбудил нас. Мы отведены были по мраморной и украшенной истуканами лестнице до самых струй священного Буга, в коих по наставлению жреца измылись и оделись в чистые одежды, после чего дожидались восхождения солнца в преддверии храма. При взоре на первые лучи оного услышали мы звук различных музыкальных орудий, коим обыкновенно начиналось жертвоприношение. Двери храма отверзлись, и мы приведены были на средину капища.
Истукан здешнего божества был вылитый из чистого золота, что, может быть, и послужило к прозванию оного Золотою Бабою. Жертва наша по заклании возложена на алтарь и воспалена огнем. Мы пали ниц, как были наставлены, жрец нас покрыл занавесою, окружающею подножие истукана, где пошептом и предложили мы наши вопросы. Когда жертва обратилась в пепел, жрец воздвиг нас и обнадеживал, что жертва наша благоприятна богине и что мы можем уповать на ее покровительство. Вскоре после того весь храм наполнился густым благовонным дымом, так что мы ничего почти видеть не могли. Жрец возгласил нам о присутствии божества и поверг нас тем в священный трепет. Немедленно за тем посреди глубокой тишины пролились к нам слова божественных ответов. Первый касался до меня и был следующего содержания:
— Зелиан, оставь промыслу богов участь сестры твоей. Ты не увидишь ее до времени, в которое объятия родителей ваших заключат тебя. Тогда собственная судьба твоя объяснит твое предопределение. Перстень, который отдал ты пустыннику, достанется на руку будущему супругу сестры твоей. По оному ты его узнаешь некогда, и сей час будет началом прекращения бедствий всего твоего семейства.
Слова сии пролияли утешение в болезнующей душе моей. Я успокоился, получа надежду некогда увидеть сестру мою и моих родителей. После чего воспоследовал второй ответ на предложение вельможи уннского:
— Алавар, поспешай увидеть друга твоего на престоле. Баламир устрояет ныне благоденствие своих уннов по смерти родителя своего. Промысл небесный определил в награждение за его добродетели сочетать его с таковою супругою, коя будет счастием и ему, и его народу. Но опасайся, Алавар, открыть ему сии словеса Матери богов. Найди случай внушить ему склонность увидеть несравненную царицу дулебов. Пусть сам он по деяниям добродетельной Милосветы познает цену будущей своей супруги.
— Боги! — вскричал Баламир.— Итак, не тщетно овладела она моим сердцем: чувствования его покровительствуются небесами... Ах, Зелиан! — он заключил его снова в объятия.—Ах, Зелиан, — вопиял он, — достигнем ли мы того благополучного часа, чтоб, по крайней мере, увидеть конец ее очарования?
— Должны надеяться,— продолжал Зелиан,— ибо я предчувствую, что злосчастия родителей моих вскоре восприимут окончание. Впрочем, я ничего не узнал в боговещалище Золотой Бабы к наставлению моему, кроме вышесказанного, и не имел времени наведаться о произошедшем в столице дулебской по случаю, о котором вы тотчас услышите. Сей случай отвел меня в другую сторону, разлучил с Алаваром и по которому я не имел уже способов видеть сестру мою, хотя бы оная и по-прежнему находилась царицею.
— Как? — подхватил Баламир.— Она царствовала там после вас?
— Я ее видел. Но, увы, после кратких моих с нею разговоров равномерное очарование, как и при вас, сокрыло ее от меня, и я не знаю...
— Я также,— сказал старик,— не ведаю, престанете ли вы мешать ему привесть к концу повесть?
Сие прервало разговор, и Зелиан продолжал:
— По получении ответов вышли мы с Алаваром из храма и возвращались в город. Я заключил с ним по учинении разведывания о Милосвете уехать в Уннигард и познакомиться с вами. Но мы не предузнали, что нам в тот же час определено было разлучиться. Уже начали показываться нам городские башни, как вдруг набежала над нами мрачная туча. Ужасная молния разверзла облака с жестоким громом, и огненный луч упал к ногам моим. Я приведен был тем в смертельный страх, однако ж мог рассмотреть, что луч сей, коснувшись земле, обратился в колесницу. Сильный вихрь подхватил меня и, брося в колесницу, помчал меня с оною. Едва я успел сказать: «Прости, друг мой» изумленному Алавару, как увидел себя в весьма дальнем от него расстоянии. С того времени не имею я об нем известия, но уповаю, что он, повинуясь предсказанию, возвратился в Уннигард.
— Так,— сказал Баламир,— после расскажу я вам подробности его путешествия, когда окажется к тому удобный случай, хотя он и не открыл мне самых важных своих приключений.
— Вихрь, несущий меня, опустил колесницу в преогромный замок. Вышед на устланную яшмою площадь оного, лишился я моего страха, чтоб дать место удивлению. Богатство, всюду видимое, редкость художеств и вкуса поражали со всех сторон глаза мои, но вскоре должен был я обратить оные на предмет, повергший меня в превосходящее изумление. Я увидел идущую ко мне девицу невообразимой красоты.
— Поступок мой противу вас,—сказала она мне,— должен показаться вам довольно странен. Я подвергла вас небольшому страху и пременила ваши намерения. Не можно сыскать никакого в том оправдания, кроме той жестокой страсти, кою внушили вы в меня с первого разу, когда я увидела вас в дулебском боговещалище. Красота ваша меня пленила и учинила навек вашею невольницею: невзирая, что вы мною похищены и что находитесь в моем замке, все, не исключая и меня, принадлежит здесь вам. Может быть, сочтете вы меня наглою, что я открыла вам без стыда чувствования души моей, но намерение мое, неполагающее других желаний, кроме истекающих от добродетели, конечно, заслужит оправдание пред столь чистым нравом, каков ваш. Не мыслите найти во мне слабости и не льститесь торжествовать чрез данное вам любовию моею к вам право: вы не овладеете мною, как только на законных обрядах супружества. Ведайте, что я дочь сильного короля, притом знаю довольную часть волшебной науки, учиняющей всех обитающих в замке моем способными в безопасности наслаждаться спокойством, весельем и благоденствием. Я все вам открыла вдруг, чтоб вы по тому могли сделать ваше заключение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153