Виновен ли я в преступлении моих родителей? Не довольно ли я доказал моим терпением, что я гневу твоему подвергаюсь? Но сие терпение в человеке имеет пределы: я не могу уже сносить более. О богиня! Лиши меня жизни, когда то должно, или не будь несправедлива.
Гром и блистание различных огней пресекли слова его. Запах избраннёйших ароматов разнесся по всему саду, и изумленный богатырь увидел спустившуюся к нему на облаках богиню плодородия.
— Престань роптать на богов!— сказала она ему кротким голосом.— Никогда боги неправедны быть не могут, и смертные заблуждают, если приписывают им жестокости. Уставы провидения их всегда клонятся к добру человека, и только злые люди заключают о них по своим склонностям. Ни ты, ни отец твой не раздражили меня никогда; итак, знай, что приемлемое тобою за мое мщение есть неложный довод благосклонности к тебе небесной. Ты предназначен был к уничтожению многих несчастных происшествий в мире сем, к вспомоществованию притесненных и к низложению несправедливых. Но ты готов был предаться должностям супруга в самом нежном своем возрасте; сие привело бы тебя в слабость, дети твои были бы нездоровы; несчастные, коим предназначено тебе помочь, лишились бы твоей защиты, ибо ты забыл бы о должностях богатыря и, прилепясь к любезной тебе особе, не выехал бы из своего дому. Если б воспитание твое оставлено было родителям, они по нежности к тебе упускали бы твоим врожденным порокам, а суровое и беспристрастное твое воспитание оные истребило; добродетелями своими ты должен оному; добродетели твоих родителей имеют теперь награду вместо неминуемых слез, кои были бы следствием твоих поступков; они возрадуются, увидя сына, себя достойного и приносящего им честь своею славою. Для сего боги привели тебя влюбиться в Алзану, тебя достойную, чтоб после похищения ее искал ты ее по свету и совершил намерения судьбы в тех подвигах, кои учинены тобою в свое время. Теперь ты окончал; тридцатилетний твой возраст дозволяет уже тебе вкусить благополучие, для того что ты во все время жизни своей вел себя благоразумно и добродетельно. Постоянство твое, дружество, великодушие и храбрость испытаны совершенно, а особливо в последнем твоем подвиге с привиденным стальным исполином. Ты за все получишь воздаяние: ты узнаешь своих родителей и присоединишься к ним, чтоб никогда не разлучиться, ты соединишься со всеми. Поди теперь к своей возлюбленной Алзане, ты найдешь ее в сем храме.
Богиня указала ему сторону и стала невидима, а Звенислав усмотрел великолепный храм в том месте, где прежде оного не приметил. Он опомнился не ранее, как уже вступил во храм, но для того, чтоб опять лишиться чувств от радости, нашед в оном дражайшую свою Алзану. Сия сидела вместе с Любаною на богатой софе и, не ожидая сей встречи, так была поражена, что не могла ни говорить, ни встать. Однако они опомнились держащие себя в объятиях. Восторг сей четы еще умножился, когда Звенислав, рассказав свои приключения, дал знать, что, по речам богини Дидилии, все несчастия их кончились и что они не будут более разлучены друг с другом. Что до Любаны, оная довольно имела причин пролить слезы, видя себя без надежды разлученну с возлюбленным Тарбелсом. Звенислав и Алзана старались утешать ее, приводя в доказательство слова богинины, хотя то не имело дальнейшего успеха: царица ятвяжская была в отчаянии, однако согласилась следовать со счастливыми супругами, куда они вознамерятся.
Тогда надлежало вспомнить о средствах, каким образом оставить им пустой остров, и Златокопыт учинился необходимо нужен. Звенислав торопился сыскать его, но где было найти то место, где он его оставил? Звенислав во всем острове увидел такую перемену, которая учиняла его неузнаваемым. Замок исчез по выступлении его из оного с Алзаною и Любаною, гор и моря было не видно, и они находились в стране, изобилующей всеми дарами природы. Богатырь сколько ни занят был своим счастьем, но потеря толь редкого коня его трогала; однако он вы слушал повесть Алзанину со времени ее с ним разлуки; оная не содержала ничего особливого, кроме что Алзана, быв с Любаною похищена облаком, от ужаса пришли в беспамятство, а очувствовавшись, увидели себя в храме, где Звенислав их нашел. Им не было ни в чем недостатка, но не могли они выходить, как только в сад, и не видали никакой живой твари до времени своего освобождения из сего великолепного заточения. Они чувствовали свое несчастие, но не могли совершенно предаться печали, ибо когда входили им в голову горестные мысли, в то мгновение засыпали они крепким сном и пробуждались с внутреннею надеждою, что судьба их вскоре восприимет иной вид и что сие приписывают они попечению богини, а в прочем не можно бы им остаться живым от тоски.
— Однако сия надежда действовала только на одну тебя,— сказала Любана Алзане и пролила слезы.
Звенислав приступил опять к увещеваниям, но был остановлен появившимся Златокопытом, который прискакал к нему с сидящею на седле птицею, распещренною прекраснейшими перьями. Богатырь воскликнул от радости и остановился изумлен, взглянув на птицу, а особливо когда оная, подняв великий крик, бросилась к Любане и трепетанием крыл своих оказывала знаки радости.
— Сия птица должна быть вам знакома? — спросил Звенислав у Любаны.
— Совсем нет,— отвечала она,— но я не понимаю, что произвел во мне вид ее: все чувства мои обворожены.
Птица старалась изъявить ей за то свою благодарность и потом бросалась с криком же и трепетанием крыл к Алзане и Звениславу.
— Ах, какая прелестная птица! — говорили все, лаская оную наперерыв. Между тем птица бросалась к мечу Звениславову и старалась оный носом своим вытащить из ножен. Богатырь не знал, что заключить из сего, но, тщась ласкать птице, хотел ее удовольствовать и для того, обнажив Самосек, держал в руке, думая, что птица начнет оный рассматривать. Но сия, отлетя прочь, со стремлением на оный бросилась и рассекла себя на острие.
— Боги! — вскричали все.— Какое несчастие!
Какая неосторожность! — вопиял Звенислав, а Любана, не могущая взирать на лишение птицы, на которую чаяла она иметь право, едва не упала в обморок.
Между тем труп птицы покрылся густым дымом, и из оного увидели... возможно ли изобразить удивление и радость видевших? Они увидели представшего Тарбелса.
Должно иметь столько любви, как Любана, и столько дружеской нежности, сколько имели к нему Звенислав и Алзана, чтоб уразуметь чувствования восхищенных душ всех вообще и порознь. Перо слабо для таковых явлений, столько ж как и слова; сердца лучше оные изображают.
Когда прошли восторги, все пожелали узнать, что случилось с Тарбелсом со времени разлуки его со Звениславом и каким образом учинился он птицею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153