— спросил он меня, пронзив чемодан взглядом детектива.
— Нет.
Спиртного действительно не было. Милиционер поверил и не стал потрошить чемодан.
— А вы что? — спросил он матроса.
— Тихо,— ответил тот, по-моему продолжая еще дремать на ходу.
— Я вам дам «тихо»! — построжал милиционер.— Что это?
— Судовой Чиф,— проснулся матрос.— Представитель млекопитающихся.
Чиф смотрел на грозного стража порядка и приветливо вилял хвостом.
— Не заискивайся,—упрекнул его хозяин.—Веди
себя достойно.
Милиционер улыбнулся песику и смилостивился:
— Ладно, идите, представители млекопитающихся. Еще раз увижу в таком виде, отберу пропуск.
— Фортиссимо,— сказал на это матрос.
— Что-что? — насторожился милиционер.
— Я говорю: сильно сказано,— пояснил моряк.—-Чрезвычайно сильно.
Милиционер вспыхнул, как красна девица, но тут же подавил гнев и твердо сказал:
— В порту ведите себя достойно.
— Тихо! — Матрос спустил заскулившую дворнягу на землю. Песик нетерпеливо засеменил к первому же столбику.
— Андрюша! Жив, земеля! — вдруг широко раскрыл объятия встречный пижон в шикарной куртке с молниями вдоль и поперек. На всех местах молнии. Я такой еще не видывал.
— Вася! — окончательно проснулся мой попутчик.— Сколько лет, сколько зим!
Они сплели шкиперские бороды в долгом прочувствованном поцелуе.
— Откуда притопал? — отдышавшись, спросил Андрей.
— Из Дакара,— ответил Вася.— Ремонтироваться будем. А ты?
— Я с Гаваны. Как жизнь?
— О'кэй!— улыбнулся Вася.— План рванули на сто восемнадцать процентов. Ребята замолотили — грех обижаться.
— Чего гребли?
— Все, что попадало... А ты женился, нет? На Люське собирался.
— А ну ее!.. Вот моя жена. Друг человека.
«Друг человека» деловито омывал столбик, на всякий случай подперев его короткой ножкой.
Вася закурил, угостил Андрея, ловко выбив щелчком пальца сигарету из яркой иностранной пачки.
— Смотрю я на тебя, Андрюша,— с любовью и гордостью сказал он,— и не узнаю голодного паренька, которого подобрали мы на вокзале четыре года назад.
— «Дела давно минувших дней...» — задумчиво улыбнулся Андрей.
— А ведь это я тебя сделал рыбаком, Андрей Ивон-тьев! — патетически сказал пижон.— Помнишь, как паспорт моряка потерял?
Они засмеялись...
Усну я сегодня, нет? «Катунь» стоит на месте, волны бьют в борт. Ревет тифон. В каюту глухо доносятся гудки судов, затерявшихся в тумане. Сколько их здесь!
Три дня назад прибыл я собственной персоной на «Катунь» с предписанием отдела кадров. У трапа меня встретил вахтенный — крепкий, рыжий, доброжелательно улыбающийся матрос.
— Капитан у себя?
— Капитана нет, старпом на судне,— подтянувшись, ответил он четко и вежливо полюбопытствовал: — Вы — первый?
— Чего — первый? — не понял я.
— Вы — первый помощник?
Вон, оказывается, что! Он принял меня за первого помощника капитана, то бишь за комиссара.
— Нет, я матрос.
Вахтенный с недоверием оглядел меня, но, видимо что-то прикинув в уме, обрадованно хлопнул по плечу:
— Тогда сменишь меня у трапа. Я уж сутки стою.
У меня екнуло сердце. Такая перспектива не улыбалась. Черт его знает, какие обязанности вахтенного у трапа!
Шла погрузка. К борту подъезжали грузовые машины с тралами, с барабанами толстого троса, с какими-то ящиками, с продуктами в мешках и коробках. На палубе работали несколько матросов. Судно было сплошь завалено мешками с картошкой, кочанами капусты, тяжелыми железными плитами (потом я узнал, что это — «доски» для трала). Всюду картонная тара под рыбу, которую нам еще предстояло поймать, связки полиэтиленовых белых мешочков, пустотелые пластмассовые шары — кух-тыли —и куча тралов разной расцветки. Ругались матросы с шоферами, над головой предупреждающе звонил портальный кран, опуская на палубу связку сосновых досок, по трапу двое парней вносили на судно тюки со спецодеждой — телогрейки, ватные штаны, сапоги. И всем этим распоряжался, как мне показалось, вахтенный у трапа. Может, кто-то и другой командовал, но я никого больше не видел.
Вечером должны были уйти в рейс. Это мне сказали в отделе кадров, когда вручали предписание. Правда, бывалые моряки заверяли, что в понедельник ни за какие коврижки не отойдем от причала. Ни один капитан не согласится на это. Будет тянуть волынку, находить всякие причины: то груз взят не полностью, то воды нет на борту, то документы не подписаны; будет тянуть, пока не дотянет до вторника. Хоть две минуты после «ноля», но чтоб вторник был, ибо существует испокон веков моряцкое суеверие — в понедельник в море не выходи, рейс будет худой.
Я в это верил и не верил. Но уже знал, что отход «Ка-туни» несколько раз откладывался. И все же бесконечно отодвигать его нельзя. Судя по тому, как лихорадочно загружалось судно,— должны отойти. Я притащил с собой тяжелый чемодан с барахлом. Пока донес его от проходной до судна, стоящего, как нарочно, в конце порта, у самого дальнего причала, упрел. Но самое обидное — все, что я напихал в чемодан, не пригодилось потом в рейсе.
«Катунь» производит впечатление. Траулер пришел после ремонта из Штральзунда как с иголочки — выкрашен, надраен, блестит. У судна красивые современные обводы, легкость и экономность линий, своей строгостью и стремительностью напоминает военный корабль. На борту этого красавца мне предстоит проплавать шесть месяцев.
Пока я соображал, что же ответить вахтенному насчет подмены его у трапа, он вдруг заорал во всю луженую глотку:
— У тебя что — глаза на затылке!
Я опешил. Не сразу сообразил, что это не мне. Крановщик, поднимая тяжелую катушку с тросом, шаркнул ею по светло-серому нарядному борту и оставил грязный мазутный след. Всю красоту испортил. Эх!
— Где начпрод, где шеф-повар? — крикнул кто-то грозным голосом сверху («Наверное, боцман»,— подумал я и не ошибся).— Чего они продукты не уберут!
Машинист крана снайперским ударом сбил ящик с верхушки большого вороха всякого инвентаря, и капустные кочаны вольготно и весело раскатились по палубе.
— Эй-эй! — закричал, появляясь в дверях, румяный парень в белой короткой куртке нараспашку и в поварском колпаке.— Чего ты делаешь!
— На вальс приглашает, не видишь,— пояснил боцман. Он сидел в шлюпке и сматывал в бухту тонкий капроновый конец.
А крановщик уже прицеливался к мешкам с картошкой, и барабан с тросом угрожающе качался над палубой, описывая широкие амплитуды. Кок юркнул обратно в дверь, захлопнув ее за собой. Матросы, пригибаясь и втянув головы в плечи, шмыгнули за укрытия. Мы с вахтенным дружно присели.
— Сейчас подмайнает и шарахнет,— обнадежил вахтенный. Нарисовал, так сказать, яркую картинку неделекого будущего.
На этот раз машинист снес мешок с картошкой, и она шрапнелью брызнула по палубе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— Нет.
Спиртного действительно не было. Милиционер поверил и не стал потрошить чемодан.
— А вы что? — спросил он матроса.
— Тихо,— ответил тот, по-моему продолжая еще дремать на ходу.
— Я вам дам «тихо»! — построжал милиционер.— Что это?
— Судовой Чиф,— проснулся матрос.— Представитель млекопитающихся.
Чиф смотрел на грозного стража порядка и приветливо вилял хвостом.
— Не заискивайся,—упрекнул его хозяин.—Веди
себя достойно.
Милиционер улыбнулся песику и смилостивился:
— Ладно, идите, представители млекопитающихся. Еще раз увижу в таком виде, отберу пропуск.
— Фортиссимо,— сказал на это матрос.
— Что-что? — насторожился милиционер.
— Я говорю: сильно сказано,— пояснил моряк.—-Чрезвычайно сильно.
Милиционер вспыхнул, как красна девица, но тут же подавил гнев и твердо сказал:
— В порту ведите себя достойно.
— Тихо! — Матрос спустил заскулившую дворнягу на землю. Песик нетерпеливо засеменил к первому же столбику.
— Андрюша! Жив, земеля! — вдруг широко раскрыл объятия встречный пижон в шикарной куртке с молниями вдоль и поперек. На всех местах молнии. Я такой еще не видывал.
— Вася! — окончательно проснулся мой попутчик.— Сколько лет, сколько зим!
Они сплели шкиперские бороды в долгом прочувствованном поцелуе.
— Откуда притопал? — отдышавшись, спросил Андрей.
— Из Дакара,— ответил Вася.— Ремонтироваться будем. А ты?
— Я с Гаваны. Как жизнь?
— О'кэй!— улыбнулся Вася.— План рванули на сто восемнадцать процентов. Ребята замолотили — грех обижаться.
— Чего гребли?
— Все, что попадало... А ты женился, нет? На Люське собирался.
— А ну ее!.. Вот моя жена. Друг человека.
«Друг человека» деловито омывал столбик, на всякий случай подперев его короткой ножкой.
Вася закурил, угостил Андрея, ловко выбив щелчком пальца сигарету из яркой иностранной пачки.
— Смотрю я на тебя, Андрюша,— с любовью и гордостью сказал он,— и не узнаю голодного паренька, которого подобрали мы на вокзале четыре года назад.
— «Дела давно минувших дней...» — задумчиво улыбнулся Андрей.
— А ведь это я тебя сделал рыбаком, Андрей Ивон-тьев! — патетически сказал пижон.— Помнишь, как паспорт моряка потерял?
Они засмеялись...
Усну я сегодня, нет? «Катунь» стоит на месте, волны бьют в борт. Ревет тифон. В каюту глухо доносятся гудки судов, затерявшихся в тумане. Сколько их здесь!
Три дня назад прибыл я собственной персоной на «Катунь» с предписанием отдела кадров. У трапа меня встретил вахтенный — крепкий, рыжий, доброжелательно улыбающийся матрос.
— Капитан у себя?
— Капитана нет, старпом на судне,— подтянувшись, ответил он четко и вежливо полюбопытствовал: — Вы — первый?
— Чего — первый? — не понял я.
— Вы — первый помощник?
Вон, оказывается, что! Он принял меня за первого помощника капитана, то бишь за комиссара.
— Нет, я матрос.
Вахтенный с недоверием оглядел меня, но, видимо что-то прикинув в уме, обрадованно хлопнул по плечу:
— Тогда сменишь меня у трапа. Я уж сутки стою.
У меня екнуло сердце. Такая перспектива не улыбалась. Черт его знает, какие обязанности вахтенного у трапа!
Шла погрузка. К борту подъезжали грузовые машины с тралами, с барабанами толстого троса, с какими-то ящиками, с продуктами в мешках и коробках. На палубе работали несколько матросов. Судно было сплошь завалено мешками с картошкой, кочанами капусты, тяжелыми железными плитами (потом я узнал, что это — «доски» для трала). Всюду картонная тара под рыбу, которую нам еще предстояло поймать, связки полиэтиленовых белых мешочков, пустотелые пластмассовые шары — кух-тыли —и куча тралов разной расцветки. Ругались матросы с шоферами, над головой предупреждающе звонил портальный кран, опуская на палубу связку сосновых досок, по трапу двое парней вносили на судно тюки со спецодеждой — телогрейки, ватные штаны, сапоги. И всем этим распоряжался, как мне показалось, вахтенный у трапа. Может, кто-то и другой командовал, но я никого больше не видел.
Вечером должны были уйти в рейс. Это мне сказали в отделе кадров, когда вручали предписание. Правда, бывалые моряки заверяли, что в понедельник ни за какие коврижки не отойдем от причала. Ни один капитан не согласится на это. Будет тянуть волынку, находить всякие причины: то груз взят не полностью, то воды нет на борту, то документы не подписаны; будет тянуть, пока не дотянет до вторника. Хоть две минуты после «ноля», но чтоб вторник был, ибо существует испокон веков моряцкое суеверие — в понедельник в море не выходи, рейс будет худой.
Я в это верил и не верил. Но уже знал, что отход «Ка-туни» несколько раз откладывался. И все же бесконечно отодвигать его нельзя. Судя по тому, как лихорадочно загружалось судно,— должны отойти. Я притащил с собой тяжелый чемодан с барахлом. Пока донес его от проходной до судна, стоящего, как нарочно, в конце порта, у самого дальнего причала, упрел. Но самое обидное — все, что я напихал в чемодан, не пригодилось потом в рейсе.
«Катунь» производит впечатление. Траулер пришел после ремонта из Штральзунда как с иголочки — выкрашен, надраен, блестит. У судна красивые современные обводы, легкость и экономность линий, своей строгостью и стремительностью напоминает военный корабль. На борту этого красавца мне предстоит проплавать шесть месяцев.
Пока я соображал, что же ответить вахтенному насчет подмены его у трапа, он вдруг заорал во всю луженую глотку:
— У тебя что — глаза на затылке!
Я опешил. Не сразу сообразил, что это не мне. Крановщик, поднимая тяжелую катушку с тросом, шаркнул ею по светло-серому нарядному борту и оставил грязный мазутный след. Всю красоту испортил. Эх!
— Где начпрод, где шеф-повар? — крикнул кто-то грозным голосом сверху («Наверное, боцман»,— подумал я и не ошибся).— Чего они продукты не уберут!
Машинист крана снайперским ударом сбил ящик с верхушки большого вороха всякого инвентаря, и капустные кочаны вольготно и весело раскатились по палубе.
— Эй-эй! — закричал, появляясь в дверях, румяный парень в белой короткой куртке нараспашку и в поварском колпаке.— Чего ты делаешь!
— На вальс приглашает, не видишь,— пояснил боцман. Он сидел в шлюпке и сматывал в бухту тонкий капроновый конец.
А крановщик уже прицеливался к мешкам с картошкой, и барабан с тросом угрожающе качался над палубой, описывая широкие амплитуды. Кок юркнул обратно в дверь, захлопнув ее за собой. Матросы, пригибаясь и втянув головы в плечи, шмыгнули за укрытия. Мы с вахтенным дружно присели.
— Сейчас подмайнает и шарахнет,— обнадежил вахтенный. Нарисовал, так сказать, яркую картинку неделекого будущего.
На этот раз машинист снес мешок с картошкой, и она шрапнелью брызнула по палубе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108