— Наклонись-ка,— попросил дед. Я наклонился.
Дед быстро обежал твердыми пальцами мое лицо, вздохнул, улыбаясь в бороду:
— Растешь, парень. Тебе сколь годов-то, чой-то я запамятовал?
— Десять.
— Эв-ва, десять! — с каким-то даже удивлением произнес дед.— Пахать уж могешь, а ты все бегаешь. Куды собрался-то?
— На санках кататься.
— «На санках»! А корова-то кормлена?
— Не знаю,— ответил я.
— Ты подкинь-ка ей сенца. Телиться ей скоро уж. И морозы вон какие стоят. Греться надо ей. Она когда ест — греется. Ты возьми-ка сенца навильничек, послаще выбери-то.
Помолчал.
— Глядишь, телочку принесет. Две коровы будут.
— Куда нам две? — удивился я.
— Куда! Куда! — недовольно произнес дед.— Жить — вот куда.
Вздохнул:
— Жалко, что в морозы помирать довелось. Могилу
тяжело копать, земля-то наскрозь промерзла. Лучше ба
весной. Весной земля отмягнет. Ну да господь бог, ему
видней, когда призвать к себе.
Я нетерпеливо топтался, меня дружки под окнами дожидались.
— Пятки жгет? — догадался дед.— Дружки-товарищи заждались. Ну, беги, внучек. Да не поморозься. Мороз-то ноне крутой, как кипяток.
К вечеру дед умер.
Никто не видел, как отошел он в мир иной. Мать доила корову, я с дружками носился по деревне, отец еще не вернулся.
Дед лежал с открытыми глазами — в смертный час некому было прикрыть ему веки. Он смотрел перед собою, будто хотел разгадать загадку — зачем приходил он в этот мир?
Отец сам стругал ему гроб. И у нас во дворе стоял веселый сосновый дух, золотистые стружки лежали на снегу и приятно хрустели под ногами. Приходили мужики, говорили отцу:
— Гордей Петрович, подсобить?
— Нет. Отцу гроб должен делать сын.
И он сделал его большой, добротный.
Потом рыл могилу. И опять приходили мужики, спрашивали:
— Подсобить ай нет?
— Нет,— упрямо твердил он.— Могилу отцу должен
копать сын.
Копал он долго. Долбил ломом звеневшую землю — она была как камень. Скинув полушубок, отец работал в одной гимнастерке, и на спине она темнела от пота. От него валил пар. Он выкопал могилу, обтесал стенки лопатой, выбрался из ямы, сказал:
— Ну вот, папаша, дом я тебе сделал хороший. Место тут сухое, веселое. Березку посажу. Она тебе песни петь будет.
Я окоченел, пока ждал, когда отец закончит копать. Отец смахнул с лица пот и сказал:
— Когда я помру — ты вот так же сам похоронишь меня.
Мне не довелось ему рыть могилу. Я даже не знаю, где он похоронен. Но об этом потом.
А тогда, опустив гроб с телом отца в могилу, он сам забросал яму мерзлыми комьями земли, подровнял и обхлопал холмик лопатой, пообещал:
— Весной, папаша, приду, подправлю могилку. Лежи. И поклонился в пояс.
Через два десятка лет, попав в свое село, я не нашел могилы деда. На том месте, где было кладбище, разбили сквер.
Я даже приблизительно не мог определить, где лежит мой дед. Негде было положить цветы и постоять в задумчивости. Ни следа, ни отметины от человека. И остался он теперь только в моей памяти, как, подперев рукой буйную головушку, поет «Скакал казак через долину...».
Зачем ты жил, мой дед? Чтобы продолжить себя во мне? Только в этом и было твое предназначенье на земле? Спасибо, мой поклон тебе. А еще зачем? Ведь было же что-то еще, если из мрака, из того таинственного и непонятного небытия ты появился на свет!
Зачем мы приходим сюда? Кто нас приводит в этот мир? Почему мы появляемся именно в это время, а не в иное? Кто этим распоряжается, кто ведает? И почему именно так складывается жизнь, а не иначе? Говорят, судьба. А что такое — судьба? Кто эту судьбу определяет человеку от его рождения и до смерти? И даже после смерти.
Тебя не волновали такие вопросы, дед. Спи спокойно. Эти вопросы мучают меня. И мне их не разгадать за всю жизнь, как удалось когда-то разгадать море Хвалын-ское...
Пушечный удар волны заставляет меня вздрогнуть и вернуться в нынешнее время. Тараном бьет океан в борт «Катуни», шрапнелью вонзаются в иллюминатор брызги.
Шторм набрал силу.
Меня в моем «ящике» переворачивает с ног на голову и с головы на ноги. Что они там, наверху, лагом к волне повернулись, что ли? Борт подставили. Или курс меняем? Наверное, курс меняли — стало немного поменьше качать, повернулись носом на волну. Интересно, ловим сейчас или нет? На палубе теперь не мед — волны гуляют, только и держи ушки на макушке. Как там Зайкин со своей бригадой добытчиков? И вообще, можно ловить в шторм или нет? Наверное, нет...
С этой мыслью я наконец и засыпаю. Укачало-таки.
Утром узнаю: ловим, оказывается! И хорошо ловим. Это меня удивляет. Думал, если шторм, то все — загорай.
Стою на вахте. Руль ходит из стороны в сторону, успевай только следи да выравнивай судно на курсе. Авторулевой в шторм не справляется со своей задачей, только человеку это под силу. Я вспотел за какой-то час — так велико напряжение во время шторма. Меня сменяет Сергей Лагутин. С ним по очереди мы и стоим на штурвале.
Когда руль отдаю Сереге, смотрю на океан. Он величествен. Хмур. Мощные темно-серые волны забили все пространство до горизонта. Ветер срывает с них водяную пыль, и воздух заполнен белесо-серой непроглядной мутью. На палубе свободно гуляют волны. Добытчики попрятались в надстройке. И вообще, на судне все притихло, только двигатели работают. Свободные от вахты матросы собрались в столовой и бьются в «козла», другие глазеют на океан. И каждый чего-то ждет. Все же океан! Не дядька родной. От него всего можно ожидать.
Волны так мощно бьют по корпусу судна, что «Ка-тунь» содрогается от киля до клотика, брызги тучами летят над палубой, вонзаются в окна рубки, расплющиваются, и водяная пленка застилает стекло, и ничего не видно. Только перед рулевым, где вертится вертушка, на стекле все время ясное и круглое око. В это окр мы и смотрим на мир божий, насыщенный водяной мглой. Но «Катунь» упорно пробивается вперед, идет своим курсом. Нам некогда, у нас «горит» план.
Вчера было общесудовое собрание, и капитан сказал: «Идем на большую рыбу. Всем приготовиться: механикам — сделать циркульные ножи, боцману — столы для шкерки, шкрябки и наточить шкерочные ножи, тралмас-теру — проверить и починить тралы. Бежать на юг будем неделю, и чтобы за это время все было готово. По пути тоже будем ловить. Тут сейчас сабля должна быть, рыба хорошая, сами знаете. Найдем, будем ловить. Но главное — впереди. Луфарь».
Там, на юге, нас ждет луфарь. Вся надежда на него. Что же это за рыба, луфарь?
БАЛЛАДА О ЛУФАРЕ
И пробил час.
И позвал его голос любви.
И Луфарь устремил свой полет на север, на встречу с Ней, ему предназначенной, желанной, но еще неведомой.
Он покинул край, где вырос, нагулял силу на обильных пастбищах, где приобрел опыт жизни и закалился в борьбе за существование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108