— Не вижу.
—Ищи! — жестко приказал мичман.— Раз поднял панику — ищи и найди!
А я не мог ходить, готов был кричать от боли в ноге, тащил ее за собой как тяжелое бревно.
Я уже потерял всякую надежду найти бомбу и думал, что зря поднял панику, когда обнаружил, что стою... на ней. У меня похолодело в груди — все же бомба, не игрушка!
Она врезалась в грунт почти вся, только наклонно торчал черный стабилизатор, и я каким-то образом умудрился встать на него.
Осторожно сойдя с бомбы, доложил наверх:
— Есть!
— Есть? — быстро переспросил мичман.— Бомба?
— Бомба.
— Какого типа? Фугасная, осколочная?.. В этом я еще не разбирался.
— Не знаю.
— А-а!..— чертыхнулся мичман.— Ну хоть как она лежит?
— Вся в грунте, хвост торчит,— сказал я, чувствуя вину, что не могу грамотно доложить.
— Та-ак,— мичман помолчал.— Стой на месте. Мы тебе сейчас шкертик подадим со шлюпки. Буй поставишь.
— Ладно.
— Не ладно, а есть! — строго поправил мичман.
— Есть,— повторил я.
— Вот так! Жди. Да не вздумай топтаться! Стой в сторонке.
А я не боялся бомбы. По дурости, конечно. «Она неживая,— думал я,— не полезет обниматься». Я рассматривал стабилизатор бомбы — черная железка, довольно крупная. «Неужели полтонны?» —с легким изумлением думал я. Среди хлама бомба выделялась лишь неестественностью, что ли. Хлам сам по себе, а она сама по себе. Среди хаоса свалки она была телом инородным и лежала вроде бы с каким-то затаенным ожиданием. «Почему она не рванула?»
— Смотри! Спускаем! — предупредил мичман.
Я поднял глаза и увидел, что прямо на меня падает что-то длинное и темное. Это был шкертик с грузиком на конце.
— Накинь там петлю на что-нибудь рядом! — приказал мичман.
Я поймал шкертик и, не придумав ничего лучше, стал набрасывать петлю на хвост бомбы. С третьей или четвертой попытки мне удалось это сделать.
— Накинул! — доложил я.
— Выходи! — приказал мичман.
Я поспешил наверх. Наконец-то снимут галошу и боль в ноге прекратится.
Пока снимали скафандр, я заметил, что корабли отошли и стоят на рейде, только один наш катер торчит у опустевшего причала, а на палубе облачают в скафандр мичмана, и здесь же лежит тяжелая черная и приплюснутая противотанковая мина. Мичман подложит ее под бомбу, выйдет наверх, а сапер крутанет свою адскую машинку на берегу — мина взорвется, бомба сдетонирует.
Все страхи мои были позади, я сушился в кубрике возле горячей печки, приходил в себя от пережитого, растирал опухшую ногу, с облегчением чувствуя, как боль покидает ее. И теперь, когда боль сладостно затихала, когда я согрелся у печки, я подумал, что мог бы подложить эту мину под стабилизатор бомбы, незачем мичману самому идти под воду, и сказал об этом.
— Хватит с тебя и утопленника на первый раз,— ответили мне.
Пока я сушился возле печки, с блаженством впитывая тепло, мичман спустился на дно.
Переодевшись в сухое, я вышел на палубу.
Пустой, будто притихший в ожидании чего-то причал; пустынная притихшая губа; недвижные закамуфлированные корабли на дальнем рейде, впаянные в серую, с металлическим отливом воду; хмуро-молчаливые, заснеженные сопки с черными проплешинами на макушках от арктического ветра; низкое оловянное небо; напряженные лица матросов—от всего этого вдруг прокралась в сердце непонятная тревога.
Не зная, что делать на палубе, я стоял в ожидании какого-нибудь приказания возле борта и смотрел на красный буек, слегка покачивающийся над местом, где находилась бомба, и на воздушные пузыри, что стравливал там мичман из скафандра.
По борту катера неожиданно звонко и тяжко ударило, будто кто-то могучий нанес удар молотом под водой, и тут же латунная поверхность губы, к моему изумлению, стала вспухать горой, расти на глазах, превращаясь в высокий мощный фонтан. Из ослепительно белой кипени, чуть подкрашенной изнутри багровым светом, вылетели какие-то черные куски. Низкий, придавленный звук, вырвавшийся из-под воды на волю, все набирал и набирал силу, и гул широко и грозно оглушающим валом прокатился по поверхности губы.
Я ошарашенно хлопал глазами, не понимая, что произошло. Даже тогда, когда воздушная волна плотно ударила в лицо, забила дыхание, отшвырнула меня на стенку рубки и в уши ворвался общий крик ужаса, я все еще не осознавал, что случилось.
Меня сбило с ног, ударило головой о железо рубки, и я, видимо, на какое-то мгновение потерял сознание, потому что, когда очнулся, обнаружил, что лежу на палубе, по которой барабанят комья грязи. Я вскочил и тут же испуганно отпрянул в сторону, потому что по ногам ударило чем-то гибким и красным. Оживший шланг, будто окровавленный обрубок, метался по мокрой палубе и наводил на меня страх своим змеиным телом. Почему-то казалось, что он преследует именно меня и хочет мстительно ужалить.
Водолазы, оцепенев, не спускали расширенных глаз с обрезанного взрывом воздушного шланга.
А белый фонтан уже опадал, исчезал, расплываясь крутой волной по губе. На этой волне сильно качнуло наш катер, так сильно, что я, уцепившись за леер, едва устоял на ногах, все еще продолжая со страхом следить за шлангом, а он извивался и извивался по грязной палубе, то ударяя нас по ногам, то затихая, забившись между бухтами канатов, то вновь хлестал тугой струей воздуха, и мы испуганно отскакивали, пока кто-то не догадался перекрыть вентиль баллона.
И наступила жуткая тишина. И в этой тишине пронзительно кричала чайка, пластаясь в низком полете над водой.
Что произошло там, на дне, так и осталось тайной. Почему бомба взорвалась: ударил ли ее случайно мичман, или пришел час сработать взрывному механизму? Ответа нет.
И какая спасительная звезда воссияла в тот миг надо мною и провела через всю войну живым?
ЗАЧЕМ МЫ ПРИХОДИМ СЮДА?
Ночью проснулся оттого, что ноги задрало выше головы — судно валит с борта на борт. Все скрипит, стонет, за иллюминатором вой, свист, волны мощно бьют в борт, и корпус судна содрогается, будто мы все время на полном ходу налетаем на бревна-топляки.
Шторм.
Фомич обещал нам его. Вот — пожалуйста.
Включил свет и вижу: одежда, висящая на переборке, вдруг отрывается от нее и принимает почти перпендикулярное положение. Странно такое видеть, да еще спросонья. Повисев в этом неестественном состоянии, одежда прилипает к переборке, будто притягивается магнитом. Потом возвращается в перпендикулярное положение. Ну и ну!
Вижу, что на другой переборке точно так же ведет себя картина Левитана «Над вечным покоем», которую я выпросил у рефмеханика Эдика накануне и прикрепил на стену каюты. Картина эта напоминает мне северные края, Ферапонтов монастырь, затерянный в лесах Вологодчины под бледным низким небом, и тоскливостью уводит куда-то вдаль, в какие-то воспоминания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108