План нам дали высокий, очень высокий, но мы должны его забыть.— Он помедлил, матросы внимательно слушали, я же не понял: почему это мы должны забыть про план? — Забыть, потому что сейчас примем соцобязательства, которые выше плана,— сказал Носач.—И эти соцобязательства будем считать своим планом. Так что если кто думает прохлаждаться и рейсе — не выйдет.— И вдруг добродушно усмехнул-- Будем морозить по семьдесят тонн в сутки. Видимо, капитан назвал необычную цифру. Матросы Сразу оживились, запереглядывались, кто-то скептически Обронил:
— Облезем.
— Если под африканским солнышком загорать собираетесь —облезете,— парировал Носач.— Еще раз повторяю— трап не поднят.
Потом говорил новый начальник базы Фриц Фрицевич Дворецкий, высокий, еще довольно молодой, но уже совершенно лысый. Сверкая золотым зубом, он весело рассказывал о том, что вот уже двадцать лет знает капи-тана Носача и что руководство базы уверено, что коман-да траулера под водительством такого капитана план не только выполнит, но и перевыполнит и с честью вернется в родной порт. Что же касается некоторой неразберихи при обеспечении судна к рейсу и задержки с выходом в море, то отделы снабжения базы, виновные в этом, понесут суровое наказание.
Дворецкий призвал нас к трудовому подвигу. Выполнить план нам предстояло почти на два миллиона рублей. И когда начальник базы об этом сказал, кто-то из матросов охнул.
— Охать не надо,—подал голос Роман Иванович, парторг базы.—Глаза боятся —руки делают. Тем более руки моряка.
Теперь говорил он. С постоянной привычкой слегка прищуривать глаза и держать на губах чуть ироническую улыбку, он глядел на матросов с ласковой доброжелательностью. Парторг говорил, что партком базы надеется на рыбаков, что агитировать он их не собирается, все они взрослые, не первый раз идут в рейс и отлично понимают, чего от них ждут на берегу.
Парторг говорил, а я вспоминал, как он плясал на свадьбе. Носач недавно выдал замуж дочь, и парторг плясал под музыку «Бременских музыкантов», плясал здорово, артистично, со всякими коленцами и ужимками, с хитрецой в глазах. Потом будто бы вывихнул ногу', стал ковылять, кряхтеть. Хохот стоял. Он и здесь, на «Катуни», когда увидел меня во время шлюпочной тревоги, подмигнул хитровато — ну как, мол, матрос, бегаешь? То ли еще будет в море!..
А свадьба была веселой, шумной, с размахом. Папа не поскупился, не ударил в грязь лицом...
...Что такое, никак не могу уснуть! И почему-то все время думаю: зачем загрузили в порту в морозильные камеры свежую салаку прямо с СРТ и пошли с ней в море? Наш отход задержался из-за нее. Сначала говорили, что отвезем ее в Пионерский и там сдадим на берег, потому как в Калининграде, в холодильниках города, совершенно нет места, все забито. И нежная, только что выловленная в море салака вот-вот начнет тухнуть. Оказывается, негде городу хранить свежую рыбу. Это меня удивило. Вот уж не думал! Потом сказали, что отвезем эту салаку в море на рефрижератор. Носач сопротивлялся как мог, но откреститься от этой злополучной рыбешки не сумел.
В Пионерский мы не пошли. Идем вот в открытое море. Черт-те что получается! Поймали салачку в море— это денежек стоит. Доставили ее на берег — тоже денежек стоит. Простоял СРТ с рыбой у причала — денежки. Загрузили ее нам в морозильники — опять денежки. Теперь мы ее тащим обратно в море — снова денежки. Потом перегрузим на рефрижератор, и он снова, уже во второй раз, доставит ее на берег. Все это вместе уже не денежки, а деньги, причем крупные. И простая салака станет золотой рыбкой. Буквально.
Кто же до этого додумался? Почему нельзя было пустить эту салаку сразу в продажу свежей? Зачем обязательно морозить? Задавал такой вопрос. Мне ответили, что по такой цене ее не берут. Ну а если пустить ее подешевле? Взяли бы? Взяли. Но чтобы пустить подешевле, надо согласие Москвы. Пока это согласие придет — рыба протухнет. А улов надо сохранить, он уже в реляциях существует, его уже внесли в выполнение государственного плана. И пусть теперь элементарная салака хоть золотой, хоть бриллиантовой становится — важно сохранить цифру улова. Парадокс! Но факт. Мы идем по морю, а в морозильниках у нас простая рыбка превращается в золотую. Потом это золото будем загонять за медяки.
Когда об этой салаке на отходном собрании задали вопрос начальству, то Фриц Фрицевич ответил: «Вынуждены». И в объяснения не пустился. Вынуждены — и все. И сразу же перешел на другое, мол, задержка выхода в море не из-за салаки произошла, а из-за того, что службы базы проявили нерасторопность, и виновные понесут наказание, и что впредь начальники отделов по обеспечению судов будут порасторопнее, потому как он их всех накажет. Получилась у него тронная речь. Дело в том, что в роли начальника базы выступал он на отходном собрании впервые. Слышал об этом новом начальнике не очень лестные отзывы. Говорят — карьерист. Может, и Карьерист, а может, из зависти сплетничают. А может быть, он из начальников новой формации, из тех, кто не стесняется предложить себя на какой-либо пост совсем не из карьеристских побуждений, а ради пользы де-ла. НТР и на флоте тоже.
Прежний начальник был мягкотел. Потому и «ушли» его. А этот круто заворачивает. Произвел на меня впечатление. Может, внешностью? Лыс, худощав, строен, жесткое выражение лица. На Фантомаса похож. И имечко тоже запомнишь — Фриц Фрицевич. Энергичен, решителен— в общем, человек на своем месте. И никто не догадывается, что пройдет не так много времени — и он погибнет в автокатастрофе из-за коровы, появившейся на шоссе. И многие его преобразования останутся незавершенными. Как все странно! Вылезет из кустов на дорогу мирная буренка —и погибнет человек, а с ним и все добрые начинания, которые, может быть, перевернули бы все.
...Корпус судна мелко задрожал. Пошли, кажется. Тихохонько, но поползли. Носачу некогда торчать на месте. Суточный план уже наматывает нам десятки тонн рыбы. Мы считаемся уже на промысле.
Закачало сильнее. И реветь «Катунь» перестала. Видать, туман рассосался.
Засыпаю. Но тут же меня будит таможенник. «Деньги советские есть?» — «Нет». — «Спиртное?» — «Нет».
«Посылки кому-нибудь есть?» — «Нет». (Какие еще посылки?) — «Золотые вещи?» — «Нет». — «Счастливого плавания». —«Спасибо».
Очнулся. Каюта пуста. Что за черт! Только что был таможенник! Приснилось. Но приснилось в точности, как было все при отходе. Именно так проверял меня таможенник. Сначала вошел пограничник, отобрал паспорт моряка и велел сидеть в каюте. Почему-то меня всегда провожают и встречают на границе красивые парни. В отлично подогнанной выглаженной форме, в начищенных сапогах. И отменно вежливые. Представляю, какое приятное впечатление производят они на иностранцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— Облезем.
— Если под африканским солнышком загорать собираетесь —облезете,— парировал Носач.— Еще раз повторяю— трап не поднят.
Потом говорил новый начальник базы Фриц Фрицевич Дворецкий, высокий, еще довольно молодой, но уже совершенно лысый. Сверкая золотым зубом, он весело рассказывал о том, что вот уже двадцать лет знает капи-тана Носача и что руководство базы уверено, что коман-да траулера под водительством такого капитана план не только выполнит, но и перевыполнит и с честью вернется в родной порт. Что же касается некоторой неразберихи при обеспечении судна к рейсу и задержки с выходом в море, то отделы снабжения базы, виновные в этом, понесут суровое наказание.
Дворецкий призвал нас к трудовому подвигу. Выполнить план нам предстояло почти на два миллиона рублей. И когда начальник базы об этом сказал, кто-то из матросов охнул.
— Охать не надо,—подал голос Роман Иванович, парторг базы.—Глаза боятся —руки делают. Тем более руки моряка.
Теперь говорил он. С постоянной привычкой слегка прищуривать глаза и держать на губах чуть ироническую улыбку, он глядел на матросов с ласковой доброжелательностью. Парторг говорил, что партком базы надеется на рыбаков, что агитировать он их не собирается, все они взрослые, не первый раз идут в рейс и отлично понимают, чего от них ждут на берегу.
Парторг говорил, а я вспоминал, как он плясал на свадьбе. Носач недавно выдал замуж дочь, и парторг плясал под музыку «Бременских музыкантов», плясал здорово, артистично, со всякими коленцами и ужимками, с хитрецой в глазах. Потом будто бы вывихнул ногу', стал ковылять, кряхтеть. Хохот стоял. Он и здесь, на «Катуни», когда увидел меня во время шлюпочной тревоги, подмигнул хитровато — ну как, мол, матрос, бегаешь? То ли еще будет в море!..
А свадьба была веселой, шумной, с размахом. Папа не поскупился, не ударил в грязь лицом...
...Что такое, никак не могу уснуть! И почему-то все время думаю: зачем загрузили в порту в морозильные камеры свежую салаку прямо с СРТ и пошли с ней в море? Наш отход задержался из-за нее. Сначала говорили, что отвезем ее в Пионерский и там сдадим на берег, потому как в Калининграде, в холодильниках города, совершенно нет места, все забито. И нежная, только что выловленная в море салака вот-вот начнет тухнуть. Оказывается, негде городу хранить свежую рыбу. Это меня удивило. Вот уж не думал! Потом сказали, что отвезем эту салаку в море на рефрижератор. Носач сопротивлялся как мог, но откреститься от этой злополучной рыбешки не сумел.
В Пионерский мы не пошли. Идем вот в открытое море. Черт-те что получается! Поймали салачку в море— это денежек стоит. Доставили ее на берег — тоже денежек стоит. Простоял СРТ с рыбой у причала — денежки. Загрузили ее нам в морозильники — опять денежки. Теперь мы ее тащим обратно в море — снова денежки. Потом перегрузим на рефрижератор, и он снова, уже во второй раз, доставит ее на берег. Все это вместе уже не денежки, а деньги, причем крупные. И простая салака станет золотой рыбкой. Буквально.
Кто же до этого додумался? Почему нельзя было пустить эту салаку сразу в продажу свежей? Зачем обязательно морозить? Задавал такой вопрос. Мне ответили, что по такой цене ее не берут. Ну а если пустить ее подешевле? Взяли бы? Взяли. Но чтобы пустить подешевле, надо согласие Москвы. Пока это согласие придет — рыба протухнет. А улов надо сохранить, он уже в реляциях существует, его уже внесли в выполнение государственного плана. И пусть теперь элементарная салака хоть золотой, хоть бриллиантовой становится — важно сохранить цифру улова. Парадокс! Но факт. Мы идем по морю, а в морозильниках у нас простая рыбка превращается в золотую. Потом это золото будем загонять за медяки.
Когда об этой салаке на отходном собрании задали вопрос начальству, то Фриц Фрицевич ответил: «Вынуждены». И в объяснения не пустился. Вынуждены — и все. И сразу же перешел на другое, мол, задержка выхода в море не из-за салаки произошла, а из-за того, что службы базы проявили нерасторопность, и виновные понесут наказание, и что впредь начальники отделов по обеспечению судов будут порасторопнее, потому как он их всех накажет. Получилась у него тронная речь. Дело в том, что в роли начальника базы выступал он на отходном собрании впервые. Слышал об этом новом начальнике не очень лестные отзывы. Говорят — карьерист. Может, и Карьерист, а может, из зависти сплетничают. А может быть, он из начальников новой формации, из тех, кто не стесняется предложить себя на какой-либо пост совсем не из карьеристских побуждений, а ради пользы де-ла. НТР и на флоте тоже.
Прежний начальник был мягкотел. Потому и «ушли» его. А этот круто заворачивает. Произвел на меня впечатление. Может, внешностью? Лыс, худощав, строен, жесткое выражение лица. На Фантомаса похож. И имечко тоже запомнишь — Фриц Фрицевич. Энергичен, решителен— в общем, человек на своем месте. И никто не догадывается, что пройдет не так много времени — и он погибнет в автокатастрофе из-за коровы, появившейся на шоссе. И многие его преобразования останутся незавершенными. Как все странно! Вылезет из кустов на дорогу мирная буренка —и погибнет человек, а с ним и все добрые начинания, которые, может быть, перевернули бы все.
...Корпус судна мелко задрожал. Пошли, кажется. Тихохонько, но поползли. Носачу некогда торчать на месте. Суточный план уже наматывает нам десятки тонн рыбы. Мы считаемся уже на промысле.
Закачало сильнее. И реветь «Катунь» перестала. Видать, туман рассосался.
Засыпаю. Но тут же меня будит таможенник. «Деньги советские есть?» — «Нет». — «Спиртное?» — «Нет».
«Посылки кому-нибудь есть?» — «Нет». (Какие еще посылки?) — «Золотые вещи?» — «Нет». — «Счастливого плавания». —«Спасибо».
Очнулся. Каюта пуста. Что за черт! Только что был таможенник! Приснилось. Но приснилось в точности, как было все при отходе. Именно так проверял меня таможенник. Сначала вошел пограничник, отобрал паспорт моряка и велел сидеть в каюте. Почему-то меня всегда провожают и встречают на границе красивые парни. В отлично подогнанной выглаженной форме, в начищенных сапогах. И отменно вежливые. Представляю, какое приятное впечатление производят они на иностранцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108