Никакого крика и никакой прохладцы. Работающих тоже стало больше. Все четко, все слаженно. Что такое? А-а, капитан у трапа. В полной парадной форме. С медалью Героя Социалистического Труда. Эффектен. Сразу видать — настоящий капитан. Матросы деловито и проворно бегают по палубе. Капусту и картошку уже подобрали. Мешки, бочки, ящики исчезают где-то в чреве судна. Все это там, в прови-зионке, складывается на долгое хранение.
Я исщелкал всю катушку, радуясь, что погрузка у меня «в кармане». (Потом, когда проявил пленку, она оказалась испорченной — передержка. Это я умею.)
— Послушай...те,— обратился ко мне молодой мужчина с аккуратным пробором в волнистых, тщательно уложенных волосах, будто он только что вышел из парикмахерской.— Не поможете мне принести карты?
В картографическом отделе порта нам выдали большую кипу штурманских карт и с десяток толстых книг — лоций. Нас трое. По пути за картами штурман (это был третий помощник капитана, Гена) прихватил себе в помощь еще одного матроса. Паренек шел вразвалочку, как ходят старые мариманы, снисходительно-скучающим взглядом посматривал на суда у причалов. Вид у него бывалого матроса, которому наскучили все эти отходы, приходы, штормы и штили. На меня он поглядывал, как боцман на салажонка. А в картографическом отделе сразу сел на стул и со скучающим видом стал ждать, пока штурман разберется с каргами.
— Северное море где? — спросил штурман Гена, внимательно сверяя карты со списком.
— Внизу.— Пожилая и усталая женщина показала пальцем под стопку карт.
— А Ла-Манш?
—Смотрите как следует,— недовольно хмурилась женщина.— Все на месте.
— Побережье Африки есть?
— Есть, есть. Вот оно, побережье Африки,— показала на карты женщина.— Все по списку, молодой человек.
Северное море, Па-де-Кале, Дуврские меловые скалы, Ла-Манш, Гавр, Брест... Мы пойдем теми местами, где жили и боролись герои книг, которыми я зачитывался на крыше сарая на маленькой далекой сибирской станции, мечтал вместе с ними путешествовать, сражаться на шпагах, скакать на быстроногих арабских скакунах, плыть по бурному морю... Вот и сбываются мечты детства.
Будем проходить мимо Франции, где когда-то, еще в шестнадцатом году, был мой отец — царский солдат, воевавший на стороне французов против немцев...
— Лоции Балтийского моря? — продолжал штурман
Гена.
— И лоции все на месте. Что вы на самом деле! — совсем уж потеряла терпение пожилая женщина. Я никак не мог понять, что ее сердит.
— Работа уже окончена, а вы пришли. Еще бы позднее заявились.
А-а, вот оно что, оказывается!
Она посмотрела на круглые корабельные часы, висящие на стене.
— И каждый день вот так,— ворчала она.— Торопятся, кричат, а все равно отходят через неделю.
— Сегодня отойдем,— заверил штурман Гена.
— Еще послезавтра прибежишь, что-нибудь забудешь.
— Молод, горяч,— сказала вошедшая женщина. Она была молода, красива вызывающей броской красотой, что достигается косметикой и немалыми усилиями при уходе за своим лицом. Она ласковооценивающе окинула штурмана Гену медлительным взглядом. На губах ее таилась неопределенная улыбка.
Штурман Гена враз ожил, засветился, тоже оценивающе оглядел молодую женщину, и такая же неопределенная улыбка коснулась его губ. Они сделали стойку друг на друга, почувствовав единство взглядов. Сошлись родственные души.
— Еще прибежит,— сказала пожилая женщина молодой, надевая пальто и давая этим понять, что нам пора уходить, что рабочий день в картографическом отделе окончен.
— Неплохо бы, неплохо,— произнес штурман Гена, не отводя глаз от молодой красавицы.
Мы свернули карты в рулоны, связали бечевками, взвалили на плечи. Рулоны оказались тяжелыми и скользкими. Пока дотащили до траулера, упрели. По пути штурман Гена дважды спросил бывалого матроса:
— Отойдем или нет сегодня, Дворцов?
— У нее муж рыбмастером ходит,— сказал в ответ бывалый матрос.— Сейчас на Кубе.
— М-м,— промычал штурман Гена и со вкусом пожевал полными спелыми губами...
Никак не могу уснуть.
«Катунь» кричит, и гудок этот тосклив и тревожен. И меня охватывает беспокойное чувство, такое знакомое в последнее время, так часто настигающее меня в самых неожиданных местах: в кино, в поезде, на собрании и особенно ночью, в одиночестве. Чувство неудовлетворенности. Может быть, оно и погнало в море? Чего-то стало не хватать. Видимо, жизненного накала, какой-то обжигающей струи, постепенно увяз в трясине благополучия, в мелочах жизни, в нелепой и ненужной суете. Начал просыпаться ночами с тревожным ощущением ограниченности отпущенного судьбой времени, с обнаженной ясностью понимая, что годы прошли и ничего не сделано. «Не закрывай трусливо глаза, Гордеич,— осталось не так уж и много. Лучшие годы разбазарены». Спешить, спешить, чтобы хоть что-то успеть сделать!
Бессонными ночами чувствовал, что уходит талант. Да и было-то его отпущено самую малость, самую кроху, и тот — как песок сквозь пальцы. Да и не талант это вовсе, а лишь некие литературные способности.
«И даль свободного романа я сквозь магический кристалл» совсем еще не различаю. Да и будет ли роман? Почему обязательно роман. А если просто записки рулевого?
И все же какой леший несет меня за тридевять земель, за «море-океан» не на день, не на неделю — на полгода? И не созерцателем, а простым матросом. Эксперимент? Утверждение личности? Что я — десятиклассник! Роман» тика простительна молодым. Не поздновато ли в моем возрасте?
Но странное дело, как только окончательно созрело решение пойти в море матросом, именно простым матросом, так ощутил я какое-то раскрепощение. Как только ступил на палубу, так отодвинулись все земные заботы и всякие недоделанные дела. Вдруг почувствовал себя, как в молодые годы, матросом, за которого думает начальство. Оно знает, куда послать, что заставить делать. Мое дело теперь — выполнять...
«Катунь» покачивается, ревет. Двигатели молчат. Сто-им. Значит, туман еще не рассеялся и капитан в рубке. Неуютно сейчас там. Ветер в открытое лобовое окно. Бр-р! Усну я сегодня, нет?
И вдруг вспоминаю, как меня застраховали перед отходом в рейс. Не успел я еще и оглядеться в каюте, как без стука решительно вошли две женщины.
— Член экипажа?—почему-то строго спросила энергичная полная дама в рыжем заграничном парике.
Несколько растерянно, потому как еще не привык считать себя членом экипажа, я все же ответил утвердительно.
— Застрахован?
— От чего?
— От всего.— Полная дама многозначительно изломила густую и по-мужски широкую бровь.
— В море первый раз? — спросила женщина помоложе, с натуральными волосами.
Я пояснил дамам, что последний раз был в море двадцать два года назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Я исщелкал всю катушку, радуясь, что погрузка у меня «в кармане». (Потом, когда проявил пленку, она оказалась испорченной — передержка. Это я умею.)
— Послушай...те,— обратился ко мне молодой мужчина с аккуратным пробором в волнистых, тщательно уложенных волосах, будто он только что вышел из парикмахерской.— Не поможете мне принести карты?
В картографическом отделе порта нам выдали большую кипу штурманских карт и с десяток толстых книг — лоций. Нас трое. По пути за картами штурман (это был третий помощник капитана, Гена) прихватил себе в помощь еще одного матроса. Паренек шел вразвалочку, как ходят старые мариманы, снисходительно-скучающим взглядом посматривал на суда у причалов. Вид у него бывалого матроса, которому наскучили все эти отходы, приходы, штормы и штили. На меня он поглядывал, как боцман на салажонка. А в картографическом отделе сразу сел на стул и со скучающим видом стал ждать, пока штурман разберется с каргами.
— Северное море где? — спросил штурман Гена, внимательно сверяя карты со списком.
— Внизу.— Пожилая и усталая женщина показала пальцем под стопку карт.
— А Ла-Манш?
—Смотрите как следует,— недовольно хмурилась женщина.— Все на месте.
— Побережье Африки есть?
— Есть, есть. Вот оно, побережье Африки,— показала на карты женщина.— Все по списку, молодой человек.
Северное море, Па-де-Кале, Дуврские меловые скалы, Ла-Манш, Гавр, Брест... Мы пойдем теми местами, где жили и боролись герои книг, которыми я зачитывался на крыше сарая на маленькой далекой сибирской станции, мечтал вместе с ними путешествовать, сражаться на шпагах, скакать на быстроногих арабских скакунах, плыть по бурному морю... Вот и сбываются мечты детства.
Будем проходить мимо Франции, где когда-то, еще в шестнадцатом году, был мой отец — царский солдат, воевавший на стороне французов против немцев...
— Лоции Балтийского моря? — продолжал штурман
Гена.
— И лоции все на месте. Что вы на самом деле! — совсем уж потеряла терпение пожилая женщина. Я никак не мог понять, что ее сердит.
— Работа уже окончена, а вы пришли. Еще бы позднее заявились.
А-а, вот оно что, оказывается!
Она посмотрела на круглые корабельные часы, висящие на стене.
— И каждый день вот так,— ворчала она.— Торопятся, кричат, а все равно отходят через неделю.
— Сегодня отойдем,— заверил штурман Гена.
— Еще послезавтра прибежишь, что-нибудь забудешь.
— Молод, горяч,— сказала вошедшая женщина. Она была молода, красива вызывающей броской красотой, что достигается косметикой и немалыми усилиями при уходе за своим лицом. Она ласковооценивающе окинула штурмана Гену медлительным взглядом. На губах ее таилась неопределенная улыбка.
Штурман Гена враз ожил, засветился, тоже оценивающе оглядел молодую женщину, и такая же неопределенная улыбка коснулась его губ. Они сделали стойку друг на друга, почувствовав единство взглядов. Сошлись родственные души.
— Еще прибежит,— сказала пожилая женщина молодой, надевая пальто и давая этим понять, что нам пора уходить, что рабочий день в картографическом отделе окончен.
— Неплохо бы, неплохо,— произнес штурман Гена, не отводя глаз от молодой красавицы.
Мы свернули карты в рулоны, связали бечевками, взвалили на плечи. Рулоны оказались тяжелыми и скользкими. Пока дотащили до траулера, упрели. По пути штурман Гена дважды спросил бывалого матроса:
— Отойдем или нет сегодня, Дворцов?
— У нее муж рыбмастером ходит,— сказал в ответ бывалый матрос.— Сейчас на Кубе.
— М-м,— промычал штурман Гена и со вкусом пожевал полными спелыми губами...
Никак не могу уснуть.
«Катунь» кричит, и гудок этот тосклив и тревожен. И меня охватывает беспокойное чувство, такое знакомое в последнее время, так часто настигающее меня в самых неожиданных местах: в кино, в поезде, на собрании и особенно ночью, в одиночестве. Чувство неудовлетворенности. Может быть, оно и погнало в море? Чего-то стало не хватать. Видимо, жизненного накала, какой-то обжигающей струи, постепенно увяз в трясине благополучия, в мелочах жизни, в нелепой и ненужной суете. Начал просыпаться ночами с тревожным ощущением ограниченности отпущенного судьбой времени, с обнаженной ясностью понимая, что годы прошли и ничего не сделано. «Не закрывай трусливо глаза, Гордеич,— осталось не так уж и много. Лучшие годы разбазарены». Спешить, спешить, чтобы хоть что-то успеть сделать!
Бессонными ночами чувствовал, что уходит талант. Да и было-то его отпущено самую малость, самую кроху, и тот — как песок сквозь пальцы. Да и не талант это вовсе, а лишь некие литературные способности.
«И даль свободного романа я сквозь магический кристалл» совсем еще не различаю. Да и будет ли роман? Почему обязательно роман. А если просто записки рулевого?
И все же какой леший несет меня за тридевять земель, за «море-океан» не на день, не на неделю — на полгода? И не созерцателем, а простым матросом. Эксперимент? Утверждение личности? Что я — десятиклассник! Роман» тика простительна молодым. Не поздновато ли в моем возрасте?
Но странное дело, как только окончательно созрело решение пойти в море матросом, именно простым матросом, так ощутил я какое-то раскрепощение. Как только ступил на палубу, так отодвинулись все земные заботы и всякие недоделанные дела. Вдруг почувствовал себя, как в молодые годы, матросом, за которого думает начальство. Оно знает, куда послать, что заставить делать. Мое дело теперь — выполнять...
«Катунь» покачивается, ревет. Двигатели молчат. Сто-им. Значит, туман еще не рассеялся и капитан в рубке. Неуютно сейчас там. Ветер в открытое лобовое окно. Бр-р! Усну я сегодня, нет?
И вдруг вспоминаю, как меня застраховали перед отходом в рейс. Не успел я еще и оглядеться в каюте, как без стука решительно вошли две женщины.
— Член экипажа?—почему-то строго спросила энергичная полная дама в рыжем заграничном парике.
Несколько растерянно, потому как еще не привык считать себя членом экипажа, я все же ответил утвердительно.
— Застрахован?
— От чего?
— От всего.— Полная дама многозначительно изломила густую и по-мужски широкую бровь.
— В море первый раз? — спросила женщина помоложе, с натуральными волосами.
Я пояснил дамам, что последний раз был в море двадцать два года назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108