А Ованес по-прежнему задумчиво смотрит на палубу и ничего не видит на ней. Его мысли далеко-далеко отсюда, за тысячи верст.
— Не-ет...— тянет он.
—- Не нет, а да,— решительно говорит штурман Гена. Он еще в роли Наполеона. Он доволен. Трал идет нормально. И всеми на палубе командует не кто-нибудь, а он — штурман Гена.— Навигаре эст вивере, то бишь плавать — значит жить! В море хорошо! Здесь ты свободен, как Кармен.
И он даже слегка потягивается, показывая, как он свободен.
— Штурман, трал запутался! — раздается вдруг громкий голос.
— Как запутался! — панически вскрикивает штурман Гена и припадает к стеклу.
— «Доски» косо пошли! — докладывает Зайкин с кормы.
— Что же делать? —растерянно спрашивает штурман Гена неизвестно кого.
— Капитану надо доложить,— подсказывает лебедчик.
— Хорошо тебе говорить! — огрызается штурман Гена и даже бледнеет.— Он понесет по кочкам!
Но уже кидается к телефону. Выхода нет, надо звонить.
— Арсентий Иванович, трал запутался,— с трепетом докладывает он капитану.
— Как это вы там умудрились в такую погоду запутать! — слышится по телефону хриплый голос Носача, не предвещающий ничего доброго.— С вами не соскучишься!
Через минуту Носач уже на корме. Он перевешивается через борт и внимательно смотрит на ваера, уходящие в толщу океана. Берет микрофон.
— В рубке, внимание! Все по местам! — раздается его
железный голос. И мы все подтягиваемся, готовые неза
медлительно выполнить приказания капитана.
Команды сыпанули как из рога изобилия: - — Потрави левую лебедку! Стоп! Еще чуть-чуть! Стоп-стоп! Потрави правую! Стоп!
Голос капитана заполняет рубку, он один всецело властвует теперь здесь. Лебедчик Володя Днепровский четко и быстро выполняет приказы. Я тоже начеку.
— Малый ход! — приказывает капитан, и штурман Гена бросается к пульту управления машиной, переводит ручку.
— Лево на борт!
Это мне. Поворачиваю штурвал.
— Вира правую лебедку! Вира больше! — гремит, бьет по ушам голос капитана.— Прямо руль!
Одерживаю траулер, покатившийся было на левый борт. Черт, лишь бы удержать! Не дай бог еще по моей вине запутать трал. Пронеси и помилуй!
— Увеличить ход! Право на борт! Перекладываю штурвал направо.
— Левую лебедку вира! Сбавь ход! Прямо руль! Вира правую лебедку! Стоп! Стоп!—И уже спокойным голосом Носач заканчивает: — Хорош! Все!
В рубке облегченный вздох. Кажется, пронесло. Все же капитан мастер своего дела. Ничего не скажешь. Штурман вытирает лоб и обреченно произносит:
— Сейчас «новогодняя елка» будет.
Через минуту хмурый капитан в рубке. Лицо помятое со сна. Он сутки гонялся за косяками, не отходил от фишлупы, только прилег, и вот — на тебе! — запутали трал.
— Соловьева ко мне! — бросает Носач Ованесу. Тот загремел сапогами по трапу вниз.
— Какой курс? — спрашивает капитан, подходя к фишлупе и всматриваясь в нее.
— Сто восемьдесят! — докладываю я,
— Возьми право пять!
— Есть право пять!
В рубку поднимается старший тралмастер и молча смотрит в спину капитана.
— Ты где был, когда отдавали трал? — грозно спрашивает Носач, не оборачиваясь.
— В каюте! — с вызовом отвечает Соловьев.
— Трал отдают, а ты не поинтересуешься, как «доски» в воду идут!
.— Вы не кричите!
— Я кричу? — удивляется капитан и поворачивается
к взъерошенному старшему тралмастеру.— Да если я за
кричу, ты рассыплешься, от тебя одна куча останется.
Носач нависает над низкорослым Соловьевым.
— Я прилег на минуту,— хмуро сводит светлые брови старший тралмастер.— А здесь есть бригадир, и штурман в рубке тоже пусть не зевает.
— Штурман мне еще ответит,— обещает капитан. Штурман Гена зябко ежится.— А этот твой Зайкин — пустое место. То «богородица» у него закрутится, то «доски» запутаются, то подбора завернется...
— Я его не защищаю...
— Ты его не защищать должен, а научить работать. Месяц уже в рейсе. Бригадиром будет другой, а Зайкин твой пусть поработает матросом,— объявляет свое решение капитан.
— А кто мастером добычи?—спрашивает старший тралмастер.
— Любой лебедчик. Хоть Царьков.
— Из Царькова бригадира не получится.
— Почему?
— Он — ни рыба ни мясо,— усмешка трогает губы Соловьева.
— Тогда ты будешь в бригаде. Не смог научить человека — работай сам за него.
— Спишите меня,— с неожиданной решительностью заявляет старший тралмастер.
— Списал бы,— зло бросает ему капитан,— да куда я тебя, к черту, спишу! Кто мне даст замену! Думаешь, что говоришь?
— Думаю,— упрямо сжимает челюсти Соловьев и белеет.
— Плохо думаешь! — повышает голос Носач.— Будешь работать вместо Зайкина, а я вместо тебя старшим тралмастером.— Помедлив, заканчивает: — Списывать тебя надо было раньше, когда на промысел шли. Жалею теперь, что не списал.
Капитан круто поворачивается к фишлупе. Старший тралмастер, набычившись, уходит вниз.
В рубке тягостная тишина.
По трапу поднимается Шевчук. Лицо у него обиженное. Значит, что-то стряслось серьезное, о чем мы еще не знаем.
— Ну что это за старший тралмастер! — оборачивается к Шевчуку капитан.— Все забросил, ко всему равнодушен! Это ты мне его подсунул! Твоя работа! Вот у меня был тралмастер Боболев. Знаешь такого?
— Знаю,— спокойно отвечает первый помощник, но чувствуется, что спокойствие это показное.
— Во-от. Так он все записывал в свой талмуд. В каком месте какой трал надо отдавать, какой лучше работает — донный или пелагический. Все величины, все параметры записывал. У него какая-то амбарная книга была, он туда свои закорючки вносил. Все районы промысла, как свой приусадебный участок, знал. А этот ничем не интересуется.
— Ас семьей как у него было? — спрашивает Шевчук.
— У кого?
— У Боболева.
— Чего с семьей? Нормально.— Капитан вопросительно глядит на своего первого помощника.
— Ну вот,— с укоризненной ноткой говорит Шевчук.— А у нашего нет.
— А что такое? — настораживается Носач.
— Сегодня телеграмма свалилась, жена от него ушла. Ты спал, Фомич мне ее принес.
Капитан долго молчит. Потом переводит хмурый взгляд на штурмана Гену, который покорно ждет разноса, и вдруг зло кричит:
— Ну и черт с ней! Шлюха! Скатертью дорожка!
— Тебе—черт с ней!—повышает голос и Шевчук.— А ему?
Хохолок на макушке первого помощника топорщится еще больше, принимает боевой петушиный вид. Шевчук нервно поправляет круглые очки.
— И ему тоже! — не сбавляет тона Носач.— Уцепился за юбку! Она там подолом трясет, а он тут нюни распустил.
— Пословицу знаешь? — напористо спрашивает Шевчук.
— Какую еще пословицу? — недовольно глядит капитан на своего первого помощника.
— Чужую беду руками разведу, а своя придет — ума не приложу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108