— Море — твое зеркало, сказал Бодлер,— напоминаю я.
— Не очень-то красиво выглядит человек в этом зеркале сегодня,— усмехается начальник промысла.
Спрашиваю его: можно ли еще надеяться на лучшие времена в рыболовстве, ну хотя бы за счет освоения новых районов промысла и внедрения в пищу новых пород рыб? Все же океан огромен, что ни говори.
— Рыбные места уже все известны, все освоены. Может быть, только где-нибудь подо льдом, на полюсе. Но это не решение вопроса.
Алексей Алексеевич задумчиво смотрит на океан, на брызги, что летят и летят шрапнелью в стекло.
— А знаете,— говорит он,— когда-то территориальная зона была на расстоянии полета пушечного ядра от берега — три мили. Потом увеличили до шести, до двенадцати, потом до тридцати семи, дальше — пятьдесят миль, сто двадцать, теперь — двести миль.
— Так будет идти — разделим океан,— говорю я.
— Не исключена возможность, уже есть такие предложения. Разделили же Африку колониальные державы в прошлом веке. Могут и океан.
— Что же получится?
— Черт его знает, что получится! Пошлину будем платить, как на дорогах раньше, при феодалах. И исчезнет «божья дорога».
Помолчав, говорит:
— Вся рыба на шельфах. Жизнь на земле, как известно,— солнце. И рыба идет на нерест и выгул в мелкие места, в прогретые солнцем воды. Там пища, там тепло, там солнце. И теперь, когда государства закрыли шельфы, создалась рискованная ситуация. Вот ирландцы с англичанами все время воюют за рыбные места.
— Что же делать? — спрашиваю я.— Какой выход вообще с рыболовством?
—. Голубая революция,— незамедлительно отвечает начальник промысла. И поясняет: — Самим выращивать рыбу в водоемах: в озерах, в прудах, в морях, как выращиваем скот, птицу. Рыбные фермы нужны. Ну представьте: разве мог бы человек прокормить себя в нынешнее время одной охотой или сбором диких съедобных растений? Нет, конечно! Человек давно сеет хлеб и собирает урожай, и это— разумно. Давно разводит скот, и это тоже разумно. Давно садит сады, собирает плоды. Человек давно понял, что хлеб надо сеять — никто другой этого не сделает; что скот надо разводить — никто другой этим заниматься не будет; что надо садить сады — никто другой садить их не станет. Но вот никак не может понять, что океан—это тот же сад, то же поле, то же пастбище. И этот сад, это поле, это пастбище надо культивировать. Человек привык брать безвозмездно, без затрат на выращивание. Разводить надо рыбу, разводить!
— Я своему зятю говорю: ты после института иди занимайся внутренними водоемами,— подает голос Носач.— А он — в океан, и все! А мы сами скоро безработными станем. Ну вот что тут поймаешь! Чисто, как футбольное поле!
Капитан зло тычет пальцем в фишлупу.
Представить себе, что эти капитаны не будут капитанами,— невозможно. У них вся жизнь прошла на море. Это их судьба. Алексей Алексеевич с детства связан с морем. Отец его был штурманом, дядя — капитаном. Жили в Мурманске. Впервые вышел он в море девяти лет от роду, с дядей. Сделал три рейса. Был забавой для всей команды. А попал туда так. Однажды спал у отца в каюте, вдруг слышит голос дяди (сейнеры их стояли рядом у причала): «Возьму-ка я твоего Лешку в море!» —«Бери,— ответил отец.— Только спит он». Когда пришли будить, Лешка уже был готов к дальним плаваниям, в сапогах и в шапке. «Лешка-сказочник» звали его в детстве. Он все, что читал, рассказывал наизусть. Матросам это очень нравилось. Ни радио, ни газет, ни тем более телевизора тогда на судне не было. Раньше, в старину, поморы брали с собой сказителей, чтобы развлекали на досуге, особенно длинными полярными ночами на зимовьях, где-нибудь на Новой Земле, куда ходили за морским зверем. Вот и маленький Алешка эту судовую роль исполнял. Воевал он, как ни странно, не моряком, а зенитчиком. Но после демобилизации сразу же поехал в Архангельск, на флот, затем на Балтику. Ходил в море простым матросом, потом стал капитаном, а потом и Героем Соц-труда.
— Да,— повторяет Алексей Алексеевич,— надо разводить голубые огороды, делать морские фермы.
— Но я читал,— говорю я,— что у нас только в Каспий и Черное море выпускают около десяти миллиардов особей молоди семги, что тридцать процентов мирового вылова лосося — это искусственно выведенная рыба и что Советский Союз и Япония ежегодно выпускают в море почти два миллиарда лососей. Два миллиарда! Представить только!
— А надо двадцать миллиардов, вот в чем дело! — сбивает мой восторг начальник промысла.— Разведением рыб мы занимаемся, это верно. Но цифры, которые вы привели, несмотря на их величину смехотворно малы, чтобы об этом говорить серьезно.
— Сейчас все на криля надеются,— опять подает голос капитан.
— Криля много, это верно,— соглашается начальник промысла.—Но это — не панацея. Не будем забывать про нефть. Ее все больше и больше льется в океан, и она может погубить и криль, и весь планктон.
— Отбираем пищу у китов?—спрашиваю я.
— Все равно подохнут без еды,— вмешивается в разговор штурман Гена.— Уж лучше перебить, чем голодом морить.
Начальник промысла долго и внимательно смотрит на штурмана и говорит:
— Главное в том, что некоторые, в отличие от своих
отцов, лишены чувства священного уважения к чужой
жизни и ответственности перед будущим.
Штурман Гена краснеет и молчит.
— Истребление природных ресурсов, выходящее за пределы разумного, стало типичной чертой современного мира. Вы согласны?
— Пожалуй, да,— осторожно говорю я.
— «Да» — без «пожалуй». Кстати, этим вопросом должны интересоваться вы, писатели. Это ваша область.
— Вы же начальник промысла,— не без упрека замечаю я.
— Вы предлагаете мне бросить рыбалку? Это моя профессия.
Возразить мне нечего. Смотрю на Носача, а он о своем.
— Да, пусто,— вздыхает Носач, глядя в фишлупу.— На юге через неделю сабля пойдет, потом луфарь. А на севере пикшу берут, сайду.
— Знаю,— недовольно отзывается Алексей Алексеевич.— Не дави ты мне на психику. Подождем ответа с берега.
Начальник промысла должен сейчас решить, как правильно поступить: или двинуться на север или на юг, или оставить траулеры здесь, в этом районе, подождать немного, хотя каждые сутки—это сотни тонн долга. Он сейчас как полководец — все должен предугадать, все предусмотреть. На нем ответственность больше, чем на любом капитане. Они за одно судно отвечают, а он — за все.
— Должна, должна сюда прийти рыба! — говорит он своему другу.— Начался северо-западный ветер, видишь? При нем хорошо ловится скумбрия. А она тебе и план сделает, и заработок, и для потребителя хороша.
— Не первый год замужем, знаем,— бурчит Носач.— Когда она только придет, эта рыбка?
Вчера, когда мы сидели в капитанской каюте и Носач уже спал, чтобы ни свет ни заря вскочить и бежать в рубку, к фишлупе, искать рыбу, Алексей Алексеевич сознался, что смертельно устал от моря, от ответственности, что хочется пожить по-человечески, в семье, на берегу, в уюте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108