В какое время возник он, Луфарь не заметил, но когда устраивался на ночлег, его не было, это Луфарь хорошо помнил.
Луфарь уже засыпал — усталость брала свое, когда услышал шум надвигающегося косяка. По плотному шороху, по густому писку, по колебанию воды Луфарь определил, что идет большой косяк анчоуса — его лакомая пища. И сразу же возвратилось чувство голода и выгнало его из убежища.
Луфарь затаился за выступом большого камня.
Шум огромной массы надвигался, и Луфарь вдруг почувствовал, что анчоусы возбуждены и идут со скоростью, на какую только способны. Видимо, они уходили от погони, а это значит, что косяк плотно сбит и каждая рыба зорко наблюдает, что происходит рядом, все время начеку, и потому охота будет нелегкой. Когда рыба, почуяв опасность, сбивается в монолит, оторвать от него добычу очень трудно, это Луфарь знал по опыту. Но голод требовал утоления, и Луфарь приготовился к охоте.
Шум надвинулся вплотную, и Луфарь увидел в ночной воде тускло-серебристое тело косяка, на предельной скорости проносящегося мимо. Вода вихрилась возле него, вскипала пузырьками, слабо светилась.
Нет, это не был плотно сбитый страхом косяк, который уходит от погони. Он двигался куда-то с другой целью. Были и отставшие, чего не бывает, если рыба уходит от преследования. И Луфарь с удовольствием полакомился двумя-тремя отставшими анчоусами.
Но закуска только растравила аппетит, и Луфарь кинулся вдогонку, надеясь поживиться еще. И чем дальше он двигался за уходящей рыбой, тем сильнее становился свет, бьющий откуда-то спереди и сверху. Неведомая звезда, каких еще не видывал Луфарь, манила к себе с одуряющей силой.
Луфарь, позабыв про охоту, про голод, нагнал косяк и устремился вместе с ним к загадочному свету, что становился все ярче и ярче.
Луфаря толкали анчоусы, терлись о бока, пересекали путь, мешали — он был уже в самой гуще косяка,— и все неслись к свету, к свету, к свету!
Косяк был охвачен единым желанием побыстрее достичь этой ослепительной, сводящей с ума звезды. Уже не было никаких чувств, никаких помыслов, кроме одного—достичь звезды! Яркий серебристый свет пронзал воду и властно звал к себе. Какая-то высшая и сладостная сила, приглушив все инстинкты, заставляла неудержимо двигаться к свету. Завороженная притягательным лучом, с притуплённым чувством опасности вся масса рыбы — хищники и жертвы, забыв в этот миг друг о друге,— неслась все быстрее и быстрее к единой цели. Достичь ее! Достичь!
Они не знали, что уже охвачены со всех сторон огромной сетью и единственный выход из пока еще невидимого капкана вот-вот захлопнется. Снизу той же сетью они были отрезаны от спасительного дна. Оставался свободным только верх океана, но граница двух стихий была извечно враждебна для обитателей воды.
Огромная масса рыбы кишела, терлась, обезумев, давила друг друга, нижние ряды напирали на верхние, стремясь пробиться ближе к свету, и косяк становился все плотнее и плотнее, уже тяжело было дышать, трудно пошевелиться, уже раздались крики задыхающихся...
И вдруг ослепительное око погасло. Огромное стадо анчоуса и все, кто был захвачен его движением, замерли — их поразил шок. Во внезапно наступившей мгле был слышен лишь сдавленный шорох.
Луфарь вдруг забеспокоился — инстинкт самосохранения, освобожденный от магической силы света, дал сигнал опасности. И Луфарь, напрягая все силы, расталкивая рыб, скользя меж плотных рядов, кинулся прочь, по пути заглотав с десяток анчоусов.
Почувствовала смертельную опасность и вся огромная масса рыб. Тесня друг друга, они ринулись в коридор еще не захлопнувшейся ловушки.
Луфарь не знал, конечно, что от неминуемой гибели его спасла случайность — на траулере кошелькового лова вышел из строя двигатель, и свет на судне погас. Выключился и многотысячесвечовый прожектор, направленный на воду.
Притягательную силу света человек использует при ночном лове. И рыба обречена. Она сама всеми силами стремится попасть в трал, поближе к этому обманному свету.
И только счастливый случай — один из тысячи — на этот раз избавил Луфаря от неминуемой гибели. Пока еще судьба хранила его.
А в это время из другой точки океана стрелой неслась на нерестилище Она. Прекрасная и молодая, полная неистраченных сил и готовая к исполнению вечного закона продолжения рода. Неслась на встречу с Луфарем. И ласковые струи родной стихии обтекали гибкое, сильное тело самки.
ДЕЛАЙ, КАК Я!
Пошла большая рыба.
Трал за тралом таскаем саблю и бекаса. Сабля, плоская длинная рыбина, выдернутая из глубины, красиво блестит и переливается серебром. Зубы у нее острые, страшные, загнутые внутрь. Ощерит пасть — холодок по коже! А бекас — малюсенькая, в пол-ладони, рыбка с длинным трубчатым носиком, как у птицы бекаса. Матросы зовут ее долгоносиком, а кое-кто и носачиком. Но это — тихо, чтобы капитан Носач не слышал.
Тралы приходят, полные этого добра. Бекас торчит из ячей — не разберешь: есть ли настоящая рыба, или только этот сор? Бекаса отправляем в мукомолку на рыбью муку, саблю — на шкерочный стол. И хотя все проклинают эту мелкую рыбку бекаса—колючая она, мешает добраться до сабли, но в то же время и хорошо, что она попадается: эта сорная рыбешка — «солома», как называют ее рыбаки,— пойдет на муку, не надо будет тратить хорошую, которая должна попасть на прилавок.
Все на подхвате. На палубе стоят на треногах сколоченные из толстых плах два длинных шкерочных стола. По обе стороны столов — матросы с короткими шкероч-ными ножами. Матросы в резиновых бахилах, в резиновых фартуках, в резиновых шершавых перчатках и в нарукавниках. Все это надето прямо на голое тело. Душно. Африка рядом. Небо и горизонт затянуты сизой дымкой. Мы как в парилке.
На одном столе есть циркульная пила для отсечки рыбьих голов, а возле другого стола вместо пилы стоит Володя Днепровский с топором. Одним взмахом отрубает он рыбине голову.
— Натренируюсь вот и прямо с рейса пойду в лесорубы.— Володя показывает крепкие зубы из-под пшеничных усов.
Палуба завалена рыбой. «Песчаный карьер»,— говорят матросы. Из сыпучей горы бекаса надо выбирать саблю и кидать ее на стол. Подавать рыбу на стол — самая тяжелая работа. Кто может подсчитать, сколько раз надо нагнуться, взять рыбину, выпрямиться и кинуть ее на стол!
Подают рыбу Мартов и штурман Гена. Здоровенные мужики! Только пот блестит на обнаженных спинах да лицо штурмана Гены все больше и больше наливается бурой кровью.
Сабля мокро шлепается на стол. Володя хватает ее одной рукой и взмахом топора отрубает голову, движением левой руки толкает обезглавленную рыбину вдоль стола. И тут уж кто вперед схватит ее. Вырываем друг у друга. Хватаешь рыбину, одним движением ножа вспарываешь ей живот, вторым — вытаскиваешь внутренности, третьим — отбрасываешь ошкеренную рыбу в корзину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Луфарь уже засыпал — усталость брала свое, когда услышал шум надвигающегося косяка. По плотному шороху, по густому писку, по колебанию воды Луфарь определил, что идет большой косяк анчоуса — его лакомая пища. И сразу же возвратилось чувство голода и выгнало его из убежища.
Луфарь затаился за выступом большого камня.
Шум огромной массы надвигался, и Луфарь вдруг почувствовал, что анчоусы возбуждены и идут со скоростью, на какую только способны. Видимо, они уходили от погони, а это значит, что косяк плотно сбит и каждая рыба зорко наблюдает, что происходит рядом, все время начеку, и потому охота будет нелегкой. Когда рыба, почуяв опасность, сбивается в монолит, оторвать от него добычу очень трудно, это Луфарь знал по опыту. Но голод требовал утоления, и Луфарь приготовился к охоте.
Шум надвинулся вплотную, и Луфарь увидел в ночной воде тускло-серебристое тело косяка, на предельной скорости проносящегося мимо. Вода вихрилась возле него, вскипала пузырьками, слабо светилась.
Нет, это не был плотно сбитый страхом косяк, который уходит от погони. Он двигался куда-то с другой целью. Были и отставшие, чего не бывает, если рыба уходит от преследования. И Луфарь с удовольствием полакомился двумя-тремя отставшими анчоусами.
Но закуска только растравила аппетит, и Луфарь кинулся вдогонку, надеясь поживиться еще. И чем дальше он двигался за уходящей рыбой, тем сильнее становился свет, бьющий откуда-то спереди и сверху. Неведомая звезда, каких еще не видывал Луфарь, манила к себе с одуряющей силой.
Луфарь, позабыв про охоту, про голод, нагнал косяк и устремился вместе с ним к загадочному свету, что становился все ярче и ярче.
Луфаря толкали анчоусы, терлись о бока, пересекали путь, мешали — он был уже в самой гуще косяка,— и все неслись к свету, к свету, к свету!
Косяк был охвачен единым желанием побыстрее достичь этой ослепительной, сводящей с ума звезды. Уже не было никаких чувств, никаких помыслов, кроме одного—достичь звезды! Яркий серебристый свет пронзал воду и властно звал к себе. Какая-то высшая и сладостная сила, приглушив все инстинкты, заставляла неудержимо двигаться к свету. Завороженная притягательным лучом, с притуплённым чувством опасности вся масса рыбы — хищники и жертвы, забыв в этот миг друг о друге,— неслась все быстрее и быстрее к единой цели. Достичь ее! Достичь!
Они не знали, что уже охвачены со всех сторон огромной сетью и единственный выход из пока еще невидимого капкана вот-вот захлопнется. Снизу той же сетью они были отрезаны от спасительного дна. Оставался свободным только верх океана, но граница двух стихий была извечно враждебна для обитателей воды.
Огромная масса рыбы кишела, терлась, обезумев, давила друг друга, нижние ряды напирали на верхние, стремясь пробиться ближе к свету, и косяк становился все плотнее и плотнее, уже тяжело было дышать, трудно пошевелиться, уже раздались крики задыхающихся...
И вдруг ослепительное око погасло. Огромное стадо анчоуса и все, кто был захвачен его движением, замерли — их поразил шок. Во внезапно наступившей мгле был слышен лишь сдавленный шорох.
Луфарь вдруг забеспокоился — инстинкт самосохранения, освобожденный от магической силы света, дал сигнал опасности. И Луфарь, напрягая все силы, расталкивая рыб, скользя меж плотных рядов, кинулся прочь, по пути заглотав с десяток анчоусов.
Почувствовала смертельную опасность и вся огромная масса рыб. Тесня друг друга, они ринулись в коридор еще не захлопнувшейся ловушки.
Луфарь не знал, конечно, что от неминуемой гибели его спасла случайность — на траулере кошелькового лова вышел из строя двигатель, и свет на судне погас. Выключился и многотысячесвечовый прожектор, направленный на воду.
Притягательную силу света человек использует при ночном лове. И рыба обречена. Она сама всеми силами стремится попасть в трал, поближе к этому обманному свету.
И только счастливый случай — один из тысячи — на этот раз избавил Луфаря от неминуемой гибели. Пока еще судьба хранила его.
А в это время из другой точки океана стрелой неслась на нерестилище Она. Прекрасная и молодая, полная неистраченных сил и готовая к исполнению вечного закона продолжения рода. Неслась на встречу с Луфарем. И ласковые струи родной стихии обтекали гибкое, сильное тело самки.
ДЕЛАЙ, КАК Я!
Пошла большая рыба.
Трал за тралом таскаем саблю и бекаса. Сабля, плоская длинная рыбина, выдернутая из глубины, красиво блестит и переливается серебром. Зубы у нее острые, страшные, загнутые внутрь. Ощерит пасть — холодок по коже! А бекас — малюсенькая, в пол-ладони, рыбка с длинным трубчатым носиком, как у птицы бекаса. Матросы зовут ее долгоносиком, а кое-кто и носачиком. Но это — тихо, чтобы капитан Носач не слышал.
Тралы приходят, полные этого добра. Бекас торчит из ячей — не разберешь: есть ли настоящая рыба, или только этот сор? Бекаса отправляем в мукомолку на рыбью муку, саблю — на шкерочный стол. И хотя все проклинают эту мелкую рыбку бекаса—колючая она, мешает добраться до сабли, но в то же время и хорошо, что она попадается: эта сорная рыбешка — «солома», как называют ее рыбаки,— пойдет на муку, не надо будет тратить хорошую, которая должна попасть на прилавок.
Все на подхвате. На палубе стоят на треногах сколоченные из толстых плах два длинных шкерочных стола. По обе стороны столов — матросы с короткими шкероч-ными ножами. Матросы в резиновых бахилах, в резиновых фартуках, в резиновых шершавых перчатках и в нарукавниках. Все это надето прямо на голое тело. Душно. Африка рядом. Небо и горизонт затянуты сизой дымкой. Мы как в парилке.
На одном столе есть циркульная пила для отсечки рыбьих голов, а возле другого стола вместо пилы стоит Володя Днепровский с топором. Одним взмахом отрубает он рыбине голову.
— Натренируюсь вот и прямо с рейса пойду в лесорубы.— Володя показывает крепкие зубы из-под пшеничных усов.
Палуба завалена рыбой. «Песчаный карьер»,— говорят матросы. Из сыпучей горы бекаса надо выбирать саблю и кидать ее на стол. Подавать рыбу на стол — самая тяжелая работа. Кто может подсчитать, сколько раз надо нагнуться, взять рыбину, выпрямиться и кинуть ее на стол!
Подают рыбу Мартов и штурман Гена. Здоровенные мужики! Только пот блестит на обнаженных спинах да лицо штурмана Гены все больше и больше наливается бурой кровью.
Сабля мокро шлепается на стол. Володя хватает ее одной рукой и взмахом топора отрубает голову, движением левой руки толкает обезглавленную рыбину вдоль стола. И тут уж кто вперед схватит ее. Вырываем друг у друга. Хватаешь рыбину, одним движением ножа вспарываешь ей живот, вторым — вытаскиваешь внутренности, третьим — отбрасываешь ошкеренную рыбу в корзину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108