На этот раз едва Луфарь достиг глубины, как увидел акулу. Длинное, мощное, стального цвета тело ее бесшумно скользило над зелено-коричневыми водорослями. Холодно белело плоское ненасытное брюхо, и широкой щелью чернела на косо срезанном рыле страшная пасть. К брюху ее присосались две небольшие рыбы-прилипалы, питающиеся остатками добычи беспощадного владыки.
Акула отбрасывала зловещую тень, и эта длинная черная тень, будто огромная тяжесть, приминала все живое на дне; водоросли, казалось, гнутся под ней.
Все, кто мог, брызнули врассыпную.
Мимо Луфаря в панике пронеслась стайка шустрых мелких рыбок, длинными белыми молниями проскользнули две рыбины-сабли и исчезли в зарослях морской капусты, золотыми слитками упали на дно окуни. Гребешки с коротким испуганным щелчком захлопнули створки ребристых раковин, быстро вращаясь на месте, ввинтились в песок — исчезли с поверхности, будто век их тут не бывало. Камбала, которую и так-то едва можно заметить на грунте — она всегда окрашена под цвет дна,— судорожно трепыхнулась раз-другой-третий и тоже зарылась в песок. А звезды замерли в разных позах, кто плашмя, кто стоя на ногах-лучах. С бессильной угрозой подняв клешню и вытаращив глаза, застыл краб. Даже актинии с пугливой поспешностью собрали лепестки-щупальца в комок и свернулись в серые невзрачные кочки. Ни дать ни взять — круглые камни лежат.
Все живое насторожилось, оцепенело.
Луфарь кинулся в узкую расщелину между камнями, забыв, что там можно натолкнуться на осьминога или электрического ската, очень любящих такие укромные местечки; осьминоги даже сооружают себе дом из камней и, забравшись в него, терпеливо ждут добычу.
Едва Луфарь шмыгнул в темноту расщелины, как из-за каменного карниза скалы стремительно выбросились два грязно-голубых бородавчатых жгута и обвили ничего не подозревающую и медленно скользящую мимо акулу.
И взбурлила вода!
Акула, застигнутая врасплох, рванулась в сторону, но мощные щупальца уже намертво присосались к ней и только сильно натянулись. Акула пружинисто изогнулась и единым махом отхватила бритвенно-острыми зубами ближнее щупальце — оно задергалось коротким обрубком, и вода окрасилась темно-голубой кровью. Но вместо откушенного из темноты расщелины выплеснулся другой упругий жгут и туго охлестнул тело акулы. Хищница напряглась в могучем усилии, нанося страшные удары хвостом, но удары не достигали врага, укрытого в каменном гроте, лишь взбаламучивали воду. Резко изогнувшись, акула сумела отхватить еще одно щупальце, и оно, извиваясь бледно-голубой змеей, бессильно падало на дно. На смену обрезанному щупальцу из расщелины выбросились сразу два и намертво оплели акулу, мимоходом раздавив одну из рыб-прилипал.
Осьминог, держась за обломок скалы, медленно подтягивал добычу к себе.
Бурлила окрашенная голубой кровью вода, как под ураганными порывами ветра пригибались водоросли, поднимался со дна рыжий ил.
Шум битвы заполнял все вокруг.
Луфарь с ужасом наблюдал за поединком самых страшных существ в океане. И даже в узкой расщелине, где мог поместиться лишь он один, не чувствовал себя в безопасности.
Луфарь помнил, как однажды он на мгновенье почувствовал на своем теле губительную силу щупальца и, охваченный паническим ужасом, еле вырвался на волю и долго еще носил на боках следы страшных присосок. На его счастье, тот осьминог успел лишь коснуться его концом щупальца, да и был не таким большим, как этот.
Этот был гигант.
Смертельная схватка продолжалась. Акула была еще опасно сильна и сумела отсечь третье щупальце.
Осьминог ввел последний резерв — еще три щупальца. Но как только он перестал держаться за выступ скалы, акула могучим рывком выдернула его из грота.
Голова осьминога раздулась, и на ней резко выделялись выпуклые черные глаза под толстыми надбровными дугами, что бугрились двумя безобразными наростами.
Устрашая акулу, он выпустил вдруг темное облако «чернил», и на какое-то время оба скрылись в непроглядной мути.
Акула содрогалась в губительных тисках осьминога, пытаясь вырваться из плена, и, нанося удары хвостом куда попало, выхлестнула врагу глаз. Осьминог то наливался краснотою, пугая акулу, то в ярости белел, то вновь становился голубым. Огромные щупальца его то вспухали— это он нагнетал в них кровь, чтобы еще безжалостнее душить врага, и тогда кровь толчками выходила из обрубков; то щупальца мягко опадали — и бородавки на них выделялись безжизненной бледностью. Почувствовав эту слабость, акула в отчаянном усилии изогнулась и отсекла осьминогу еще одно щупальце, обрубок, теряя силу, упал на дно, но осьминог из последних сил неотвратимо сдавливал врага. И акула разевала страшную пасть уже не для того, чтобы отрезать еще одно щупальце, а задыхаясь и безгласно крича.
Сплетенные в смертельном объятии, они, продолжая бороться, медленно опустились на дно. Тяжестью своих тел они давили крабов, раковины, звезды, кораллы, мяли и истирали в пыль водоросли. В поднятой илистой мути то показывалось тело акулы, то голубели щупальца осьминога или большим шершавым бугром белела его голова.
Осьминог спеленал акулу и все туже сжимал в последнем усилии, душил ее оставшимися щупальцами, и черный большой глаз его (другой вытек) глядел в упор, внимательно наблюдая за агонией врага.
Акула судорожно дернулась раз-другой, ударила тяжелым хвостом и затихла. Из пасти ее вышло большое облако бурой крови и стало широко расплываться.
Осьминог продолжал держать врага в ослабевающих тисках, из коротких обрубков его, пульсируя, хлестали голубые ручьи. Щупальца, утратив мощь, безвольно отваливались от мертвого тела акулы, вяло шевелились, и хотя жила еще в них сила и еще страшны были они, но жизнь неостановимо вытекала. Безобразная голова чудовища опала. Мерк, затягивался серой мутью, терял живой блеск выпуклый огромный глаз. Осьминог исходил кровью, вялыми голубыми струйками вытекала из обруб* ков жизнь.
Побоище кончилось.
Над трупами беспокойно рыскала уцелевшая серая рыба-прилипала и пыталась присосаться к акуле, но, поняв наконец, что акула мертва, покинула ее в поисках нового хозяина-покровителя.
Что не поделили эти два чудовища, Луфарь не ведал, но он знал, что на запах крови вот-вот появятся новые акулы, чтобы разорвать погибшего сородича, и надо побыстрее убираться с места битвы, однако покинуть свое убежище не решался — даже мертвые враги устрашали.
Первой опомнилась камбала. Плоским коричневым диском пронеслась она над ковром измятой растительности, над раскрошенными во время сражения белыми кораллами, над уцелевшими звездами и скрылась в спасительном сумраке густых водорослей.
Разомкнулись створки ребристой раковины гребешка, и показались крохотные, тонкие, будто реснички, щупальца, а между ними множество изумрудных точек-глаз, взблескивающих, как мелкие осколки зеленого стекла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108