ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Перед тем, как уехать, он и Мэй-мэй навестили Чен Шеня.
Дункан, их трехлетний сын, встречая родителей, опустился на колени для поклона, но Струан поднял малыша и сказал, чтобы тот никогда и ни перед кем не смел больше этого делать. Дункан пролепетал: «Да, Тай-Пэн», и крепко прижался к нему и к матери.
За крошкой Кейт ухаживали с той же любовью и заботой, что и за Дунканом, и Чен Шень хлопотал вокруг них, как старая курица. Принесли еду и чай, и тогда Чен Шень попросил позволения Струана пригласить Кай-сун, которая хотела поклониться Тай-Пэну.
Кай-сун минуло тридцать шесть. Она появилась в великолепном темно-красном с золотом платье с нефритовыми и серебряными заколками в черных волосах. Струану показалось, что семнадцати лет, прошедших со времени их последней встречи, словно не было. Ее лицо было белым и чистым, как алебастр, а глаза остались такими же бездонными, как и в дни юности.
Но по щекам катились слезы, и она прошептала что-то на кантонском наречии, а Мэй-мэй радостно перевела:
— Старшая сестра так опечалена, что твоя Тай-тай стала мертвая, Тай-Пэн. Старшая сестра говорит, всегда, когда ты хочешь, чтобы дети были здесь, они будут как ее дети. И она благодарит тебя за то, что ты так добр к ней и к ее сыну.
— Скажи ей, что она выглядит очень хорошо, и поблагодари ее.
Мэй-мэй перевела, потом немного поплакала вместе с Кай-сун, и они почувствовали себя счастливыми. Кай-сун низко поклонилась еще раз и ушла.
Чен Шень отвел Струана в сторону.
— Слышать твоя, может, холосый йосс есть, Тай-Пэн. — Все его необъятное лицо сложилось в одну большую улыбку.
— Может.
— Холосый йосс есть тоза — моя покупать люди стлоить Гонконг оц-цень дешевый! — Чен-Шень ухватился руками за огромный живот и громко захохотал. — Хейа, Тай-Пэн! Децтвенный рабыня есть. Твоя хотеть? Я твоя покупать, хейа? Дешевый-дешевый.
— Ай-йа, девственница! Лишние заботы зачем, свои заботы много есть и так!
Струан и Мэй-мэй забрали детей и вернулись к ней домой. Мэй-мэй проиграла ему в трик-трак больше, чем стоил этот ее дом, некогда подаренный ей Струаном. Она официально и с большой церемонией передала ему купчую и тут же протянула колоду карт.
— На квит, Тай-Пэн, в долги.
Он вытащил валета, и она завыла и стала рвать на себе волосы.
— О горе, горе, горе! Ах, я паршивая собака, старая ни на что не годная подстилка! Я зачем открывала свой грязный рот?
С мученическим видом она зажмурилась, вытащила карту, съежилась от страха и чуть-чуть приоткрыла глаза. Это была дама. Она вскрикнула от счастья и бросилась в его объятия.
Они с Мэй-мэй договррились, что Струан очень быстро вернется с Гонконга или пришлет за ней «Китайское Облако». Затем он отплыл к Дипуотер Бэю.
Дверь каюты открылась.
— Здравствуй, отец, — сказал Кулум.
— Привет, Дирк, — произнес вслед за ним Робб.
— Добро пожаловать. Добрались без приключений?
— Да, все нормально. — Робб тяжело опустился в кресло. Под глазами у него залегли черные тени.
— Ты выглядишь совсем обессилевшим, Робб.
— Так оно и есть. Я перепробовал все, что можно, все. — Он стащил с себя тяжелый плащ, от которого валил пар. — Никто не хочет открывать нам кредит. Мы погибли. О каких хороших новостях мог ты вообще писать, Дирк? — Он пошарил в кармане своей куртки и вытащил оттуда письмо. — Боюсь, из меня добрый вестник тоже не получится. Это пришло для тебя со вчерашней почтой. От отца.
Вся радость Струана, вся его гордость за то, чего он сумел достичь, улетучились в один миг. Винифред, подумал он, это должно быть о ней. Он взял письмо в руки. Печать была не сломана. Струан узнал мелкий паучий почерк своего отца.
— Какие новости из дома? — спросил он, стараясь, чтобы его голос не дрожал.
— Это все, что нам пришло, Дирк. Я не получил вообще ничего. Извини. Ну, а ты-то как? Что случилось с твоим лицом? Ты обжегся? Мне очень жаль, что я ничем не сумел помочь.
Струан положил письмо на стол.
— Ты купил землю?
— Нет. Распродажу отложили — Робб старался не смотреть на письмо.
— Она состоится завтра, отец. Не хватило времени, чтобы обмерять все участки. Поэтому ее и перенесли. — Кулум неловко покачнулся, когда корабль накренился, увлекаемый вперед наполнившимися парусами. Он оперся о стол. — Хочешь, я сам вскрою письмо?
— Нет, спасибо. Вы видели Брока?
— «Белая Ведьма» прибыла с Вампоа два дня назад, — сказал Робб. — Сам я его не видел. Это правда, что у нас опять война?
— Да, — ответил Струан. — Флот по-прежнему на Гонконге?
— Да. Но когда Эликсен привез последние новости, он развернулся в боевое построение. К восточному и западному входам в пролив посланы корабли для патрулирования. Китайцы собираются напасть на Гонконг?
— Не будь смешным, Робби.
Робб посмотрел в окно на море за кормой клипера. В лице Дирка появилось что-то новое, подумал он. — Откуда здесь столько оружия, Дирк? Что-нибудь не так?
— Чем занимался Лонгстафф все это время, Кулум? — спросил Струан.
— Не знаю, — ответил юноша. — Я видел его лишь однажды, когда понадобилось его согласие, чтобы перенести распродажу.
— И я тоже с ним не встречался, Дирк. После той статьи про нас в газете мне вообще стало трудно с кем-либо встречаться. Особенно с Лонгстаффом.
— В самом деле? Что же случилось?
— Я увиделся с ним на следующий день. Он сказал: «Чес с-слово, это что, правда?», и когда я ответил ему: «Да», он взял понюшку табаку, пробормотал: «Жаль. Ну что же, я очень занят, Робб. Всего хорошего», и выпил еще один стакан портвейна.
— Ты ожидал чего-то другого?
— Не знаю, Дирк. Наверное, я ждал сочувствия. Или какой-нибудь помощи.
— Лонгстафф не уволил Кулума. Это говорит в его пользу.
— Он вызвал меня обратно только потому, что на тот момент у него под рукой не оказалось никого, кто мог бы этим заняться, — заметил Кулум. За последние две недели он начал прибавлять в весе, и его болезненная бледность уже не так бросалась в глаза. — По-моему, он испытывает удовольствие от того, что мы потерпели крах. То есть, — быстро добавил он, — я-то, конечно, не в счет. Я хочу сказать, что «Благородный Дом» потерпел крах.
— Если это не «мы», значит это какая-то другая компания, Кулум.
— Да, я знаю, отец. Я имел в виду, что… ну, по-моему, ты всегда был для Лонгстаффа особенным человеком. Он, как китаец, низко кланялся твоим знаниям и опыту, потому что ты был богат. Но если отбросить богатство, у тебя нет ни знатности, ни воспитания. А без этого ты не можешь быть для него равным. А если ты ему не ровня, значит и знания твои не имеют никакой ценности. Абсолютно никакой. Мне кажется, все это весьма печально.
— Где ты узнал о китайском обычае низко кланяться?
— Подожди, пока увидишь Гонконг.
— Что это значит, парень?
— Мы будем на месте через несколько часов. Ты сможешь увидеть все своими глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248