— Колова чилло оч-чень холосо есть твоя видеть, Тай-Пэн.
— И мне тебя тоже, Мэй-мэй! — Струан изумленно смотрел на нее сверху вниз. — Какого черта ты здесь делаешь, и что, черт побери, означает вся эта мерзость, которую я вижу на тебе?
— Колова чилло думать твоя делай джиг-джиг с новый колова чилло, хейа?
— Кровь Христова, сейчас здесь уже никого нет, девочка! Прекрати говорить на «пиджин»! Я потратил достаточно времени и денег, чтобы ты могла говорить по-английски не хуже королевы! — Струан поднял ее на вытянутых руках. — Боже милостивый, Мэй-мэй, от тебя разит прямо до небес.
— От тебя бы тоже разило, если ты наденешь эти вонии одежды.
— «Если бы ты надел эту вонючую одежду», — механически поправил ее Струан. — Что ты здесь делаешь, и к чему все эти «вонии одежды»?
— Отпусти меня, Тай-Пэн. — Он поставил ее на пол, и она печально поклонилась ему. — Я прибыла сюда тайно и в большой печали, потому что ты потерял свою Верховную Госпожу и всех детей от нее, кроме одного сына. — Слезы покатились по ее перемазанному грязью лицу, оставляя светлые бороздки. — Жалко, жалко.
— Спасибо тебе, девочка. Да. Но это уже в прошлом, и никакая печаль не способна вернуть их назад. — Он погладил ее по голове и провел рукой по щеке, тронутый ее состраданием.
— Я не знаю вашего обычая. Как долго мне следует носить траур?
— Никакого траура, Мэй-мэй. Их больше нет. Не нужно ни плача, ни траура.
— Я воскурила благовония за их благополучное возрождение.
— Спасибо. Ну а теперь, что ты здесь делаешь и почему ты уехала из Макао? Я же сказал, чтобы ты оставалась там.
— Сначала мыться, потом переодеться, потом разговаривать.
— У нас здесь нет для тебя женской одежды, Мэй-мэй.
— Моя ни на что не годная ама. А Гип ждет внизу. У нее с собой моя одежда и вещи, не беспокойся. Где ванна?
Струан дернул шнур звонка, и в ту же секунду на пороге появился слуга с расширенными от удивления глазами.
— Корова чилло моя ванна, ясно? Ама войти можно. Принеси чоу! — Повернувшись к Мэй-мэй, он добавил: — Твоя говорить, какой чоу можно.
Мэй-мэй высокомерно протараторила ошеломленному слуге меню и вышла.
Ее необычная ковыляющая походка неизменно трогала Струана. Ступни Мэй-мэй были перевязаны. Их длина не превышала трех дюймов. Когда Струан купил ее пять лет назад, он разрезал повязки и пришел в ужас от увечья, являвшегося, согласно древней китайской традиции, основным признаком женской красоты — крошечных ступней. Только девушка с перевязанными ногами — ступнями лотоса — могла стать женой или наложницей. Те, у кого ноги оставались нормальными, становились крестьянками, слугами, дешевыми проститутками, амами или работницами, и их презирали.
Ноги Мэй-мэй были искалечены. Боль, которую она испытывала без тесных сдавливающих повязок, вызывала жалость. Поэтому Струан позволил восстановить повязки, и через месяц боль утихла, и Мэй-мэй снова смогла ходить. Только в преклонном возрасте перевязанные ноги становились нечувствительными к боли.
Струан расспросил ее тогда, пригласив Гордона Чена в качестве переводчика, как это делалось. Она с гордостью поведала ему, что мать начала перевязывать ей ступни, когда ей исполнилось шесть лет.
— Повязки представляли собой влажные ленты шириной два дюйма и длиной двенадцать футов. Мама плотно намотала их мне на ноги: вокруг пятки, через подъем и под стопой, подогнув четыре пальца и оставив большой свободным. Высохнув, повязки сжались, и боль была ужасной. Потом проходят месяцы, годы, и пятка приближается к большому пальцу, а подъем выгибается дугой. Раз в неделю повязки снимают на несколько минут, и ноги моют. Через несколько лет четыре подогнутых пальца сморщиваются, отмирают и их удаляют. Когда мне почти исполнилось двенадцать, я уже могла ходить довольно хорошо, но мои ноги были еще недостаточно маленькими. Тогда моя мама спросила совета у женщины, сведущей в искусстве перевязывания ног. В день моего двенадцатилетия эта мудрая женщина пришла к нам в дом с острым ножом и мазями. Она сделала ножом глубокий надрез поперек стопы, посередине. Этот надрез позволил еще больше прижать пятку к пальцам, когда повязку наложили снова.
— Какая жестокость! Спроси ее, как она могла вынести такую боль.
— Она говорит: «За каждую пару перевязанных ног проливается озеро слез. Но что есть слезы и боль? Теперь я, не краснея от стыда, могу позволить каждому померять мои ноги». Она хочет, чтобы вы измерили их, мистер Струан.
— Об этом не может быть и речи!
— Пожалуйста, сэр. Это даст ей возможность очень гордиться собой. Ее ноги идеальны в представлении китайца. Если вы этого не сделаете, она будет считать, что вы стыдитесь ее. Она ужасно потеряет лицо перед вами.
— Почему?
— Она думает, вы сняли повязки, потому что решили, что она вас обманывает.
— Почему она должна так думать?
— Потому что… видите ли, она никогда раньше не встречалась с европейцем. Пожалуйста, сэр. Только ваша гордость за нее способна оправдать все ее слезы.
Тогда Сгрузи измерил ее ноги и выразил радость, которой не испытывал, и она трижды низко поклонилась ему.
Он терпеть не мог эти поклоны, когда мужчины и женщины, стоя на коленях, касались лбом пола. Но древняя традиция требовала именно такого выражения полного послушания от всех подчиненных при обращении к господину, и Струану приходилось мириться с этим. Если бы он начал протестовать, то опять испугал бы Мэй-мэй, и она потеряла бы лицо перед Гордоном Ченом.
— Спроси ее, болят ли у нее ноги сейчас.
— Они всегда будут болеть, сэр. Но уверяю вас, ей было бы гораздо больнее, если бы у нее были большие, отвратительные ноги.
После этого Мэй-мэй что-то сказала Чену, и Струан уловил слово «фан-квэй», которое означало «дьявол-варвар».
— Она хочет знать, как доставлять удовольствие некитайцу, — перевел Гордон.
— Скажи ей, «фан-квэи» от китайцев ничем не отличаются.
— Да, сэр.
— И еще скажи ей, что ты начнешь обучать ее английскому. Немедленно. Предупреди ее, что никто не должен знать о ваших занятиях. Никто не должен догадываться, что она говорит по-английски. Перед другими она будет говорить только по-китайски или на «пиджин», которому ты ее также обучишь. И последнее, отныне ты отвечаешь за нее передо мной своей жизнью.
— Могу я теперь войти? — Мэй-мэй стояла на пороге, склонившись в изящном поклоне.
— Пожалуйста.
Чистый овал лица, миндалевидной формы глаза под идеальными дугами бровей. Теперь Мэй-мэй вся благоухала, а длинный просторный голубой халат был сшит из тончайшей шелковой парчи. Волосы были убраны в два полумесяца на затылке и украшены нефритовыми заколками.
Для китаянки она была высокого роста. Кожа ее отличалась такой белизной, что казалась почти прозрачной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248