— О чем о многом?
Он махнул рукой А Гип: «Ты уходить, хейа, ясно?» и запер за ней дверь на задвижку. Мэй-мэй опустилась на колени рядом с дымящимся горшком и палочкой помешала его содержимое.
— Мы должны уехать отсюда в три часа пополудни, — заговорил Струан. — Скажем, ты вдруг захотела бы остаться Здесь, на территории поселения До завтра. Что бы ты сделала?
— Спряталась, — тут же ответила она. — На этом… как вы говорите… маленькая комната рядом с крышей.
— Чердак?
— Да. На чердаке. Почему ты хочешь остаться?
— Как ты полагаешь, факторию станут обыскивать, когда мы уедем?
— Зачем оставаться? Очень неразумно оставаться.
— Как ты думаешь, «знаменосцы» станут пересчитывать нас на причале?
— Это чертово отродье и считать-то не умеет. — Она шумно отхаркалась и сплюнула в огонь.
— Прекрати плеваться!
— Я мною раз говорила тебе, Тай-Пэн, что это очень важный, очень мудрый китайский обычай, — с полной серьезностью проговорила она. — В горле всегда бывает яд. Человек становится очень больным, если его не отхаркивает. Это очень разумно — его отхаркивать. Чем громче отхаркивание, тем сильнее пугается божество ядовитой слюны.
— Все это ерунда. К тому же, это отвратительная привычка.
— Ай-йа, — нетерпеливо воскликнула она. — Ты разве не понимаешь по-английски? Иногда я спрашиваю себя, зачем я беру себе весь этот труд объяснять тебе столько цивилизированных китайских мудростей. Зачем нам нужно здесь прятаться? Опасно оставаться, когда другие уедут. Будет большая опасность, если «знаменосцы» увидят меня. Нам понадобится охрана. Зачем мы должны прятаться?
Он рассказал ей о лорке. И о серебряных слитках.
— Ты должен очень мне доверять, если решился рассказать такое, — произнесла она с большой серьезностью.
— Да.
— Что ты должен дать Дзин-куа взамен?
— Торговые уступки.
— Разумеется. Но что еще?
— Только торговые уступки. Она замолчала.
— Дзин-куа — умный человек. Он не захочет одних лишь торговых уступок, — заговорила она с задумчивым видом после недолгой паузы. — Каких только уступок не потребовала бы я, будь я Дзин-куа! На все ты должен согласиться. На все.
— И чего бы ты пожелала?
Она молча посмотрела на языки пламени в камине и подумала, что сказал бы Струан, если бы узнал, что она внучка Дзин-куа — вторая дочь пятой жены его старшего сына Хау-куа. И она опять спросила себя, почему ей запретили рассказывать об этом Струану — запретили под страхом исключения ее имени из родовых списков навечно. Странно, в который раз подивилась она этому запрету. И задрожала при мысли о том, что может быть отлучена от семьи, поскольку это означало бы, что не только она, но и ее дети, и дети их детей, и их внуки отпадут от главного ствола и тем самым лишатся той взаимной поддержки и защиты, которая связывает кровных родственников и является краеугольным камнем китайского общества. Камнем вечным, неподвластным разрушительной силе времени. Ибо пять тысячелетий развития и постоянного поиска научили этот народ, что лишь одно в мире людей имеет непреходящую ценность, служит каждому безопасным прибежищем и достойно сохранения — семья.
И она задумалась, какова же подлинная причина, заставившая отца отдать ее Струану.
— Вторая дочь пятой матери, — сказал он ей в день ее пятнадцатилетия. — Мой достойнейший отец решил оказать тебе великую честь. Ты будешь отдана Тай-Пэну всех варваров.
Это известие повергло ее в ужас. Ни разу в жизни она не видела ни одного варвара, и они представлялись ей грязными, отвратительными пожирателями людей. Она расплакалась, умоляя отца сжалиться над ней, а потом ей тайком показали Струана, когда тот приходил к Дзин-куа.
Светловолосый гигант напугал ее, но она, по крайней мере, могла убедиться, что он не обезьяна. Однако и после этого она продолжала молить родителя отдать ее замуж за китайца.
Но Хау-куа был непреклонен и поставил ее перед выбором:
— Подчинись воле отца или покинь этот дом и будь изгнана из семьи навсегда.
Поэтому Мэй-мэй переехала в Макао и поселилась в доме Струана. Ей было приказано доставлять ему удовольствие и радость. А также выучить язык варваров. И обучить Тай-Пэна китайским обычаям, но так, чтобы сам он и не догадывался, что его учат.
Раз в год Дзин-куа и ее отец присылали кого-нибудь с новостями о семье и узнавали, насколько она продвинулась в том, что ей поручено.
Все это очень странно, думала Мэй-мэй. Конечно же, меня послали сюда не для того, чтобы шпионить за Струаном, а для того, чтобы стать его наложницей. И, конечно же, ни отец, ни дедушка не стали бы этого делать с легким сердцем — ведь она была их крови. Разве не считалась она любимой внучкой Дзин-куа?..
— Так много серебра, — проговорила Мэй-мэй, избегая ответа на его вопрос. — Так много — это ужасно большой соблазн. Огромный. И все в одном месте: одна лишь попытка — нападение, кража — и двадцать, сорок поколений никогда не узнают, что такое бедность. — Какой же я была дурочкой, что боялась Тай-Пэна. Он такой же мужчина, как любой другой. И он мой господин. Очень-очень мужчина. А я скоро стану Тай-тай. Наконец-то, после стольких лет. И тогда у меня наконец-то будет лицо.
Она низко поклонилась.
— Ты оказал мне большую честь тем, что доверился мне. Я буду вечно благословлять твой йосс, Тай-Пэн. Твой дар велик, ты даешь мне так много лица. Потому что любой на моем месте постарался бы украсть такое богатство. Любой.
— Как бы ты взялась за это дело?
— Послала бы А Гип к Хоппо, — не задумываясь ответила она и опять помешала мясо в горшке. — Если пообещать ему пятьдесят процентов, он забудет даже об императоре. Он позволит тебе остаться — тайно, если ты пожелаешь, — пока не прибудет лорка. Когда он убедится, что это та самая лорка, он позволит тебе так же тайно проникнуть на нее и перехватит где-нибудь ниже по реке. И перережет тебе горло. Но потом он отнимет у меня мою долю, и мне придется стать его женщиной. Мерзкое черепашье дерьмо! За весь чай Китая я не лягу в постель с этой развратной свиньей. У него ужасно гнусные повадки. Ты знаешь, что он почти не мужчина?
— Что? — переспросил Струан, занятый своими мыслями.
— Это всем известно. — Она осторожно попробовала тушеное мясо и добавила немного соевого соуса. — Ему теперь нужны две девушки сразу. Пока одна занимается делом, другой приходится играть с ним. Потом, опять же, у него такой маленький член, что он надевает на себя всякие штуки, огромные штуки. Ну и потом, конечно, ему нравится делать любовь с утками.
— Прекратишь ли ты наконец нести околесицу?
— Что такое «околесица»? — спросила Мэй-мэй.
— «Ерунда»
— Ха, это не ерунда. Все знают. — Она игриво тряхнула головой, и гладкие струи ее волос заиграли при этом движении. — Я тебя совсем не понимаю, Тай-Пэн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248