Мои сестры и я были в основном близки. Однажды
меня исключили из игры, в которую они играли во дворе,
причем какой-то мальчик стоял на страже. Я подозревал,
что это сексуальные игры. Как я пришел к такому по-
дозрению, не знаю. Только я был убежден, что свер-
шалось что-то таинственное.
С тайной тесно связан страх. Религия и действия в
храме страх не вызывали. Я находил странным и нео-
бычным то, что делали эти люди, с благоговением де-
ржащие молитвенные книги и читающие на чужом языке
с необычными движениями и голосами.
Мы должны были учить иврит. Все безлично, кроме
нескольких исключений. Например, их интерес к моему
носу после случая, который жив в моей памяти.
Мы, трое детей, проходили мимо строящегося дома,
когда ветер сорвал тяжелый забор. Край его ударил меня
по носу, упал на Грету и сломал ей ногу. Мастер бегал
в отчаянии вокруг, твердил о своей невиновности, карета
скорой помощи доставила нас к пункту первой помощи,
Мне нравились возбуждение и беспокойство, но я завопил,
когда мне прижигали рану йодом, мне нравилось беспо-
койство раввина, который позднее осматривал мой ушиб,
поскольку нос даже не был сломан.
Мне нравились восхищение и подарки, которые я по-
ровал свои молитвы. Был даже подарок от семьи Стаубов.
198
Несколько недель я отдыхал от своего положения <пар-
шивой овцы>.
По-видимому, основной причиной, по которой я при-
обрел это положение, явилось вторжение в секретную
комнату отца.
Каким-то образом я заполучил ключ, и когда в доме
никого не было, вошел в эту комнату.
Я обнаружил неописуемый беспорядок. Мой отец ни-
когда не позволял никому входить и убирать. Там были
полки с книгами, которые можно исследовать. Но какая
досада, все они были связаны с увлечением и стремлением
моего отца: стать Главным Магистром Свободных Масо-
нов.
Он любил, когда его называли <оратором>, и с широкой
голубой лентой поперек груди, с длинной впечатляющей
бородой, могучей фигурой, он и вправду выглядел ве-
ликолепно.
Он ничего не делал, чтобы стать Главным Магистром
одной из учрежденных лож, потому что создавал свои
собственные. Обычно, через несколько лет они лопались,
я он создавал новую, как аудиторию для своих пред-
ставлений и длинных речей об идеалах. Предполагается,
что принятие в ложу, как вы, возможно, хорошо знаете
из <Волшебной флейты>, - это тяжелое испытание, в
ходе которого неофит должен доказать свои храбрость
и достоинство, чтобы стать членом тайной секты.
Когда мне было около 18-ти лет, я миновал <тупик>
своих плохих лет, он решил, что настало время ввести
меня в свою ложу. Мне было любопытно проникнуть за
завесу этой тайны. Я был готов пройти через это тяжелое
испытание. Какой позор и разочарование! Мне завязали
глаза. Два человека вели меня через какие-то залы и
комнаты, хлопающие двери, я слышал какие-то шумы,
которые, как предполагалось, были устрашающими. Поз-
днее - несколько компульсивных ритуалов. Мне трудно
было сохранять искреннее выражение лица и прийти еще
раз на заседание. Однако на вечеринках, например на
Рождество, отец становился настоящим раблезианцем. Он
любил танцевать, пить, целоваться, фактически, он пред-
почел бы профессию путешествующего продавца вели-
колепнейших палестинских вин! Конечно, он не был пу-
199
тешествующим продавцом, но был Главным Представи-
телем компании Ротшильда.
Одяяхды он -сяслал мне замечание, которое сильно
возмутило меня. <Так что1 Я вапьюсь до смерти. Мой
сын позаботится о семье>.
Чаще всего я ненавидел его и его напыщенную до-
бродетельность, но он был и любящим и теплым. Как
сильно повлияла на мое отношение ненависть к нему
моей матери, как сильно она отравляла нас, детей, я не
M0iy сказать.
Мое вторжение в секретную комнату не имело бы
суровых последствий, не будь оно осложнено: свинья-
копилка, содержащая золотые монеты, которые, как пред-
полагалось, станут приданым моей сестры Эльзы. Я вынул
эти монеты и купил марки для своего красивого бело-
курого христианского друга, надеясь купить его дружбу,
или в знак своей дружбы.
Сколько упреков я получил за эту кражу, и как долго
мне потом пришлось возмещать ее!
Когда кража раскрылась, я в ужасе убежал. Я спал
на лестницах в чужих домах, у меня не было денег.
Потом я посетил каких-то друзей в другом конце Берлина,
получил хорошую еду и деньги на проезд, которые ос-
тавил, чтобы купить хлеба на следующий день.
Потом я рассчитал: по-видимому, <они> думают, что
я покончил жизнь самоубийством, и <они> не пошлют
меня в исправительное заведение, как <они> часто угро-
жали. Может быть, <они> даже обрадуются, что я жив.
Итак, я вернулся и обнаружил их всех в сборе с
сердито сдвинутыми бровями, исключая дядю Евгения,
брата доктора моей сестры, еще одного напыщенного
осла. Приговор моего отца был таков: <Я прощу тебя
(вспомните, он был масоном, а прощение было важной
функцией этой породы, сравни прекрасную арию Моцарта
для баса, любимую песню моего отца: <...Эти священные
комнаты не хранят мести для тебя>), но я никогда не
забуду, что ты сделал>. Лаконично, не так ли?
Мое положение в гимназии уже ухудшилось. У ди-
ректора было польское имя, и, по-видимому, чтобы до-
казать свою арийскую кровь, он был крайне, крайне
националистичен. Школа была новая, и он подобрал пер-
290
сонал, который лучше всего можно описать, перефразируя
Черчилля: <Это редкость, когда столь малое число учи-
телей мучает столь многих детей в течение столь дли-
тельного времени>. Основными принципами были дис-
циплина и антисемитизм.
Я провалился на вступительных экзаменах, и меня
послали к репетитору, которому нравилась моя смышле-
ность и который легко пользовался этим, чтобы разыг-
рывать своего соученика-тупицу. Однажды я наложил в
штаны, когда шел к нему. Хотя мне удалось, в основном,
очиститься в общественном туалете, от меня сильно во-
няло. Преподаватель презрительно фыркал в течение
всего занятия и подозрительно смотрел на соученика.
Я не сказал ему ни слова. Думаю, это был первый акт
моей нечестности. В последующие годы в гимназии я
научился лгать достаточно успешно.
Нас, евреев, в классе было четверо. Крафт стал пси-
хоаналитиком, Шилдкрафт сделал себе имя в кино, а
Холлендер создал много нежных песен для Марлей
Дитрих.
Когда мы получали плохие отметки, наших родителей
извещали. Стоимость почтового отправления не оплачи-
валась. Я оказался между собственной ненавистью к шко-
ле и террором родительской брани, пока не нашел выход:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140