Его часто можно было видеть, когда он, пьяный, шатался по здешним тропинкам. А затем он пропал. Сосед видел, что его дом долго стоял запертым, и решил, что Уилф подался в иные края. «Возьму-ка я его землю, пока она снова не превратилась в болото», – подумал он, взломал ставень и заглянул внутрь. Позже он рассказывал, что запах, которым шибануло оттуда, едва не свалил его с ног.
Лицо Гиба было мрачным.
– Уилф лежал на полу – связанный и мертвый. Рот заткнут кляпом. Видевшие труп говорили, что на его вытаращенные от ужаса глаза было страшно смотреть. Кто-то изрезал его ножом, связал и бросил. На бедре была огромная гноящаяся рана, в которой кишели черви. От чего он умер – то ли от раны на ноге, то ли от голода, то ли от холода, – так никто и не узнал.
Мы молчали. Эта смерть была похуже, чем та, которая постигла Роджера. Тапхольм умирал долго и мучительно.
– Если у него началась гангрена, возможно, она его и убила, – предположил Барак.
– Эта потаскуха заслуживает петли, – с неожиданной злостью заявил Гиб.
Я посмотрел на Барака, и тот слегка мотнул головой. Как бы ужасна ни была смерть коттера, она ничем не напоминала убийства Роджера и доктора Гарнея.
Мы прошли по тропинке, уходившей вбок от основной дороги, и она привела нас к одиноко стоявшей избушке – столь же убогой, как и все остальные. Ставни были закрыты, а на двери висел тяжелый замок. Один ставень был расщеплен в самом низу, там, где сосед взломал его. Гиб посмотрел на дом и быстро перекрестился.
– Сейчас принесу ключ. Он у соседа. Я быстро.
Гиб пошел обратно к главной дороге, и вскоре заросли камыша скрыли его. Я окинул взглядом огород. Тот уже начал зарастать, и на грядках уверенно лезли вверх сорняки.
– Это тупик, – проговорил Барак.
– Похоже на то. И все же…
– Что?
– Гиб описал огромную язву. Мне знакома эта фраза или похожая на нее. В последнее время люди часто произносят фразы, которые я каким-то образом знаю. Казначей Роуленд сказал про фонтан крови; человек, который нашел доктора Гарнея, тоже упомянул воду, превратившуюся в кровь.
– Нам и без этих шарад есть о чем беспокоиться, – раздраженно ответил Барак. – Послушайте, давайте скажем Гибу, когда он вернется, что нам нет нужды заходить в дом. И без того ясно, что коттера, разозлившись, убила валлийка.
– Чтобы так убить, нужно очень сильно разозлиться.
Гиб вернулся через несколько минут.
– Пит Ламмас дал мне ключ. Коронер велел ему присматривать за домом. Сам он, правда, не хочет снова туда заходить.
Гиб помолчал.
– Послушайте, сэр, я, пожалуй, тоже туда не пойду. С меня довольно рассказов о том, как там все было. Могу я оставить вас здесь, а вы потом принесете мне ключ?
– Хорошо, – согласился я.
Гиб отдал ключ Бараку, поклонился и ушел. Я все еще был погружен в раздумья. Эти фразы не выходили у меня из головы.
– Дверь прикажете открывать мне? – с нескрываемым сарказмом осведомился Барак.
Не дождавшись ответа, он отпер замок и толкнул дверь. Открываясь, она скребла по земляному полу. Мы, не сговариваясь, отшатнулись, поскольку на нас дохнуло вонью, которая обычно стоит в мясницких лавках, смешанной с запахом пота и грязи. Изнутри доносилось жужжание, словно там вился огромный рой мух.
– Иисусе! – выдохнул Барак.
Мы боязливо ступили в темные внутренности лачуги. Я разглядел очертания стульев, стола и чего-то, что напоминало кучи мусора, наваленные на полу. Несмотря на погоду, здесь было видимо-невидимо мясных мух, вялых из-за холода. Мы то и дело отгоняли их от своих лиц. Барак прошел к ставням и открыл их.
В свете дня открылась грязная комната, охапки сгнившего камыша на полу, полная до краев ночная ваза в углу и повсюду – ворохи тряпья. Потревоженные мухи снова принялись жужжать, некоторые вылетали в окно.
– Гиб сказал, что в язве на ноге у бедолаги кишели черви, – проговорил Барак. – Вот они-то и превратились в мух. Еды здесь для них хоть отбавляй.
Он поддел ногой какую-то тряпку, и из-под нее с раздраженным жужжанием вылетело еще несколько мух.
– Думаю, это его штаны. Взгляните, они разрезаны и буквально пропитаны засохшей кровью. Господи, ну это же надо – изрезать человека ножом и оставить его умирать от гноящихся ран! Это точно какая-то месть.
Я стоял посередине зловонной комнаты и оглядывался.
– Люди коронера, вероятно, срезали одежду с тела, да и бросили, – сказал я. – Взгляни, здесь тоже лоскуты.
– Тут, наверное, уже была вся эта грязища, когда бедного дурака прикончили.
Я посмотрел на стоявшую в углу низенькую кровать. Над ней к глинобитной стене было приколочено дешевое деревянное распятие. Реликвия, оставшаяся от протестантского прошлого бедняги?
– Идемте отсюда, – предложил Барак. – Здесь нет ничего, кроме грязи и тряпья.
– Подожди, не так быстро.
От того, что я так долго находился на ногах, у меня мучительно болела спина и хотелось присесть.
– Это уединенное место, а Тапхольма не очень-то любили. Коли убийцей был кто-то из знакомых Уилфа, он наверняка знал: если посреди зимы связать беднягу и оставить умирать в этой избушке, могут пройти месяцы, прежде чем кто-то обнаружит его.
– Почему вы говорите «он»? Убила наверняка женщина.
– Сомневаюсь.
Я посмотрел на кровавое пятно на полу возле холодного очага.
– Его побороли, возможно, сбили с ног, потом связали, заткнули рот и бросили здесь. Наконец ему разрезали ногу. Пьяная шлюха, которую он выгнал из дома, скорее ударила бы по голове.
– Может, ей хотелось, чтобы он умирал долгой и мучительной смертью? – мрачно предположил Барак.
– Тот, кто убивает умело, превращая смерть в ужасный спектакль.
По пятну засохшей крови ползало несколько мух.
– Боже, как он, должно быть, страдал!
– Это убийство не имеет ничего общего с другими, – нетерпеливо сказал Барак и зло пнул ногой кучу тряпья. – Господи, а это что такое?
В груде тряпок что-то звякнуло. Барак наклонился и, зажав нос, принялся рыться в лохмотьях. Через пару секунд он выпрямился, держа в руке большой оловянный знак с изображением какого-то сооружения в виде арки. Я взял находку из руки Барака.
– Знак пилигрима, – сказал он. – Из усыпальницы Эдуарда Исповедника. Странная вещь для протестанта. Разве они не считают усыпальницы папистским пережитком? Может, его уронил один из констеблей, когда они выносили тело?
– Вряд ли. Люди сейчас не носят знаков пилигрима, если только не хотят, чтобы их приняли за папистов. Но кто-то определенно обронил его здесь. Поройся в остальном тряпье, Джек, может, еще что-нибудь найдешь.
– Повезло мне с работой! – пробурчал Джек, но все же принялся перерывать кучи грязных тряпок. – Нет здесь больше ничего, – заявил он, посмотрел на распятье на дальней стене и перевел взгляд на кровавое пятно на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
Лицо Гиба было мрачным.
– Уилф лежал на полу – связанный и мертвый. Рот заткнут кляпом. Видевшие труп говорили, что на его вытаращенные от ужаса глаза было страшно смотреть. Кто-то изрезал его ножом, связал и бросил. На бедре была огромная гноящаяся рана, в которой кишели черви. От чего он умер – то ли от раны на ноге, то ли от голода, то ли от холода, – так никто и не узнал.
Мы молчали. Эта смерть была похуже, чем та, которая постигла Роджера. Тапхольм умирал долго и мучительно.
– Если у него началась гангрена, возможно, она его и убила, – предположил Барак.
– Эта потаскуха заслуживает петли, – с неожиданной злостью заявил Гиб.
Я посмотрел на Барака, и тот слегка мотнул головой. Как бы ужасна ни была смерть коттера, она ничем не напоминала убийства Роджера и доктора Гарнея.
Мы прошли по тропинке, уходившей вбок от основной дороги, и она привела нас к одиноко стоявшей избушке – столь же убогой, как и все остальные. Ставни были закрыты, а на двери висел тяжелый замок. Один ставень был расщеплен в самом низу, там, где сосед взломал его. Гиб посмотрел на дом и быстро перекрестился.
– Сейчас принесу ключ. Он у соседа. Я быстро.
Гиб пошел обратно к главной дороге, и вскоре заросли камыша скрыли его. Я окинул взглядом огород. Тот уже начал зарастать, и на грядках уверенно лезли вверх сорняки.
– Это тупик, – проговорил Барак.
– Похоже на то. И все же…
– Что?
– Гиб описал огромную язву. Мне знакома эта фраза или похожая на нее. В последнее время люди часто произносят фразы, которые я каким-то образом знаю. Казначей Роуленд сказал про фонтан крови; человек, который нашел доктора Гарнея, тоже упомянул воду, превратившуюся в кровь.
– Нам и без этих шарад есть о чем беспокоиться, – раздраженно ответил Барак. – Послушайте, давайте скажем Гибу, когда он вернется, что нам нет нужды заходить в дом. И без того ясно, что коттера, разозлившись, убила валлийка.
– Чтобы так убить, нужно очень сильно разозлиться.
Гиб вернулся через несколько минут.
– Пит Ламмас дал мне ключ. Коронер велел ему присматривать за домом. Сам он, правда, не хочет снова туда заходить.
Гиб помолчал.
– Послушайте, сэр, я, пожалуй, тоже туда не пойду. С меня довольно рассказов о том, как там все было. Могу я оставить вас здесь, а вы потом принесете мне ключ?
– Хорошо, – согласился я.
Гиб отдал ключ Бараку, поклонился и ушел. Я все еще был погружен в раздумья. Эти фразы не выходили у меня из головы.
– Дверь прикажете открывать мне? – с нескрываемым сарказмом осведомился Барак.
Не дождавшись ответа, он отпер замок и толкнул дверь. Открываясь, она скребла по земляному полу. Мы, не сговариваясь, отшатнулись, поскольку на нас дохнуло вонью, которая обычно стоит в мясницких лавках, смешанной с запахом пота и грязи. Изнутри доносилось жужжание, словно там вился огромный рой мух.
– Иисусе! – выдохнул Барак.
Мы боязливо ступили в темные внутренности лачуги. Я разглядел очертания стульев, стола и чего-то, что напоминало кучи мусора, наваленные на полу. Несмотря на погоду, здесь было видимо-невидимо мясных мух, вялых из-за холода. Мы то и дело отгоняли их от своих лиц. Барак прошел к ставням и открыл их.
В свете дня открылась грязная комната, охапки сгнившего камыша на полу, полная до краев ночная ваза в углу и повсюду – ворохи тряпья. Потревоженные мухи снова принялись жужжать, некоторые вылетали в окно.
– Гиб сказал, что в язве на ноге у бедолаги кишели черви, – проговорил Барак. – Вот они-то и превратились в мух. Еды здесь для них хоть отбавляй.
Он поддел ногой какую-то тряпку, и из-под нее с раздраженным жужжанием вылетело еще несколько мух.
– Думаю, это его штаны. Взгляните, они разрезаны и буквально пропитаны засохшей кровью. Господи, ну это же надо – изрезать человека ножом и оставить его умирать от гноящихся ран! Это точно какая-то месть.
Я стоял посередине зловонной комнаты и оглядывался.
– Люди коронера, вероятно, срезали одежду с тела, да и бросили, – сказал я. – Взгляни, здесь тоже лоскуты.
– Тут, наверное, уже была вся эта грязища, когда бедного дурака прикончили.
Я посмотрел на стоявшую в углу низенькую кровать. Над ней к глинобитной стене было приколочено дешевое деревянное распятие. Реликвия, оставшаяся от протестантского прошлого бедняги?
– Идемте отсюда, – предложил Барак. – Здесь нет ничего, кроме грязи и тряпья.
– Подожди, не так быстро.
От того, что я так долго находился на ногах, у меня мучительно болела спина и хотелось присесть.
– Это уединенное место, а Тапхольма не очень-то любили. Коли убийцей был кто-то из знакомых Уилфа, он наверняка знал: если посреди зимы связать беднягу и оставить умирать в этой избушке, могут пройти месяцы, прежде чем кто-то обнаружит его.
– Почему вы говорите «он»? Убила наверняка женщина.
– Сомневаюсь.
Я посмотрел на кровавое пятно на полу возле холодного очага.
– Его побороли, возможно, сбили с ног, потом связали, заткнули рот и бросили здесь. Наконец ему разрезали ногу. Пьяная шлюха, которую он выгнал из дома, скорее ударила бы по голове.
– Может, ей хотелось, чтобы он умирал долгой и мучительной смертью? – мрачно предположил Барак.
– Тот, кто убивает умело, превращая смерть в ужасный спектакль.
По пятну засохшей крови ползало несколько мух.
– Боже, как он, должно быть, страдал!
– Это убийство не имеет ничего общего с другими, – нетерпеливо сказал Барак и зло пнул ногой кучу тряпья. – Господи, а это что такое?
В груде тряпок что-то звякнуло. Барак наклонился и, зажав нос, принялся рыться в лохмотьях. Через пару секунд он выпрямился, держа в руке большой оловянный знак с изображением какого-то сооружения в виде арки. Я взял находку из руки Барака.
– Знак пилигрима, – сказал он. – Из усыпальницы Эдуарда Исповедника. Странная вещь для протестанта. Разве они не считают усыпальницы папистским пережитком? Может, его уронил один из констеблей, когда они выносили тело?
– Вряд ли. Люди сейчас не носят знаков пилигрима, если только не хотят, чтобы их приняли за папистов. Но кто-то определенно обронил его здесь. Поройся в остальном тряпье, Джек, может, еще что-нибудь найдешь.
– Повезло мне с работой! – пробурчал Джек, но все же принялся перерывать кучи грязных тряпок. – Нет здесь больше ничего, – заявил он, посмотрел на распятье на дальней стене и перевел взгляд на кровавое пятно на полу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166