Мгновение растягивалось до предела, почти до разрыва тонкой нити. Мысли обрушились сразу, словно рой мух пробудился в черепной коробке. Надо вставать.
...Нас совсем мало осталось. Вчера пропал Ахмед. А в прошлом месяце Сайед исчез. Боже мой, да неужели конца нет этим мукам? Для того чтобы осудить людей, недостаточно одного лишь права. Нужна власть. Она-то и подводит конечный итог. Власть, которая нас оберегает и за нас решает исход сложной игры конфликтующих интересов. А люди —как океан. Мы все еще пляшем по его поверхности, не в силах проникнуть вглубь. Ты видел миллионы этих людей. Вот они перед твоими глазами широкими ступнями месят грязь в твоей деревушке, во всех деревнях, где ты побывал в период долгих, утомительных поездок. Они — и те, которых ты видел выходящими через ворота фабрик. Какой силой, мощной силой, они могли бы стать, если бы понимали. Если бы только осознали!
Когда ты начинал, ты не представлял себе, сколь долог будет путь. Целая жизнь. Тогда все казалось легким, красивым, захватывающим и благородным. А между тем проходили годы, и ты начал понимать. С пониманием пришла и большая целеустремленность, которая сделала эту жизнь более сносной со всеми ее радостями и огорчениями, Хотя горечи было больше, чем радости. Но все равно мечта прекрасна, не так ли? Великая мечта, не имеющая ни границ, ни предела.
Сегодня ты должен ехать в Танту 1 • Всякие связи с организацией там почему-то оборвались после исчезновения Сайеда. Ты оденешься под простолюдина, втиснешься в автобус между женщинами с детьми — груди их висят, как куски высохшего мяса,—и мужчинами, пахнущими пбтом и пылью. Твое худое туловище сплющится под давлением тел, корзин и мешков. И так все два с половиной часа пути.
...Азиз раскрыл глаза. Пора было вставать. Взгляд упал на белую голую стену. Он все еще по привычке ожидал увидеть знакомые предметы, большое окно просторной комнаты, длинный стол с резными ножками. Высокий — до потолка — книжный шкаф с яркими переплетами книг.
А сейчас снизу выпирала стальная пружина из койки. Он обычно смягчал ее, подстелив под себя часть жесткого одеяла, чтобы она не мешала спать. Напротив — у другой стены — небольшой стол и трехногая табуретка. Посмотрел на потолок. Приветливый луч солнца, пронзающий полумрак камеры. Через зарешеченное отверстие виден даже кусочек ясного голубого неба.
В первое мгновение — чувство растерянности от чуждой
Танта - столица провинции Гарбийя, 80 миль от Каира. - Здесь и далее прим. перев.
обстановки. Потом постепенно и, пожалуй, впервые -г- осознание в полной мере того, что с ним произошло. Лежа неподвижно на спине, он начал перебирать в памяти события, которые произошли с той ночи, когда его привели в эту комнату. Впрочем, можно ли все это называть событиями? Обычная рутина? Да. Время течет, и какая скука! Какое однообразие. Он спрыгнул с постели и выпрямился посреди комнаты, босой, так, чтобы луч солнца падал на глаза, лицо, на тело, чтобы обогревал каждую клеточку обнаженного тела.
За темно-зеленой дверью слышались голоса, стук металлических ведер об пол. Он подошел к двери и попытался подслушать, о чем говорят. Видно, они стояли далеко от двери. Взгляд случайно упал на надпись, нацарапанную в верхней части двери. Буквы были неровными, словно у писавшего дрожала рука: "Да сжалится аллах над тем, кто войдет в это место".
Железное веко, прикрывавшее снаружи глазок на двери, неожиданно откинулось, и он обнаружил, что смотрит на круглый черный глаз человека, похожий на глаз какого-то зверька. Все было ясно. Его привычки, мельчайшие проявления его натуры, в том числе и те, которые он сумел бы скрыть даже от своей жены, подвергались постоянному и внимательному наблюдению. Чьи-то глаза следили за ним, изучали, взвешивали каждое движение, пытаясь докопаться до самой глубины его сущности, а если удастся, то и до сокровенных мыслей. Эти глаза искали слабое место, любую трещину, через которую можно было бы пролезть и сломить его изнутри. Он стоял неподвижно, и время тоже остановило свой бег. Весь необъятный мир сжался для него до размеров этой пустой комнаты. Чужой глаз словно прикрыл собой последнюю отдушину. Их взгляды встретились, скрестились, точно мечи в невидимом поединке. А может быть, готовясь к поединку, изучая возможности противника. Потом глаз исчез, и стальное веко беззвучно упало на круглое отверстие, оставив Азиза наедине с его узким мирком. Белые стены, железная койка, грубошерстное коричневое одеяло, квадратный стол и трехногая табуретка.
Все казалось неизменным. Но когда он поднял лицо, чтобы взглянуть на пятнышко голубого неба в окошке на потолке, темное облако медленно пересекало его в тот момент. Словно тяжелый камень лег на сердце. Холодные капельки пота потекли по лбу. Он ощутил спазмы в животе — привычные симптомы с тех пор, как подхватил дизентерию во время учебы в медицинском колледже. Пульс ускорился.
На затылке у основания черепа чувствовалось биение — удары металлических корпускул из глубин мозга. Множество маленьких черных глаз смотрели на него, толпились, замыкая круг. Его охватил приступ отчаяния, безграничного одиночества, слепого, безотчетного страха. Неведомая, неоформившаяся опасность надвигается на него, а он — некое существо, которое кружит и кружит в темном пространстве, не имеющем конца и начала...
Прошли часы, а может быть, минуты, похожие на часы. Дверь почти бесшумно отворилась — без привычного лязганья металла. В проеме показался Овейс, а рядом — Мухаммед и еще двое в грубых синих одеждах: мятые штаны чуть ниже колен, блузы, напоминавшие мешок с отверстием для шеи и длинными рукавами, кое-как пришитыми по бокам. Один из них держал громадную алюминиевую кастрюлю и множество кружек с обломанными ручками. Их цвет и форма потеряли свой первоначальный вид от постоянного использования. Второй нес металлическую тарелку, на которой было навалено нечто напоминавшее слипшуюся желтую кашу, прикрытую лепешкой.
Мухаммед вручил Азизу кружку. Человек, державший кастрюлю, ухитрился высоко поднять ее и, наклонив, отлил витую струю темной горячей жидкости. Сноровка бродячего торговца лакричной настойки. Овейс сделал знак другому человеку, и тот поставил на стол тарелку с месивом, прикрытым лепешкой. После этой безмолвной церемонии Овейс и двое в синих спецовках удалились. Мухаммед задержался у выхода. Некоторое время молча осматривался, потом бросил беглый взгляд на Азиза.
— Доброе утро!—Голос прозвучал неожиданно ясно и твердо. Потом он повернулся и тоже вышел, прикрыв за собой дверь. Странно прозвучали эти два слова приветствия. Тысячи раз повторялись они в его жизни, а теперь — будто услышал их впервые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107