Он усмехнулся с горечью и иронией, сощурив глаза.
— А я, Сайед, знал, что ты здесь, — сказал Азиз.
— От кого?
— От Мухаммеда.
— Какого Мухаммеда?
— От надзирателя.
Сайед на мгновение нахмурился.
— От надзирателя, говоришь?
— Да. Он хороший человек.
— Будь с ним поосторожней.
— Ну, это само собой. Да ты не волнуйся. Я уверен, что он хороший человек. С первого дня почувствовал. В любом случае я с ним ни о чем не говорю.
Немного помолчали. Азиз спросил:
— А как твоя жена с детишками?
— Недавно получил весточку. Пишет, что все у них в порядке. А на что они живут — не представляю. Уверен только, что Алия найдет решение всем проблемам.
Он на мгновение задумался, потом спросил:
— Ну а ты как?
— Я никаких новостей не получал.
— Не стоит волноваться. Надия человек самостоятельный, со всем справится.
— Это верно. Но хотя бы знать, где она... — Азиз слегка замялся. — Не время говорить на такие темы. Что ты думаешь о нашем положении? >
— Хуже не бывает. Дело даже не в юридической стороне. Похоже, они решили избавиться от нас надолго. Мы им доставили немало хлопот. Мне кажется, наши дела передадут на сей раз в особый трибунал.
— Слышал что-нибудь про Хусейна?
— Да. Устроили мне с ним встречу. Он пытался наставить меня на праведный путь. Разумеется, я отказался. Решил и дальше топать тернистой дорогой в ад.
Сайед громко засмеялся, и Азиз почувствовал, что его тревоги понемногу рассеиваются.
— А как тебя сцапали, Сайед?
— Прямо на улице, у моста Аббаса. Часов в семь вечера я шел из чайханы "Салям". Посидел там немного, покурил кальян. У меня была назначена встреча с Хильми, и я решил пройтись пешком. Испортили мне вечер, прохвосты. Настроение, помню, было отличное, ветерок такой приятный на мосту. И вдруг — бац! Прежде чем успел что-либо сообразить, вцепились в меня лапищами, приволокли сюда. А тебя как взяли?
— Нагрянули на квартиру, что я снимал в Айн Шамсе. Пришли перед рассветом.
— Ты один был?
— Нет. Надия была со мной. Ее увезли в другой машине. Видел, как она входила через главный вход, но ее повели куда-то в другое место. С тех пор ничего о ней не слышал.
— Эмад знает, что ты здесь?
Этим вопросом Сайед попытался отвлечь Азиза от семейной темы.
— Эмад? Я не знаю, где он.
— Он здесь.
Но ведь его посадили в центральную каирскую тюрь
— А потом перевели сюда.
— Почему?
— Хотят пристегнуть его к этому же делу.
— Каким образом?
— Хусейн его заложил.
— Ну и дела... — В голосе Азиза прозвучало уныние. — Похоже, мы все застрянем здесь надолго. Хоть кому-нибудь удалось удрать?
Сайед промолчал. И вдруг задал вопрос, ошарашивший Азиза:
— Как ты думаешь, на сей раз нас повесят? — Он многозначительно провел ладонью по горлу.
Азиз задумался.
— Не думаю, Сайед, — сказал он после недолгой паузы. — Не так просто это. Как странно, что ты подумал о такой возможности... Столько раз ты бывал на волосок от смерти. Ведь так?
— От пули — да. Но не от веревки.
— Какая разница?
— Не знаю. Но как-то не по себе делается, как подумаю о виселице.
Они вновь замолчали. За дверью послышался хруст песка под чьими-то ногами.
— Я устрою еще одну встречу с тобой и с другими, — торопливо шепнул Азиз. — Что-нибудь нужно?
— Ничего не надо. Если встретишь Хильми, привет ему от меня.
В дверях показался Мухаммед. Его белоснежные зубы обнажились в улыбке:
— Ну как? Закончили?
— А можно еще немного задержаться?
— Нежелательно. Кто-нибудь заметит, что вы были здесь вдвоем.
— Ничего не поделаешь.
Азиз крепко пожал руку Сайеду и быстро вышел. Мухаммед двинулся следом. Они пересекли двор и остановились возле двери камеры.
— Может, вам еще что-то нужно? — спросил Мухаммед нерешительно.
— Нет, — ответил Азиз, глядя ему прямо в глаза. — Спасибо. Никогда не забуду, что вы сделали для нас.
— Ничего особенного я не сделал. А хотелось бы действительно чем-нибудь помочь. Впервые за многие годы я почувствовал себя человеком. Благодаря вам, доктор Азиз.
— Помилуйте, Мухаммед. Вы ведь берете на себя такой риск.
Знаете, я с самого начала почувствовал, что у вас нет ненависти ко мне, хотя я и тюремщик. А мне было так тошно подходить к вам.
Он оглянулся, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.
— Я еще приду в другой раз. Желаю вам всего доброго.
Азиз услышал, как лязгнул наружный засов. Полная тишина воцарилась в камере. Он подвинул табуретку к столу, сел, положив локти на деревянную поверхность, обхватил лицо ладонями и застыл.
Азиз был очень рад этой встрече. Из всех товарищей Сайед был для него самым близким. Симпатия к нему возникла с первой их встречи. С этим молодым парнем из Мансуры он познакомился в каирском районе Мунира в маленькой комнатке под крышей скромного дома. Его сразу же подкупила простота Сайеда, присущее ему чувство юмора, рано проявившаяся зрелость суждений. Сайед постоянно с легкой иронией подшучивал над всеми и всем. В его иронии не было злости. Просто он обладал способностью улавливать скрытые противоречия человеческого бытия. Нередко он подшучивал над самим собой, заражая своим смехом окружающих. Позднее, когда они сошлись поближе, Азиз обнаружил в нем характерную щедрость египтянина, выросшего в деревне, где материальные блага ценятся лишь постольку, поскольку ими можно делиться с близкими людьми. Сайед делился всем, что у него было, так же естественно, как дышал или смеялся. Со временем Азиз понял, что за этой простотой таилось глубокое понимание жизни, оптимизм человека, близкого к природе.
В тот день, когда они познакомились, Сайед только что вернулся из Порт-Саида. Открытое лицо, высокий лоб, покрытый коричневым загаром, шапка густых черных волос. О своем пребывании в Порт-Саиде он старался не распространяться — лишь время от времени вспоминал какой-нибудь забавный случай, свидетельствовавший о том, что к опасностям ему было не привыкать.
Между тем этот веселый, жизнерадостный человек временами внезапно впадал в глубокое и безысходное отчаяние. Даже впоследствии, узнав его поближе, Азиз не мог уловить причину этих неожиданных приступов черной меланхолии. Лишь значительно позднее он догадался, что его другу свойственны не только крестьянская простота, чувство юмора и смелость, но и некоторые противоречия, присущие деревенской натуре. У людей, привязанных к земле, к собственному наделу, сила и упорство зачастую сосуществуют со слабостью, порождаемой их зависимостью от капризов природы. Этим и объясняются их метания от радужного оптимизма к безысходности и отчаянию, от тяжелой непрерывной работы — к апатии и бездеятельности, от терпения и кропотливого упорства — к вспышкам гнева, торопливости, суете.
Инициативность и независимость мышления Сайеда в сочетании с другими качествами снискали ему широкую популярность, сделали его студенческим лидером, а позднее одним из руководителей вооруженной борьбы против англичан в зоне Суэцкого канала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107