..
— Как зовут вашего сына?
— Омар Хаддад, палестинский студент.
Азиз вздрогнул. Показалось, что когда-то он уже бывал в подобной ситуации.
— Его нужно срочно прооперировать. Его увезли в операционную.
— Серьезная операция, доктор?
— Очень серьезная, матушка... Но он попал к хорошим врачам.
Некоторое время она молчала.
— Он будет жить, доктор?
— Конечно.
— Да благословит тебя аллах, сынок. Я чужая здесь, и дороже его ничего у меня в жизни нет.
— Чужая? Нет, вы не чужая. Вы наша мать, а мы — ваши дети. У меня такая же мать, как вы. Она очень похожа на вас.
— Нынче все матери похожи, сынок. Они молчали.
— Что же вы тут на холоде стоите? Зашли бы в помещение. -Куда?
— В мой кабинет хотя бы.
Она пошла рядом с нйм^ стуча каблуками по линолеуму. Длинный коридор, погруженный в сумрак, был пуст. Никто не повстречался им на пути. Они медленно поднялись по лестнице. Он открыл дверь комнаты, пропустил ее вперед, усадил в кресло.
— Извините, я спущусь в операционную. — Он вышел в коридор. Закрывая за собой дверь, бросил взгляд на высохшую маленькую фигуру, сгорбившуюся неподвижно в кресле.
Надия сидела за овальным столом напротив Азиза. На завтрак была яичница, традиционный фуль - слегка обжаренные бобы в томате с лимонным соком и перцем, брынза, черные маслины, абрикосовый джем, лепешки в разноцветной плетеной хлебнице. В руке у нее был стакан янтарного чая. Азиз смотрел в ее большие черные глаза.
Это был их первый полноценный выходной после нескольких напряженных недель. Они сидели на балконе, греясь на солнце. Вытянув ноги под столом и развалившись в кресле, он глядел на огромные эвкалипты, отгораживавшие их дом от соседнего двора. Эти минуты праздности доставляли ему истинное удовольствие. Он достал из деревянной шкатулки, лежавшей на утренних газетах, сигарету, закурил. Голубоватый дымок медленно потянулся к солнцу/ Он так и не притронулся к еде, и, заметив это, Надия укоризненно покачала головой:
— Ты почему не ешь?
— Не хочется.
— Но почему? Сегодня наконец выходной, а ты всю неделю питался кое-как. Твоя мама просила, чтобы я хоть немного подкормила тебя. Смотри у меня! — Она шутливо погрозила ему пальцем.
— Да ты и сама ничего не ела.
— Тебя жду.
— Не могу что-то. Чаю только попью. — Он сделал пару глотков и поставил стакан.
— Неприятности? — В ее голосе зазвучало беспокойство.
— Понимаешь, на той неделе я такое видел... Никак не могу забыть.
Она молчала, ожидая продолжения, но он снова задумался, погрузился в себя. Выждав немного, она робко спросила:
— А что именно, Азиз?
— Ужасная вещь. Бомба взорвалась в кинотеатре "Метро". Читала в газетах?
Она кивнула.
— Так вот, я как раз в ту ночь дежурил, ну и пришлось заниматься ранеными.
— Представляю, какой кошмар. Господи, увидеть такое... Я бы, наверное, тотчас в обморок упала. Жутко боюсь таких вещей. Никогда не смогла бы стать врачом.
— Ко всему можно привыкнуть, представь себе. Меня-то вообще трудно чем-нибудь удивить, но с той ночи, ей-богу, я чувствую себя отвратительно. Тошно на душе.
— А говоришь, что привык к таким зрелищам.
— В общем-то, да. Но тут уж было слишком, я тебе скажу... Представляешь — тела, разорванные на части. Там был один парень — палестинский студент, он кричал так, словно все человеческие страдания пришлись на его долю. Понимаешь? Он кричал, будто спрашивал за всех сразу: за что? за что? Я до сих пор не могу прийти в себя: ложусь спать, а передо мной его глаза.
Такой ужас в них, такое отчаяние. Кожа на лице — серая, как пепел. И один торс. Ног нет. А этот запах горелого мяса... не могу избавиться от него.
Она поморщилась, и он заметил, как побледнело ее лицо.
— Ой, прости. Не стоило мне говорить об этом. Она крепко сжала пальцами подлокотники кресла.
— Нет, я хочу все знать. Я жалею, что не была с тобой там.
— Ни в чем не повинные люди: молодежь, дети, женщины — хотели всего лишь развлечься, посидеть пару часов в кино. И чья-то преступная рука подложила в кинозал бомбу. Для чего? С какой целью? Какая польза от этого?
Она помолчала, а потом сказала с упреком:
— А ведь ты сам ходишь на собрания фанатиков-террористов.
Он посмотрел на нее удивленно, рассмеялся.
— Откуда ты знаешь?
— Я видела, как ты входил в их штаб-квартиру.
— Когда это?
— Недели две назад. Я возвращалась от подруги и видела, как ты входил туда.
— Да, верно. Я побывал на некоторых их собраниях. Они даже пытались склонить меня на свою сторону, но я отказался.
— Но зачем было ходить к ним?
— Хотел понять, чем они заняты. А вдруг кое-какие их дела заслуживают внимания.
— Ну и что же оказалось на самом деле?
— Много болтовни об исламе, а вот дела у них очень часто противоречат словам.
— Например?
— Я имею в виду их сговор с Сидки-пашой в создании так называемого Комитета патриотов.
— Мне лично они все не нравятся. Меня тоже несколько раз уговаривали, но я категорически отказалась примкнуть к ним. У нас на факультете они пользуются влиянием, но их отношение к женщине ужасно. Для них женщина не человек. Они хотят запереть всех женщин на замок.
После некоторой паузы она спросила:
— Так, значит, это тебя и терзает? Помедлив мгновение, он ответил:
— Иногда мне кажется, что совершенно другие вещи не дают мне покоя, а эти я придумываю, чтобы уйти от вопросов.
— О чем же ты думаешь?
— Об Али. Она не поняла.
— Это один из моих пациентов. Он поставил меня перед проблемой, которую я не смог разрешить.
— Что за проблема?
— Польза от науки и знаний.
— Ты говоришь загадками.
— Это не загадки. Можешь ли ты ответить на такой вопрос: какая польза от медицины, если она не способна избавить людей от болезней?
— Медицина часто бывает бессильна.
— Согласен. Действительно, уровень наших знаний иногда оставляет желать лучшего. Это само по себе печально, но неизбежно. Однако я имею в виду другое.
Он достал из шкатулки еще одну сигарету, закурил.
— Почему люди вообще болеют?
Она пожала плечами, не догадываясь, к чему он клонит.
— Из-за инфекций, я так полагаю. Из-за какого-то микроба, возможно?
— Так. Но это — чисто медицинская причина. А я имею в виду другие факторы.
— Какие, например?
— Бедность, эти берлоги, которые мы называем жилищами, голод, работа по щиколотку в грязи и масса тому подобных вещей.
— Ну и что?
— А кроме того, они лишены полноценного медицинского обслуживания. Не успевают поправиться, как возвращаются снова в те же кошмарные условия и вновь заболевают. Очень часто они вообще никогда не излечиваются из-за того, что у них нет денег на нормальное питание и на лекарства...
— Что ж, все это правда. Но не ты ведь в этом виноват.
— Не я, согласен. Но какой же толк в моих медицинских познаниях, если я не имею возможности применить их для лечения людей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
— Как зовут вашего сына?
— Омар Хаддад, палестинский студент.
Азиз вздрогнул. Показалось, что когда-то он уже бывал в подобной ситуации.
— Его нужно срочно прооперировать. Его увезли в операционную.
— Серьезная операция, доктор?
— Очень серьезная, матушка... Но он попал к хорошим врачам.
Некоторое время она молчала.
— Он будет жить, доктор?
— Конечно.
— Да благословит тебя аллах, сынок. Я чужая здесь, и дороже его ничего у меня в жизни нет.
— Чужая? Нет, вы не чужая. Вы наша мать, а мы — ваши дети. У меня такая же мать, как вы. Она очень похожа на вас.
— Нынче все матери похожи, сынок. Они молчали.
— Что же вы тут на холоде стоите? Зашли бы в помещение. -Куда?
— В мой кабинет хотя бы.
Она пошла рядом с нйм^ стуча каблуками по линолеуму. Длинный коридор, погруженный в сумрак, был пуст. Никто не повстречался им на пути. Они медленно поднялись по лестнице. Он открыл дверь комнаты, пропустил ее вперед, усадил в кресло.
— Извините, я спущусь в операционную. — Он вышел в коридор. Закрывая за собой дверь, бросил взгляд на высохшую маленькую фигуру, сгорбившуюся неподвижно в кресле.
Надия сидела за овальным столом напротив Азиза. На завтрак была яичница, традиционный фуль - слегка обжаренные бобы в томате с лимонным соком и перцем, брынза, черные маслины, абрикосовый джем, лепешки в разноцветной плетеной хлебнице. В руке у нее был стакан янтарного чая. Азиз смотрел в ее большие черные глаза.
Это был их первый полноценный выходной после нескольких напряженных недель. Они сидели на балконе, греясь на солнце. Вытянув ноги под столом и развалившись в кресле, он глядел на огромные эвкалипты, отгораживавшие их дом от соседнего двора. Эти минуты праздности доставляли ему истинное удовольствие. Он достал из деревянной шкатулки, лежавшей на утренних газетах, сигарету, закурил. Голубоватый дымок медленно потянулся к солнцу/ Он так и не притронулся к еде, и, заметив это, Надия укоризненно покачала головой:
— Ты почему не ешь?
— Не хочется.
— Но почему? Сегодня наконец выходной, а ты всю неделю питался кое-как. Твоя мама просила, чтобы я хоть немного подкормила тебя. Смотри у меня! — Она шутливо погрозила ему пальцем.
— Да ты и сама ничего не ела.
— Тебя жду.
— Не могу что-то. Чаю только попью. — Он сделал пару глотков и поставил стакан.
— Неприятности? — В ее голосе зазвучало беспокойство.
— Понимаешь, на той неделе я такое видел... Никак не могу забыть.
Она молчала, ожидая продолжения, но он снова задумался, погрузился в себя. Выждав немного, она робко спросила:
— А что именно, Азиз?
— Ужасная вещь. Бомба взорвалась в кинотеатре "Метро". Читала в газетах?
Она кивнула.
— Так вот, я как раз в ту ночь дежурил, ну и пришлось заниматься ранеными.
— Представляю, какой кошмар. Господи, увидеть такое... Я бы, наверное, тотчас в обморок упала. Жутко боюсь таких вещей. Никогда не смогла бы стать врачом.
— Ко всему можно привыкнуть, представь себе. Меня-то вообще трудно чем-нибудь удивить, но с той ночи, ей-богу, я чувствую себя отвратительно. Тошно на душе.
— А говоришь, что привык к таким зрелищам.
— В общем-то, да. Но тут уж было слишком, я тебе скажу... Представляешь — тела, разорванные на части. Там был один парень — палестинский студент, он кричал так, словно все человеческие страдания пришлись на его долю. Понимаешь? Он кричал, будто спрашивал за всех сразу: за что? за что? Я до сих пор не могу прийти в себя: ложусь спать, а передо мной его глаза.
Такой ужас в них, такое отчаяние. Кожа на лице — серая, как пепел. И один торс. Ног нет. А этот запах горелого мяса... не могу избавиться от него.
Она поморщилась, и он заметил, как побледнело ее лицо.
— Ой, прости. Не стоило мне говорить об этом. Она крепко сжала пальцами подлокотники кресла.
— Нет, я хочу все знать. Я жалею, что не была с тобой там.
— Ни в чем не повинные люди: молодежь, дети, женщины — хотели всего лишь развлечься, посидеть пару часов в кино. И чья-то преступная рука подложила в кинозал бомбу. Для чего? С какой целью? Какая польза от этого?
Она помолчала, а потом сказала с упреком:
— А ведь ты сам ходишь на собрания фанатиков-террористов.
Он посмотрел на нее удивленно, рассмеялся.
— Откуда ты знаешь?
— Я видела, как ты входил в их штаб-квартиру.
— Когда это?
— Недели две назад. Я возвращалась от подруги и видела, как ты входил туда.
— Да, верно. Я побывал на некоторых их собраниях. Они даже пытались склонить меня на свою сторону, но я отказался.
— Но зачем было ходить к ним?
— Хотел понять, чем они заняты. А вдруг кое-какие их дела заслуживают внимания.
— Ну и что же оказалось на самом деле?
— Много болтовни об исламе, а вот дела у них очень часто противоречат словам.
— Например?
— Я имею в виду их сговор с Сидки-пашой в создании так называемого Комитета патриотов.
— Мне лично они все не нравятся. Меня тоже несколько раз уговаривали, но я категорически отказалась примкнуть к ним. У нас на факультете они пользуются влиянием, но их отношение к женщине ужасно. Для них женщина не человек. Они хотят запереть всех женщин на замок.
После некоторой паузы она спросила:
— Так, значит, это тебя и терзает? Помедлив мгновение, он ответил:
— Иногда мне кажется, что совершенно другие вещи не дают мне покоя, а эти я придумываю, чтобы уйти от вопросов.
— О чем же ты думаешь?
— Об Али. Она не поняла.
— Это один из моих пациентов. Он поставил меня перед проблемой, которую я не смог разрешить.
— Что за проблема?
— Польза от науки и знаний.
— Ты говоришь загадками.
— Это не загадки. Можешь ли ты ответить на такой вопрос: какая польза от медицины, если она не способна избавить людей от болезней?
— Медицина часто бывает бессильна.
— Согласен. Действительно, уровень наших знаний иногда оставляет желать лучшего. Это само по себе печально, но неизбежно. Однако я имею в виду другое.
Он достал из шкатулки еще одну сигарету, закурил.
— Почему люди вообще болеют?
Она пожала плечами, не догадываясь, к чему он клонит.
— Из-за инфекций, я так полагаю. Из-за какого-то микроба, возможно?
— Так. Но это — чисто медицинская причина. А я имею в виду другие факторы.
— Какие, например?
— Бедность, эти берлоги, которые мы называем жилищами, голод, работа по щиколотку в грязи и масса тому подобных вещей.
— Ну и что?
— А кроме того, они лишены полноценного медицинского обслуживания. Не успевают поправиться, как возвращаются снова в те же кошмарные условия и вновь заболевают. Очень часто они вообще никогда не излечиваются из-за того, что у них нет денег на нормальное питание и на лекарства...
— Что ж, все это правда. Но не ты ведь в этом виноват.
— Не я, согласен. Но какой же толк в моих медицинских познаниях, если я не имею возможности применить их для лечения людей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107