Он то внимательно, даже подозрительно рассматривал окружающие вещи, то взгляд его становился отсутствующим. Он словно витал в мире ином, существовал в двух ипостасях: физически присутствовал, а мысленно находился в другом месте.
Азиз перебил его:
— А что относительно средних школ?
— Мы наладили сейчас контакты с самыми перспективными из них.
— И еще... Я чувствую, что среди рабочих тоже идет брожение. Постоянно бастуют из-за безостановочного роста цен. Они явно провели параллель между дороговизной и английской оккупацией.
Тонкие губы Эмада растянулись в улыбке, в которой сквозило чувство превосходства. Азиз замолчал, чтобы дать ему высказаться. Тот начал с вопроса:
— Ты лучше скажи, что вы там на факультете предприняли?
— Были выборы в исполком. Хусейн, Халиль и я вошли в его состав.
— Отлично. Ну а какова общая ситуация на данный момент?
— Большинство составляют прогрессивные ребята и вафдиеты1. Есть небольшие группировки правых партий и религиозных фанатиков.
— А почему Хусейн не пришел с тобой?
— Он там контакты налаживает, готовит распространение листовок о текущем положении и наших задачах.
Эмад на некоторое время задумался. Поежился, как от холода. На нем была хлопчатобумажная полосатая пижама, один карман которой был оторван с краю и висел уголком. Штаны — короткие, едва достававшие до щиколоток. Одежда будто с чужого плеча. Он протянул руку к платяному шкафу возле комода, стащил с перекладины черный шерстяной пиджак и торопливо надел его. Потом снова уселся в прежней позе на постели. Один локоть вылезал через дыру в рукаве.
Азиз снова вернулся к разговору:
— Ну а рабочие как?
— А что рабочие?
— Разве мы не собираемся устанавливать с ними контакт?
— А тебе что до этого? — В голосе прозвучал холодок. Азиз был неприятно удивлен, однако воздержался от комментария и продолжал как ни в чем не бывало:
— Как наше движение может увенчаться успехом, если нет сотрудничества с рабочими?
— Ты думаешь, мы этого не понимаем? Снова мимолетное неприятное чувство.
— Что от нас требуется в этом направлении? — спросил Азиз.
— От тебя — ничего. На нашем уровне мы уже все обсудили и то, что надо, сделали.
— Да, но этот вопрос был поднят на исполнительном комитете. Там некоторым членам поручили наладить связь с профсоюзами в Каире и в северном пригороде — Шубре аль-Хайме. Причем как можно скорее.
— Я знаю.
— Откуда ты знаешь?
Вновь оттенок превосходства в полуусмешке. И неожиданно громкий смех. Лицо Эмада стало мальчишески озорным.
— Ты читал "Мать" Горького? — спросил,он Азиза. -Нет.
— Почитай. Тебе понравится.
— Почему?
— Захватывающая книга. История матери, которая волей обстоятельств была втянута в политическую борьбу.
— Ладно, куплю, прочту.
— Ну все. Пошли перекусим.
Он раскрыл дверь настежь и позвал мать. Она появилась в
1 Вафд - умеренная националистическая партия Египта. До революции выступала за реформы и переговоры с Великобританией.
дверях комнаты, закидывая ловким движением конец шали за спину.
— Что, сынок? Чего тебе?
— Поесть бы чего-нибудь, мам. Есть у нас что-нибудь вкусненькое?
— Есть таамия, фуль. Если хотите — сыр, финики...
— Ох, опять эта таамия. Когда нас аллах избавит от нее? — Он невесело усмехнулся. Бобовые котлеты таамия бьши едой бедняков. — Ну ничего! Принеси, что есть. Что поделаешь? Такова воля всевышнего.
Они сели за маленький столик, накрытый куском ткани в поблекшую клеточку, кое-где прожженным, и начали неторопливо есть из тарелочек, расставленных перед ними. У Азиза проснулся волчий аппетит. Он с наслаждением рвал зубами теплые свежие лепешки. Еще не утолив голод, он отставил в сторону еду.
— Ешь, ешь, Азиз, — сказала мать Эмада. — Я-то уже поужинала, так что это вам на двоих. Или, может, не нравится?
— Что вы, тетушка! Я уже сыт.
— Ну, как хочешь, сынок. Здесь твой дом.
— Спасибо, я знаю.
Они вернулись в комнату Эмада и сели на тахту с чашками чая в руках. Эмад пил, шумно втягивая горячий напиток. Азиз прислушался к голосу диктора, доносившемуся из приемника у соседей. Некоторые фразы слышались отчетливо: "Премьер-министр Египта направил послание премьер-министру Великобритании, в котором объяснил, что..." Ветер унес окончание фразы в ночь.
— Ладно, хватит политики. Оставайся у меня ночевать, — предложил Эмад,
— Да нет. Я, пожалуй, позанимаюсь дома.
— Отложи ты свои книги хоть разок. Оставайся. Пижаму я тебе дам. Кстати, заодно прочту тебе свое последнее стихотворение.
Азиз посмотрел на лицо Эмада. По возрасту молодой парнишка, а по жизненному опыту —зрелый мужчина. Это лицо умело скрывать чувства и мысли под маской, которая, кажется, никогда не спадала. Разве что когда он смеялся. Тогда лицо становилось удивительно мальчишеским.
— Новое стихотворение? Ого! Когда ты успел его написать?
— Вчера. Ты будешь первым, кто его услышит.
— Ну ладно. В таком случае я остаюсь.
Эмад замолчал и посмотрел долгим взглядом в ночь за окном.
— Иногда так хочется бросить все это к чертям и заниматься только поэзией.
— Даже политику бросить?
— Да. Даже политику. Она убивает чувства.
— Почему?
— Ну, потому что невозможно посвятить жизнь политике и поэзии одновременно. Вот этот конфликт меня и раздражает.
— А ты сделай выбор.
— Сделать выбор? Тогда я предпочел бы поэзию.
— А может, политику?
— Нет. Если я стану заниматься политикой, я все равно буду тянуться к поэзии.
— И наоборот! Выберешь поэзию — и потянет опять к политике.
— Политика для меня — вынужденное занятие. В жертву ей я приношу самое дорогое для меня — искусство.
— Значит, только вынужденное занятие? Хм...
Наступила долгая пауза. Эмад встал, подошел к комоду и вытащил из него старую пижаму. Азиз разделся и надел ее. Обернувшись к Эмаду, он увидел, что тот беззвучно смеется.
— Ну и вид у тебя! Ха-ха-ха! Просто шикарно. Последний крик пижамной моды. "Труа-кар"! Сейчас матрас приволоку. Ты спи на кровати, а я — на полу. — Он вышел и вскоре вернулся с матрасом, который разложил на полу.
— Все! Теперь садись и слушай мою поэму.
Лежа на постели, он с наслаждением потянулся. Хорошо быть свободным, распоряжаться собственным телом.
Накануне с него сняли кандалы. Он мог ходить по комнате, есть, пить и спать спокойно. Даже дышать стало легче, словно проклятые цепи сковывали грудную клетку. У него поднялось настроение, он с новым интересом начал разглядывать мельчайшие детали окружающей его обстановки. Да, каждая мелочь текущей жизни стала восприниматься почти с удовольствием.
То и дело ощупывал мышцы на руках и на бедрах, мысленно повторяя при этом: я все еще жив, я все еще силен... Приятно было ощущать собственное тело, собственную кровь, пульсирующую по артериям где-то глубоко под кожей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Азиз перебил его:
— А что относительно средних школ?
— Мы наладили сейчас контакты с самыми перспективными из них.
— И еще... Я чувствую, что среди рабочих тоже идет брожение. Постоянно бастуют из-за безостановочного роста цен. Они явно провели параллель между дороговизной и английской оккупацией.
Тонкие губы Эмада растянулись в улыбке, в которой сквозило чувство превосходства. Азиз замолчал, чтобы дать ему высказаться. Тот начал с вопроса:
— Ты лучше скажи, что вы там на факультете предприняли?
— Были выборы в исполком. Хусейн, Халиль и я вошли в его состав.
— Отлично. Ну а какова общая ситуация на данный момент?
— Большинство составляют прогрессивные ребята и вафдиеты1. Есть небольшие группировки правых партий и религиозных фанатиков.
— А почему Хусейн не пришел с тобой?
— Он там контакты налаживает, готовит распространение листовок о текущем положении и наших задачах.
Эмад на некоторое время задумался. Поежился, как от холода. На нем была хлопчатобумажная полосатая пижама, один карман которой был оторван с краю и висел уголком. Штаны — короткие, едва достававшие до щиколоток. Одежда будто с чужого плеча. Он протянул руку к платяному шкафу возле комода, стащил с перекладины черный шерстяной пиджак и торопливо надел его. Потом снова уселся в прежней позе на постели. Один локоть вылезал через дыру в рукаве.
Азиз снова вернулся к разговору:
— Ну а рабочие как?
— А что рабочие?
— Разве мы не собираемся устанавливать с ними контакт?
— А тебе что до этого? — В голосе прозвучал холодок. Азиз был неприятно удивлен, однако воздержался от комментария и продолжал как ни в чем не бывало:
— Как наше движение может увенчаться успехом, если нет сотрудничества с рабочими?
— Ты думаешь, мы этого не понимаем? Снова мимолетное неприятное чувство.
— Что от нас требуется в этом направлении? — спросил Азиз.
— От тебя — ничего. На нашем уровне мы уже все обсудили и то, что надо, сделали.
— Да, но этот вопрос был поднят на исполнительном комитете. Там некоторым членам поручили наладить связь с профсоюзами в Каире и в северном пригороде — Шубре аль-Хайме. Причем как можно скорее.
— Я знаю.
— Откуда ты знаешь?
Вновь оттенок превосходства в полуусмешке. И неожиданно громкий смех. Лицо Эмада стало мальчишески озорным.
— Ты читал "Мать" Горького? — спросил,он Азиза. -Нет.
— Почитай. Тебе понравится.
— Почему?
— Захватывающая книга. История матери, которая волей обстоятельств была втянута в политическую борьбу.
— Ладно, куплю, прочту.
— Ну все. Пошли перекусим.
Он раскрыл дверь настежь и позвал мать. Она появилась в
1 Вафд - умеренная националистическая партия Египта. До революции выступала за реформы и переговоры с Великобританией.
дверях комнаты, закидывая ловким движением конец шали за спину.
— Что, сынок? Чего тебе?
— Поесть бы чего-нибудь, мам. Есть у нас что-нибудь вкусненькое?
— Есть таамия, фуль. Если хотите — сыр, финики...
— Ох, опять эта таамия. Когда нас аллах избавит от нее? — Он невесело усмехнулся. Бобовые котлеты таамия бьши едой бедняков. — Ну ничего! Принеси, что есть. Что поделаешь? Такова воля всевышнего.
Они сели за маленький столик, накрытый куском ткани в поблекшую клеточку, кое-где прожженным, и начали неторопливо есть из тарелочек, расставленных перед ними. У Азиза проснулся волчий аппетит. Он с наслаждением рвал зубами теплые свежие лепешки. Еще не утолив голод, он отставил в сторону еду.
— Ешь, ешь, Азиз, — сказала мать Эмада. — Я-то уже поужинала, так что это вам на двоих. Или, может, не нравится?
— Что вы, тетушка! Я уже сыт.
— Ну, как хочешь, сынок. Здесь твой дом.
— Спасибо, я знаю.
Они вернулись в комнату Эмада и сели на тахту с чашками чая в руках. Эмад пил, шумно втягивая горячий напиток. Азиз прислушался к голосу диктора, доносившемуся из приемника у соседей. Некоторые фразы слышались отчетливо: "Премьер-министр Египта направил послание премьер-министру Великобритании, в котором объяснил, что..." Ветер унес окончание фразы в ночь.
— Ладно, хватит политики. Оставайся у меня ночевать, — предложил Эмад,
— Да нет. Я, пожалуй, позанимаюсь дома.
— Отложи ты свои книги хоть разок. Оставайся. Пижаму я тебе дам. Кстати, заодно прочту тебе свое последнее стихотворение.
Азиз посмотрел на лицо Эмада. По возрасту молодой парнишка, а по жизненному опыту —зрелый мужчина. Это лицо умело скрывать чувства и мысли под маской, которая, кажется, никогда не спадала. Разве что когда он смеялся. Тогда лицо становилось удивительно мальчишеским.
— Новое стихотворение? Ого! Когда ты успел его написать?
— Вчера. Ты будешь первым, кто его услышит.
— Ну ладно. В таком случае я остаюсь.
Эмад замолчал и посмотрел долгим взглядом в ночь за окном.
— Иногда так хочется бросить все это к чертям и заниматься только поэзией.
— Даже политику бросить?
— Да. Даже политику. Она убивает чувства.
— Почему?
— Ну, потому что невозможно посвятить жизнь политике и поэзии одновременно. Вот этот конфликт меня и раздражает.
— А ты сделай выбор.
— Сделать выбор? Тогда я предпочел бы поэзию.
— А может, политику?
— Нет. Если я стану заниматься политикой, я все равно буду тянуться к поэзии.
— И наоборот! Выберешь поэзию — и потянет опять к политике.
— Политика для меня — вынужденное занятие. В жертву ей я приношу самое дорогое для меня — искусство.
— Значит, только вынужденное занятие? Хм...
Наступила долгая пауза. Эмад встал, подошел к комоду и вытащил из него старую пижаму. Азиз разделся и надел ее. Обернувшись к Эмаду, он увидел, что тот беззвучно смеется.
— Ну и вид у тебя! Ха-ха-ха! Просто шикарно. Последний крик пижамной моды. "Труа-кар"! Сейчас матрас приволоку. Ты спи на кровати, а я — на полу. — Он вышел и вскоре вернулся с матрасом, который разложил на полу.
— Все! Теперь садись и слушай мою поэму.
Лежа на постели, он с наслаждением потянулся. Хорошо быть свободным, распоряжаться собственным телом.
Накануне с него сняли кандалы. Он мог ходить по комнате, есть, пить и спать спокойно. Даже дышать стало легче, словно проклятые цепи сковывали грудную клетку. У него поднялось настроение, он с новым интересом начал разглядывать мельчайшие детали окружающей его обстановки. Да, каждая мелочь текущей жизни стала восприниматься почти с удовольствием.
То и дело ощупывал мышцы на руках и на бедрах, мысленно повторяя при этом: я все еще жив, я все еще силен... Приятно было ощущать собственное тело, собственную кровь, пульсирующую по артериям где-то глубоко под кожей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107