— Доброе утро, доктор Азиз. Никак вы нас покидаете сегодня?
— Куда?
— Не знаю, не знаю.
Мелькает мысль — значит, не на свободу. Вот и упорхнула пестрая бабочка за черную тучу. Куда же тогда? Впрочем, что толку гадать? Скоро все выяснится. Что бы ни случилось, ему это теперь уже безразлично.
— Какие-нибудь ценные вещи сдавали? -Да.
— Получите их и возвращайтесь сюда-Тюремный надзиратель провел его в другую комнату.
Молодой служащий вручил ему бумажник, часы, пожал руку и ободряюще улыбнулся. Раскрыв бумажник, Азиз увидел фунтовую ассигнацию. Она лежала там же, где он оставил ее в ту ночь, когда его арестовали.
Они вернулись в офис. Тюремные чиновники, судя по отдельным репликам, сосредоточенно обсуждали последние перемещения и назначения. Ожидание затягивалось, и надзиратель позволил себе деликатно кашлянуть. Полицейский офицер обернулся к нему.
— Что, готовы?
— Так точно, готовы.
— Обыскали его?
— Так точно.
Офицер подошел к Азизу, быстрыми скользящими движениями ладоней ощупал сначала плечи, потом грудь, живот, поясницу. Сунул руку между ног, опустил ее к коленям и сказал:
— Снимите ботинки. — Потом бросил тюремщику: — Осмотрите туфли и ступни, чтобы я*видел.
Азиз ободряюще посмотрел на надзирателя, давая ему понять, что нисколько не возражает. Тот смущенно отвернулся, нагнулся и приподнял одну, потом другую ступню Азиза, через носки прощупал пальцы ног. Взяв в руки ботинки, перевернул и потряс каждый, потом резко выпрямился и, отдавая честь, сказал:
— Все в порядке.
— Вызовите наружную охрану.
Вошел полицейский в черном мундире с латунными пуговицами, в огромной красной феске, нахлобученной до бровей.
— Надеть наручники!
Азиз положил белый холщовый мешок с вещами на пол, протянул руки. Черные стальные браслеты защелкнулись на его запястьях.
— Вперед!
Офицер наспех пожал руки коллегам, и маленькая процессия двинулась через тюремный двор к массивной деревянной двери, напоминавшей ворота средневековой крепости. На улице их ждал полицейский фургон. Азиз влез в него, полицейский проследовал за ним. Оглянувшись, Азиз увидел длинное желтое здание тюрьмы с рядами маленьких зарешеченных окошек.
Он так и не смог выяснить, отчего его перевели в другую тюрьму. Потянулась вереница однообразных дней. Ничего не происходило. Три раза в день он ел, в положенное время укладывался спать. Как всегда, много думал о прошлом, реже — о будущем.
Но однажды теплым вечером, когда жизнь в тюрьме уже затихла, дверь с грохотом отворилась и в камеру вошел широкоплечий человек в офицерской форме. Его неподвижные глаза отливали стальным блеском. Обернувшись, он коротко скомандовал стражникам, стоявшим снаружи:
— Взять!
Их пальцы вцепились в его руку железной хваткой. Они потащили его по песчаному пустырю, мимо низких построек, напоминавших покинутые бараки, и через узкий проход в высокой стене вытолкнули в темный коридор. Сделав еще несколько шагов, он оказался в комнате с серыми цементными стенами. Под потолком горела мощная лампа с рефлектором. Остановившись посредине комнаты, он невольно зажмурился.
Постепенно приоткрыл веки, привыкая к слепящему свету. В комнате никого не было. Он оглянулся по сторонам с растущим беспокойством, им вдруг овладел безотчетный страх. Он увидел перед собой огромного паука, тянущего к нему мохнатые лапы. Страшное насекомое буравило его недвижными выпуклыми глазами, а Азиз хмурился, мотая головой, пытаясь избавиться от галлюцинации. Но кошмарное видение упрямо маячило перед глазами. Азиз топтал паука ногами, но тот успевал отползти в угол и оттуда вновь начинал подкрадьюаться, постепенно увеличиваясь в размерах. Азиз сжал кулаки, до боли стиснул зубы, собирая остатки воли, чтобы стряхнуть с себя эту пакость. Он бросился вперед, давя паука каблуком, отмахивался от него руками, но все было бесполезно — мохнатое чудовище всякий раз увертывалось и из дальнего угла беззвучно начинало подкрадываться к нему вновь и вновь.
Внезапно дверь распахнулась. Один за другим в комнату молча вошли трое. Вошли решительно, по-деловому, как это делают люди, которым предстоит нелегкая, но необходимая работа. Азизу инстинктивно захотелось прижаться спиной к стене, но он усилием воли подавил этот импульс самозащиты и остался неподвижно стоять на месте.
Все произошло так быстро, что он не успел заметить даже внешности этих людей, выстроившихся перед ним полукругом. Они стали приближаться к нему с трех сторон. Он ощутил их дыхание на своем лице. У них были такие же круглые, пустые и жестокие глаза, как у того ужасного паука. Они набросились на него одновременно. Впоследствии этот эпизод представлялся ему как полузабытьи кошмарный сон. Спустя годы, вспоминая события той ночи, он видел густой туман, из которого на него набрасывалось страшное трехглавое существо. Одну голову он запомнил — лысая, мясистая, цвета сырой телятины, гладкая и мягкая. Другие — забыл. У них было шесть глаз, а может быть, десять, двадцать. Они смотрели сквозь прищуренные веки остро, пронзительно. Приближались к нему, не оставляя никакой возможности выскользнуть из ловушки. Множество длинных цепких рук тянулось к нему. Мохнатые черные лапы с острыми когтями вонзались в его беззащитную плоть.
Он услышал треск разрьюаемой на нем одежды, съежился от соприкосновения обнаженной кожи с холодным сырым воздухом. Он чувствовал совсем рядом их горячее дыхание. Перед глазами мелькнул взметнувшийся черный хвост трехглавого зверя. Не хвост, а змея, готовая наброситься на него. Плеть со свистом рассекла воздух над его головой. Обжигающая боль пронзила спину. Тело, его судорожно забилось в их могучих цепких лапах.
Он упал на колени на каменный пол. Снова свист плети, и еще одна полоса жгучей боли на спине. Попытался поднять лицо. Перед глазами замелькали, размножаясь, толстые пальцы с темными пятнами волос, а между ними, извиваясь, взлетала вверх черная змея. Ее шипение постепенно перешло в пронзительный свист, от которого закладывало уши. Огненные полосы множились на спине, сливались друг с другом в сплошной огненный слой.
Перед его глазами плыли туманные пятна. Четко он видел только гигантскую руку — она то поднималась к потолку, то как молот обрушивалась вниз. Она росла, заполняя собой все помещение, вытесняя из него все, кроме длинной черной змеи. В ушах стоял пронзительный свист.
Мучительная боль достигла крайнего предела — хуже уже ничего не могло быть. С каждым ударом плети огненная волна пронизывала его плоть, заливала его с головы до пят лавой расплавленного стекла, проникала в сердце, в каждую пору измученного тела.
Стены перед его глазами ходили ходуном, готовые вот-вот обрушиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107