Безликая масса заполняет темное чрево вагона. Тут не отличишь одного лица от другого, не поймешь, кто тут мужчина, а кто женщина, где старики, а где дети. Один вагон уже заперт, чтобы новые пассажиры не лезли на голову тех, кто уже внутри. Едкий пот, пыль, острый запах навоза, птичьих перьев, лука, детской мочи — все это сливается в одно зловонное дыхание огромного чудовища, втиснутого в железный склеп.
Азиз с Надией прошли мимо билетных касс, пересекли огромный зал ожидания, вышли на ослепительный солнечный свет. Спускаясь по лестнице, они все еще держались за руки. Нация остановилась, и он, отпустив ее руку, остановился ступенькой ниже. Она посмотрела в его глаза, словно пытаясь найти в них ответ на какой-то вопрос.
— Как быстро мы вышли.
— Ты устала? — спросил он.
— Нет. Ты знаешь, я люблю вокзалы.
— Я тоже. А еще мне нравится запах паровозного дыма. И ацетона в типографии на печатных машинах.
— Я не знаю, как пахнут печатные машины. А паровозный дым — да. Вообще я люблю наблюдать за дымом из паровозной грубы. Люблю грохот поезда, набирающего скорость. Мне нравится вокзальная суета —люди раскладьшают вещи, ходят по вагону. Они уезжают, оставляя свое прошлое позади... И мчатся вперед — к новым местам, новым событиям, новым друзьям, новой жизни. Радость новых открытий, перемен. Может быть, даже приключений...
Она внезапно смолкла, застыдившись своего энтузиазма. Азиз рассмеялся.
— Не все путешествия бывают такими, как ты описываешь.
— Мое должно быть именно таким.
— А раньше ты ездила на поезде?
— Ездила. На север до Александрии и на юг до Кены. Мимо них двигался поток людей, а они ничего не замечали.
Они слышали только друг друга.
— О чем ты сейчас думаешь? — спросила Надия.
— О многих вещах... Сегодня, кстати, такой ясный день и солнце какое-то особенное. Так хочется побродить по набережной. Как тебе эта идея?
— А сколько сейчас времени?
— Половина десятого.
— Ты знаешь, я обещала одной подруге зайти к ней.
— Значит, мне не повезло. Хотелось прогуляться с тобой и просто поболтать. Ну, тогда...
Она перебила:
— Подожди. Я подумала, может быть, как-то извиниться перед ней? Она живет в районе Маниала рядом с моим домом. Можно зайти и извиниться...
— Отлично! Поехали прямо в Маниал. Где ее дом?
— Рядом с мостом Аббаса.
— Я подожду тебя у моста. О'кей?
Он махнул рукой стоявшему неподалеку такси. Машина медленно подъехала к ним. Всю дорогу водитель бросал на них осуждающие взгляды: вольные, мол, нынче нравы у молодежи. Довезя их до места, он даже деньги, протянутые ему Азизом, принял с выражением брезгливости на лице, кончиками пальцев, не скрывая своего презрения к грешникам. Азиз с трудом подавил раздражение, принужденно улыбнулся Надии, пытаясь сгладить гнетущее впечатление.
— Да ты не переживай, — сказала она. — Для таких типов все человеческое — грех. Но это все показное. В душе он не погнушается ничем.
Азиз воздержался от комментария.
— Подожди меня здесь, — сказала Надия. — Хорошо? Я максимум на пятнадцать минут.
Тронув его за плечо, она улыбнулась и зашагала прочь. Он провожал ее восхищенным взглядом: легкая походка, изящная, почти мальчишеская фигура. Голова, чуть наклоненная навстречу утреннему ветру.
Глянув на часы, он неторопливо пошел по мосту. Дойдя до середины, остановился, стал смотреть, как вода завихряется возле мостовых опор, уходящих в темную глубину. Хорошо дышалось здесь, над этим узким рукавом Нила с поросшими кустарником берегами. Спустя немного времени он увидел Надию. Ее волосы разлетались на ветру черными крыльями.
Они медленно перешли на другой берег протоки, свернули на широкую набережную. Она шла рядом с ним, ее рука бьша совсем близко — можно было взять ее пальцы в ладонь. Время от времени она поднимала лицо к солнцу, жмурясь от ярких лучей. По поверхности Нила ветер гнал небольшие волны-они переливались на солнце множеством трепещущих бликов. Вдоль берега стояли в ряд стройные пальмы, взметнувшие к небу свои зеленые кроны. Ярко-алые зимние цветы пламенели в ухоженных садах.
Неожиданно Надия спросила:
— Скажи, Азиз, как ты относишься к женщинам?
— Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Хочу знать твое мнение.
Он хотел было спросить, отчего это она так интересуется его мнением, но вовремя передумал: глупый вопрос. Машинально спросил:
~ О чем именно?
— Ну, просто твое отношение. Твои взгляды на женщину вообще.
— Это зависит от того, какое место женщина занимает в жизни, как ведет себя.
Надия рассмеялась:
— Напрасно ты все усложняешь, осторожничаешь. Мне ведь от тебя письменного отчета не надо. И исповеди тоже. Просто хотела глубже понять твои взгляды.
— Ну ладно, хорошо. В целом я считаю, что женщина не отличается от мужчины. Она должна иметь равные с ним права, если берет на себя такую же ответственность. Мне не нравятся женщины, которые не учатся или не работают, которые не интересуются ничем, кроме тряпок, мальчиков, замужества. А ты как считаешь?
— Тебе, конечно, легко рассуждать. А мне приходится быть женщиной. Всегда, в любой момент, со всеми вытекающими из этого проблемами.
— Мне показалось, что ты весьма эмансипирована, пользуешься свободой.
— Свободой?! Для такой, как я, свободы не существует, хотя я ради нее давно уже жертвую многим. Никто не хочет воспринимать меня как личность с каким-то будущим, мечтающую сделать в жизни что-то стоящее.
— Тем не менее впервые я тебя увидел именно на митинге,
в самой гуще молодежи. Твое выступление произвело на меня огромное впечатление. Я после него много о тебе думал. Ты тогда задержалась до поздней ночи. И еще там была твоя подруга, Суад.
— Помню, помню. Когда я вернулась домой с того митинга, получила такой нагоняй дома! Целую бурю устроили. А когда я сутки провела с матерью Асада, дома творилось что-то невообразимое.
— Этого следовало ожидать. Стоит девушке не переночевать одну ночь дома*, как она неизбежно сталкивается с проблемами.
— Я очень не люблю ночевать не дома, даже у родственников. Я всегда радуюсь возвращению домой, в мою комнатушку—к своим книгам, к музыке... Мама накрывает на стол, а сама поглядывает на меня внимательно и строго. Ну подумай, как я могла оставить эту бедную женщину одну? Сам-то ты не остался с ней, а меня потом дома ругали на чем свет стоит. Ведь ты мог догадаться, что мне будет за то, что я не ночевала дома. Правда ведь? — В ее голосе прозвучала обида, и он почувствовал себя виноватым.
— Вообще-то, конечно, я понимал, чем это тебе грозит. Но мне нужно было уйти. В комитете на меня столько дел взвалили. А потом, я думал, что тебе как женщине лучше удастся утешить ее.
— Нет. Тебе не понять, что приходится терпеть девушке. Каждый шаг — борьба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Азиз с Надией прошли мимо билетных касс, пересекли огромный зал ожидания, вышли на ослепительный солнечный свет. Спускаясь по лестнице, они все еще держались за руки. Нация остановилась, и он, отпустив ее руку, остановился ступенькой ниже. Она посмотрела в его глаза, словно пытаясь найти в них ответ на какой-то вопрос.
— Как быстро мы вышли.
— Ты устала? — спросил он.
— Нет. Ты знаешь, я люблю вокзалы.
— Я тоже. А еще мне нравится запах паровозного дыма. И ацетона в типографии на печатных машинах.
— Я не знаю, как пахнут печатные машины. А паровозный дым — да. Вообще я люблю наблюдать за дымом из паровозной грубы. Люблю грохот поезда, набирающего скорость. Мне нравится вокзальная суета —люди раскладьшают вещи, ходят по вагону. Они уезжают, оставляя свое прошлое позади... И мчатся вперед — к новым местам, новым событиям, новым друзьям, новой жизни. Радость новых открытий, перемен. Может быть, даже приключений...
Она внезапно смолкла, застыдившись своего энтузиазма. Азиз рассмеялся.
— Не все путешествия бывают такими, как ты описываешь.
— Мое должно быть именно таким.
— А раньше ты ездила на поезде?
— Ездила. На север до Александрии и на юг до Кены. Мимо них двигался поток людей, а они ничего не замечали.
Они слышали только друг друга.
— О чем ты сейчас думаешь? — спросила Надия.
— О многих вещах... Сегодня, кстати, такой ясный день и солнце какое-то особенное. Так хочется побродить по набережной. Как тебе эта идея?
— А сколько сейчас времени?
— Половина десятого.
— Ты знаешь, я обещала одной подруге зайти к ней.
— Значит, мне не повезло. Хотелось прогуляться с тобой и просто поболтать. Ну, тогда...
Она перебила:
— Подожди. Я подумала, может быть, как-то извиниться перед ней? Она живет в районе Маниала рядом с моим домом. Можно зайти и извиниться...
— Отлично! Поехали прямо в Маниал. Где ее дом?
— Рядом с мостом Аббаса.
— Я подожду тебя у моста. О'кей?
Он махнул рукой стоявшему неподалеку такси. Машина медленно подъехала к ним. Всю дорогу водитель бросал на них осуждающие взгляды: вольные, мол, нынче нравы у молодежи. Довезя их до места, он даже деньги, протянутые ему Азизом, принял с выражением брезгливости на лице, кончиками пальцев, не скрывая своего презрения к грешникам. Азиз с трудом подавил раздражение, принужденно улыбнулся Надии, пытаясь сгладить гнетущее впечатление.
— Да ты не переживай, — сказала она. — Для таких типов все человеческое — грех. Но это все показное. В душе он не погнушается ничем.
Азиз воздержался от комментария.
— Подожди меня здесь, — сказала Надия. — Хорошо? Я максимум на пятнадцать минут.
Тронув его за плечо, она улыбнулась и зашагала прочь. Он провожал ее восхищенным взглядом: легкая походка, изящная, почти мальчишеская фигура. Голова, чуть наклоненная навстречу утреннему ветру.
Глянув на часы, он неторопливо пошел по мосту. Дойдя до середины, остановился, стал смотреть, как вода завихряется возле мостовых опор, уходящих в темную глубину. Хорошо дышалось здесь, над этим узким рукавом Нила с поросшими кустарником берегами. Спустя немного времени он увидел Надию. Ее волосы разлетались на ветру черными крыльями.
Они медленно перешли на другой берег протоки, свернули на широкую набережную. Она шла рядом с ним, ее рука бьша совсем близко — можно было взять ее пальцы в ладонь. Время от времени она поднимала лицо к солнцу, жмурясь от ярких лучей. По поверхности Нила ветер гнал небольшие волны-они переливались на солнце множеством трепещущих бликов. Вдоль берега стояли в ряд стройные пальмы, взметнувшие к небу свои зеленые кроны. Ярко-алые зимние цветы пламенели в ухоженных садах.
Неожиданно Надия спросила:
— Скажи, Азиз, как ты относишься к женщинам?
— Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Хочу знать твое мнение.
Он хотел было спросить, отчего это она так интересуется его мнением, но вовремя передумал: глупый вопрос. Машинально спросил:
~ О чем именно?
— Ну, просто твое отношение. Твои взгляды на женщину вообще.
— Это зависит от того, какое место женщина занимает в жизни, как ведет себя.
Надия рассмеялась:
— Напрасно ты все усложняешь, осторожничаешь. Мне ведь от тебя письменного отчета не надо. И исповеди тоже. Просто хотела глубже понять твои взгляды.
— Ну ладно, хорошо. В целом я считаю, что женщина не отличается от мужчины. Она должна иметь равные с ним права, если берет на себя такую же ответственность. Мне не нравятся женщины, которые не учатся или не работают, которые не интересуются ничем, кроме тряпок, мальчиков, замужества. А ты как считаешь?
— Тебе, конечно, легко рассуждать. А мне приходится быть женщиной. Всегда, в любой момент, со всеми вытекающими из этого проблемами.
— Мне показалось, что ты весьма эмансипирована, пользуешься свободой.
— Свободой?! Для такой, как я, свободы не существует, хотя я ради нее давно уже жертвую многим. Никто не хочет воспринимать меня как личность с каким-то будущим, мечтающую сделать в жизни что-то стоящее.
— Тем не менее впервые я тебя увидел именно на митинге,
в самой гуще молодежи. Твое выступление произвело на меня огромное впечатление. Я после него много о тебе думал. Ты тогда задержалась до поздней ночи. И еще там была твоя подруга, Суад.
— Помню, помню. Когда я вернулась домой с того митинга, получила такой нагоняй дома! Целую бурю устроили. А когда я сутки провела с матерью Асада, дома творилось что-то невообразимое.
— Этого следовало ожидать. Стоит девушке не переночевать одну ночь дома*, как она неизбежно сталкивается с проблемами.
— Я очень не люблю ночевать не дома, даже у родственников. Я всегда радуюсь возвращению домой, в мою комнатушку—к своим книгам, к музыке... Мама накрывает на стол, а сама поглядывает на меня внимательно и строго. Ну подумай, как я могла оставить эту бедную женщину одну? Сам-то ты не остался с ней, а меня потом дома ругали на чем свет стоит. Ведь ты мог догадаться, что мне будет за то, что я не ночевала дома. Правда ведь? — В ее голосе прозвучала обида, и он почувствовал себя виноватым.
— Вообще-то, конечно, я понимал, чем это тебе грозит. Но мне нужно было уйти. В комитете на меня столько дел взвалили. А потом, я думал, что тебе как женщине лучше удастся утешить ее.
— Нет. Тебе не понять, что приходится терпеть девушке. Каждый шаг — борьба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107