Он пересек просторный двор и вошел в маленькую дверь. Толстый слой пыли приглушал звук шагов. Он слышал стук собственного сердца в едином ритме с курантами, движениями своего тела, пульсом природы вокруг него. Его охватило чувство новизны, обостренного восприятия жизни и собственного "я".
Он вышел на пустырь, осторожно ступая между разбросанных повсюду острых камней. Иногда толстые подошвы его английских туфель попадали на обломок камня, и он едва не падал, потеряв равновесие. Сумерки сгущались, и он пошел быстрее, слегка наклонив голову и глядя внимательно под ноги. Вскоре он очутился среди хижин, поставленных вплотную друг к другу.
В окнах горели желтые электрические лампочки. Поперек улицы перед ним пробежала врассыпную ватага ребятишек. И тут же они вновь сбежались с тонкими, пронзительными криками. Некоторые играли в шарики на неровной земле, другие прыгали через веревку, а кто-то скакал в классики, подталкивая босой ногой плоский камешек. Маленькая девочка прошла мимо него, неся на голове горку хлебных лепешек, уложенных на деревянные решетки из пекарни. Тонкие босые ножки, выглядывавшие из-под платьица, бесстрашно вышагивали среди острых камней. На углу улицы мужчина могучего телосложения водил по спирали дуршлагом с жидким тестом над черным круглым подносом. Струйки лились на раскаленный железный лист, быстро засыхая. Из ближайшей чайханы доносились песни Умм Кульсум сквозь громкие потрескивания электрических разрядов. Казалось, приемник вот-вот взорвется и покалечит посетителей, неподвижно сидящих вокруг столов или увлеченных игрой в триктрак. Медные подносы со стаканами темного чая мелькали среди маленьких столиков на высоких ножках. Худые темные лица, ветхие галабеи... Где-то в глубине чайханы мелькнули чалма шейха мечети и красная феска какого-то чиновника. Рядом с кофейней — небольшая овощная лавка, заставленная корзинами с кроваво-красными помидорами, зеленым салатом, фиолетовыми и белыми баклажанами, желтыми лимонами. Вокруг корзин собрались женщины, все как одна в черных одеяниях до пят. Они, как вороны, кричали на бедняка лавочника, торгуясь с ним, но при этом нет-нет да и бросали взгляды на мужчин, сидящих в чайхане.
Азиз быстро прошел сквозь людскую толчею и свернул направо в длинный узкий переулок, переступая осторожно через груды отбросов и лужи, окруженные липкой грязью. Еще раз свернул, теперь налево, и оказался в еще узком и темном переулке. Он знал дорогу и шел уверенно. Отсчитал пять домов и остановился перед шестым. Бросил быстрый взгляд назад через плечо и шагнул внутрь, безошибочно, как кошка, ориентируясь в темноте. Поднимаясь по ветхой лестнице, он уловил влажный запах гниения. На площадке четвертого этажа остановился перед деревянной дверью. Стукнул пару раз костяшками пальцев и услышал низкий женский голос:
— Кто там?
— Это я, Азиз, тетушка.
— Сейчас, сейчас открою, сынок.
Лязгнул металлический засов, и со скрипом отворилась дверь. В маленькой прихожей перед ним стояла худенькая старушка в традиционном черном одеянии. Он слегка зажмурился от света яркой электрической лампочки и протянул старушке руку.
— Добрый вечер, тетушка.
— Добрый вечер, сынок, добрый вечер. Ну как ты поживаешь?
— Слава богу, неплохо. А как у вас дела?
— Тоже, слава богу, помаленьку. Покуда у тебя все в порядке, у меня тоже все хорошо. Ты наша единственная радость, сынок.
— Нет, тетушка, это вы наша радость. Как ваше драгоценное здоровье? Не полегчало после лекарств?
— Аллах милостив, сынок. Голова больше не болит. Вот только головокружения еще бывают.
Он смотрел на ее морщинистое лицо, на котором время и невзгоды оставили свой отпечаток.
— Будем надеяться, что и головокружение тоже пройдет. Лекарства регулярно принимаете?
— Когда есть возможность его купить.
— Э, нет. Так нельзя. Почему вы мне не сообщаете, когда оно у вас кончается?
— Спасибо тебе, дорогой. Мы уж и так тебе много хлопот доставили.
— Какие там хлопоты? Для меня ведь не составляет ни малейшего труда доставать лекарства. Ладно, я принесу запас сразу месяца на два-три.
— Благослови тебя аллах, сынок. Да проходи, проходи... Там тебя Эмад ждет.
Она повернула ручку высокой белой двери в прихожей справа. За дверью была комната с широкой деревянной тахтой, накрытой голубым покрывалом. Между постелью и стеной были втиснуты маленький столик и деревянный комод с высоким зеркалом, обезображенным зигзагообразной трещиной. На столике — настольная лампа с абажуром. Свет ее падал на раскрытую книгу. Эмад сидел, положив локти на столик, и читал.
Когда они вошли, он оторвал взгляд от книги и расплылся в улыбке:
— Азиз! Привет, дорогой. Ты давно пришел?
— Несколько минут назад. С твоей матушкой разговаривали. Как дела? Мы уж дней десять не виделись, если не больше.
— Десять дней? Надо же, как время летит. Что нового, старина? Садись сюда.
Он вытащил босые ноги из-под столика и поставил их на цветной соломенный коврик возле тахты. Жестом указал на единственный стул в комнате. Сам уселся на постели по-турецки и наклонил голову, приготовившись слушать, что скажет Азиз. Однако, едва гость раскрыл рот, чтобы сказать что-то, Эмад заговорил сам. Голос у него был спокойный, глубокий. Говорил медленно и вроде бы нерешительно, словно обдумывал каждое слово, прежде чем произнести.
— Десять дней... Да... Я и не заметил, как они пролетели. Занят был страшно. Считай, четверо суток не спал толком. Стимуляторы глотал, чтобы не заснуть. — Он приложил ладонь ко лбу. — Голова, кажется, распухла, ей-богу. Кружится иногда. Пытаюсь вот читать и что-то никак не могу сосредоточиться. Всякие встречи, митинги. Каждый день все больше и больше — с ума сойти. Нет... скоро определенно взрыв будет. Студенты готовятся вовсю. К началу академического года будут готовы выступить. Требуют вывода английских войск. Уже никто не поддерживает переговоров и компромиссов. Лозунги наши подхватывают моментально. Прямо как пламя в стоге соломы. Конечно, еще многое предстоит сделать, чтобы все это упорядочить, организовать. Студенческое собрание на медицинском факультете закончилось полным провалом. Мы готовились, понимаешь, собрали массу студентов, и вдруг на тебе: в большинстве оказались представители наших традиционных консервативных партий. А все потому, что не успели создать исполкомы. Все наспех делали. Вот сейчас и приходится максимум внимания уделять выборам в эти комитеты. Думаем все-таки на каждый учебный год выбирать по два представителя от каждого факультета. А они будут формировать на своих факультетах исполкомы и выбирать делегатов в центральный исполком университета.
Эмад говорил без остановки, не переводя дыхания, и взгляд его блуждал по комнате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107