Звуки их шагов тонули в толстом разноцветном персидском ковре. Они остановились в нескольких шагах от широкого дубового стола, тяжелой массой давившего на пол. Своей монументальностью он внушал чувство незыблемости порядка. Неважно, сколько лет пройдет и какие события разразятся, — этот стол будет всегда стоять на том же месте.
Непроизвольно они поменялись местами, выстроились широким полукругом: в центре Халиль, по краям Хусейн и Эмад.
Гнетущая тишина в огромном помещении: ни звука не проникало сквозь толстые стены, построенные как в крепости, чтобы надежно защитить тех, кто находится внутри. Ни звука не могло просочиться и сквозь двойные двери с войлочными прокладками. Сюда не должны были доноситься шумы улицы, крики боли, сетования голодных, чтобы не беспокоить тех, КТО вершил судьбами народа. Сюда не должен был проникать пот, смрад узких улочек и задворков, спертый воздух перенаселенных хижин, канализационных стоков и помойных луж. В этом святилище власти священнодействовали нетороплив и спокойно, не отвлекаясь на шум толпы, на звуки жизни с ее ПЫЛОМ И ЭМОЦИЯМИ.
Не многим было дано проникнуть в эти внутренние покои.
Только особой милостью дозволялось пройти через внешние массивные ворота со стальной калиткой на вылизанную до безукоризненной чистоты дорожку, проследовать по ней до двери, обитой зеленым сукном, к кабинету премьер-министра. Каких-нибудь сто метров, но сколь долог этот путь. Нужно было пройти вдоль ряда ощупывающих, подозрительных глаз, посаженных в глазницы на холодных выбритых физиономиях, словно маленьких зверьков, притаившихся под красной феской. Чуть ниже — галстук-бабочка, стягивающий накрахмаленный воротничок, — у всех на один манер. Глаза обыскивали твои туфли, одежду, лицо. Они выпытывали всю твою подноготную: каково происхождение, что за семья, кто родители и предки, какого разряда ты человек. Взвешивали, оценивали, определяли, к какому слою общества ты принадлежишь. Эта чистая дорожка, которая вела от железных ворот к кабинету Его Превосходительства, и была той самой бездной, что еще с древнейших времен пролегла между собственниками и неимущими. Это была пропасть между теми, кто принадлежит к высшему классу и, высунув язык, карабкается вверх по винтовой лестнице карьеры, и теми, чьи глаза не выражают ничего, кроме готовности вести вечную борьбу за существование.
Сегодня им все-таки позволили приблизиться к зеленой двери и даже войти в огромную, тщательно охраняемую комнату, находившуюся за ней. Это случилось благодаря мощной волне народного движения, которая захлестнула улицы и мосты, сметая все преграды на своем пути. Они проникли в эту цитадель, но дорога сюда была вымощена телами тех, кто падали мертвыми в мутные воды Нила или встречали смерть на раскаленном черном асфальте. И вот теперь они стоят посреди этой залы, где потолок опирается на круглые мраморные колонны, а в хрустальных подвесках огромной люстры переливаются радужные огоньки множества ламп. Они стоят, испытывая благоговейный трепет и вместе с тем демонстрируя всем своим видом какой-то дерзкий вызов. Они смутно ощущают, что в эти минуты рождается нечто новое и сильное. Они — маленькая группа молодых романтиков, которые бросились в могучие волны неведомого, мало зная о терниях грядущего, о коварных силах, готовых наброситься на них во мраке. Маленькая группа, которая мало что знала о себе самой, о тех людях, которые ее создали, о тайных и явных мотивах, которые в итоге привели ее сюда.
За широким столом сидел человек, с которым они пришли встретиться и поговорить. Седовласый. Голос — металлический, острый, как кинжал, резко контрастировал с невинной детской улыбкой, не сходившей с его лица. Справа от него молча стоял человек в высокой, вишневого цвета феске. Глаза, скрытые за темными очками, неподвижно глядели в одну точку. Внешне он напоминал статую с пустыми глазницами, которая, однако, прекрасно улавливала каждое слово. По другую сторону стола сидел еще один человек. На его морщинистом лице застыла неестественная, нарочито ленивая гримаса. Нафабренные усы закручены кончиками вверх. Настороженные маленькие глаза наблюдали за всем с тупой подозрительностью. Невысокая феска, чуть сдвинутая к затылку, большой галстук-бабочка — черный как смоль, с белыми крапинками, словно рассыпанный рис, — намек на некие художественные наклонности. Выдающийся округлый живот покоился чуть ли не на коленях, с жилетки свисала длинная и довольно массивная серебряная цепочка, очевидно от карманного брегета.
Человек, сидевший посредине, поднялся, пританцовывающей походкой вышел из-за стола, чтобы поближе рассмотреть группу визитеров. Он прислонился задом к краю стола. Серые металлические глаза пристально осмотрели каждого, и лишь после этого он заговорил спокойным голосом:
— Я попросил об этой встрече, чтобы поговорить с вами. Вы образованные молодые люди, так что нам легко будет понять друг друга. Мне стало известно, что вы готовите беспорядки, которые должны начаться 21 февраля. Хочу предостеречь вас о последствиях подобной акции. Не следует думать, что мое правительство боится ваших действий. Но я обсуждаю этот вопрос с вами с точки зрения интересов страны. Мы желаем сотрудничать с интеллигенцией в атмосфере мира и спокойствия. Повторяю: мира и спокойствия.
Он сделал долгую паузу, как бы пытаясь прочесть по выражению их лиц, какой эффект произвели его слова. Затем продолжил в том же мягком, чуть ли не умоляющем тоне:
— Мне не так уж много осталось жить. Зато много лет я служил моей стране. И теперь хочу завершить свои дни, сделав нечто великое, воплотить надежды каждого патриота. Я хочу добиться независимости для Египта. Но чтобы достигнуть этой цели, мне необходима соответствующая обстановка. В стране должно соблюдаться спокойствие. Мы лучше вас разбираемся в политике. Наш противник целеустремлен и опытен. Любые беспорядки, которые могут возникнуть в эти дни, только ослабят нашу позицию. Вы — просвещенные молодые люди и без груда можете понять значение таких факторов. Ваши связи с толпой — для меня нечто необъяснимое. Не лучше ли вам сотрудничать с правительством в достижении наших благородных целей?
Он умолк, ожидая ответа. Халиль сделал шаг вперед и, кшожив руки за спину, спросил слегка дрогнувшим голосом:
— Ваше превосходительство, мы хотели бы знать, какими средствами вы намерены достигнуть независимости?
— Не лучше ли вам, молодые люди, оставить государствен-
ные дела государственным деятелям, а самим сосредоточиться на учебе и на вашем же будущем? Каким образом этот вопрос может вас касаться, позвольте спросить? И почему вы смешиваетесь с толпой, заводите связи с рабочими, затеваете беспорядки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Непроизвольно они поменялись местами, выстроились широким полукругом: в центре Халиль, по краям Хусейн и Эмад.
Гнетущая тишина в огромном помещении: ни звука не проникало сквозь толстые стены, построенные как в крепости, чтобы надежно защитить тех, кто находится внутри. Ни звука не могло просочиться и сквозь двойные двери с войлочными прокладками. Сюда не должны были доноситься шумы улицы, крики боли, сетования голодных, чтобы не беспокоить тех, КТО вершил судьбами народа. Сюда не должен был проникать пот, смрад узких улочек и задворков, спертый воздух перенаселенных хижин, канализационных стоков и помойных луж. В этом святилище власти священнодействовали нетороплив и спокойно, не отвлекаясь на шум толпы, на звуки жизни с ее ПЫЛОМ И ЭМОЦИЯМИ.
Не многим было дано проникнуть в эти внутренние покои.
Только особой милостью дозволялось пройти через внешние массивные ворота со стальной калиткой на вылизанную до безукоризненной чистоты дорожку, проследовать по ней до двери, обитой зеленым сукном, к кабинету премьер-министра. Каких-нибудь сто метров, но сколь долог этот путь. Нужно было пройти вдоль ряда ощупывающих, подозрительных глаз, посаженных в глазницы на холодных выбритых физиономиях, словно маленьких зверьков, притаившихся под красной феской. Чуть ниже — галстук-бабочка, стягивающий накрахмаленный воротничок, — у всех на один манер. Глаза обыскивали твои туфли, одежду, лицо. Они выпытывали всю твою подноготную: каково происхождение, что за семья, кто родители и предки, какого разряда ты человек. Взвешивали, оценивали, определяли, к какому слою общества ты принадлежишь. Эта чистая дорожка, которая вела от железных ворот к кабинету Его Превосходительства, и была той самой бездной, что еще с древнейших времен пролегла между собственниками и неимущими. Это была пропасть между теми, кто принадлежит к высшему классу и, высунув язык, карабкается вверх по винтовой лестнице карьеры, и теми, чьи глаза не выражают ничего, кроме готовности вести вечную борьбу за существование.
Сегодня им все-таки позволили приблизиться к зеленой двери и даже войти в огромную, тщательно охраняемую комнату, находившуюся за ней. Это случилось благодаря мощной волне народного движения, которая захлестнула улицы и мосты, сметая все преграды на своем пути. Они проникли в эту цитадель, но дорога сюда была вымощена телами тех, кто падали мертвыми в мутные воды Нила или встречали смерть на раскаленном черном асфальте. И вот теперь они стоят посреди этой залы, где потолок опирается на круглые мраморные колонны, а в хрустальных подвесках огромной люстры переливаются радужные огоньки множества ламп. Они стоят, испытывая благоговейный трепет и вместе с тем демонстрируя всем своим видом какой-то дерзкий вызов. Они смутно ощущают, что в эти минуты рождается нечто новое и сильное. Они — маленькая группа молодых романтиков, которые бросились в могучие волны неведомого, мало зная о терниях грядущего, о коварных силах, готовых наброситься на них во мраке. Маленькая группа, которая мало что знала о себе самой, о тех людях, которые ее создали, о тайных и явных мотивах, которые в итоге привели ее сюда.
За широким столом сидел человек, с которым они пришли встретиться и поговорить. Седовласый. Голос — металлический, острый, как кинжал, резко контрастировал с невинной детской улыбкой, не сходившей с его лица. Справа от него молча стоял человек в высокой, вишневого цвета феске. Глаза, скрытые за темными очками, неподвижно глядели в одну точку. Внешне он напоминал статую с пустыми глазницами, которая, однако, прекрасно улавливала каждое слово. По другую сторону стола сидел еще один человек. На его морщинистом лице застыла неестественная, нарочито ленивая гримаса. Нафабренные усы закручены кончиками вверх. Настороженные маленькие глаза наблюдали за всем с тупой подозрительностью. Невысокая феска, чуть сдвинутая к затылку, большой галстук-бабочка — черный как смоль, с белыми крапинками, словно рассыпанный рис, — намек на некие художественные наклонности. Выдающийся округлый живот покоился чуть ли не на коленях, с жилетки свисала длинная и довольно массивная серебряная цепочка, очевидно от карманного брегета.
Человек, сидевший посредине, поднялся, пританцовывающей походкой вышел из-за стола, чтобы поближе рассмотреть группу визитеров. Он прислонился задом к краю стола. Серые металлические глаза пристально осмотрели каждого, и лишь после этого он заговорил спокойным голосом:
— Я попросил об этой встрече, чтобы поговорить с вами. Вы образованные молодые люди, так что нам легко будет понять друг друга. Мне стало известно, что вы готовите беспорядки, которые должны начаться 21 февраля. Хочу предостеречь вас о последствиях подобной акции. Не следует думать, что мое правительство боится ваших действий. Но я обсуждаю этот вопрос с вами с точки зрения интересов страны. Мы желаем сотрудничать с интеллигенцией в атмосфере мира и спокойствия. Повторяю: мира и спокойствия.
Он сделал долгую паузу, как бы пытаясь прочесть по выражению их лиц, какой эффект произвели его слова. Затем продолжил в том же мягком, чуть ли не умоляющем тоне:
— Мне не так уж много осталось жить. Зато много лет я служил моей стране. И теперь хочу завершить свои дни, сделав нечто великое, воплотить надежды каждого патриота. Я хочу добиться независимости для Египта. Но чтобы достигнуть этой цели, мне необходима соответствующая обстановка. В стране должно соблюдаться спокойствие. Мы лучше вас разбираемся в политике. Наш противник целеустремлен и опытен. Любые беспорядки, которые могут возникнуть в эти дни, только ослабят нашу позицию. Вы — просвещенные молодые люди и без груда можете понять значение таких факторов. Ваши связи с толпой — для меня нечто необъяснимое. Не лучше ли вам сотрудничать с правительством в достижении наших благородных целей?
Он умолк, ожидая ответа. Халиль сделал шаг вперед и, кшожив руки за спину, спросил слегка дрогнувшим голосом:
— Ваше превосходительство, мы хотели бы знать, какими средствами вы намерены достигнуть независимости?
— Не лучше ли вам, молодые люди, оставить государствен-
ные дела государственным деятелям, а самим сосредоточиться на учебе и на вашем же будущем? Каким образом этот вопрос может вас касаться, позвольте спросить? И почему вы смешиваетесь с толпой, заводите связи с рабочими, затеваете беспорядки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107