То затихал, то переходил на пронзительный свист, потом тон понижался, и он завывал, как зверь, заблудившийся в необъятной пустьше. Когда задувал хамсин, мелкий песок проникал повсюду. Здесь от него тоже не было спасенья: он скрипел на зубах, его душный запах мешал дышать
..Мучила бессонница. Дни приходили и уходили с монотонностью волн. Медленно накатывали, заливали неведомый берег и отходили. Одна волна — копия другой. Сегодня как вчера, завтра —как сегодня. Все неподвижно в камере, одинаково, незыблемо навеки. Четыре шага в длину, два с половиной в ширину. Каждый шаг отмечается звяканьем цепей. Пол идет слегка под уклон к двери. Темно-зеленая дверь с небольшим отверстием в железном ободке — глазком. Снаружи прикрыт металлическим веком. Действительно похож на глаз. Бесшумно открывается его железное веко, и он наблюдает, фиксирует все хладнокровно и бездушно. Низкий потолок камеры, кажется, со временем опускается все ниже, осязаемо давит. Стены, когда-то, видимо, белые, стали грязно-желтыми. Разводы сырости, кое-где бурые следы крови, отпечатки пальцев. Все знакомо и опостылело давным-давно. Каждое новое пятнышко — открытие, повод для раздумья, изучения часами. Просыпается какой-то новый интерес в затхлой луже его бытия. Процессия муравьев, бегущих извилистым путем от уголка окошка через стену, по полу, огибая ножки стола, выбирая только одну. По ней они поднимаются на стол в поисках крошек хлеба. Ничтожные детали, но достаточные, чтобы пробудить хоть какой-то интерес к жизни в бетонном саване камеры.
Он привык к запаху мочи, к волнам зловония из резиновой параши, притаившейся в углу. Волны эти наплывали с бессистемной частотой. Иногда среди ночи, когда холодный ветер гулял вдоль стен, завьюал в оконце. Иногда в полдень, в самый разгар жары. Под головой и щеками лопались насосавшиеся крови клопы, оставляя пятна на подушке. Привык к запаху потного перегара, который исходил от его одежды. Привык к запаху животного, запертого в клетке и живущего среди смрада собственных выделений.
Иногда его выворачивало от омерзения, а иногда он вдыхал все эти запахи с чувством, близким к удовольствию. Все это принадлежало ему, было частью его существования. Значит, он был жив.
Время тоже было чередой волн, набегавших на неведомый берег. Монотонно. Непрерывно. В голове рождались вопросы и уходили, не получив ответа. Снова возвращались. Взад — вперед. Зверь, запертый в клетке. Хождение от стены к стене. Четыре шага от стены к двери. Четыре шага обратно. Звяк. Звяк. Звяк. Звяк... Тиканье часов без стрелок, без циферблата. Они не останавливаются, но и не показывают времени.
Почему? Почему? Почему Хусейн это сказал? Он сказал им о нарыве. Он, кажется, знал. Да. Точно, знал. Единственный, кто знал. Вспомнил! Ведь он его осматривал, когда Азиз пожаловался на боль. Хусейн. Лучший друг со студенческой скамьи. С тех пор, как начали вместе заниматься в анатомичке... Всего восемь лет минуло, а кажется, все это было так давно. Тогда ему еще было невдомек, куда приведут его дороги жизни. Наука, познание — только этим он был поглощен в то время. Нет, конечно, он не мог предугадать, к чему все придет. А если бы знал заранее? Серьезный вопрос. Но зачем он вдруг возник? Почему?
Он сидел на высокой табуретке. В пальцах зажат сверкающий острый скальпель. Перед ним — вскрытый череп. Огромный зал освещен шарами плафонов под потолком. В зале ни души. Никого. Ни студентов, ни преподавателей, ни даже служащего, который бросает трупы в конце дня в большую ванну с формалином, а утром вытаскивает и кладет на столы. Он один на один с рядами темных трупов на белых мраморных столах. Некоторые лежат на спинах, другие —на боку. Возле столов и кое-где но залу стоят круглые отполированные табуретки со щелями посредине для захвата. Они напоминали большие копилки, расставленные на каменных плитах пола, истертых тысячами башмаков. И особая, звонкая тишина кладбища. Трупный запах с парами формалина.
Он уже битый час сидел на своем месте, не замечая ничего вокруг, не слыша шума толпы, собравшейся за дверью анатомической. Приглушенные голоса, как волны моря, набегающие па монолитную скалу, — то громче, то тише. Не услышал, как раскрылась дверь. Группа студентов молча направилась к нему. Медленно окружили его. Он поднял голову и увидел их глаза. Они смотрели на него странным взглядом: отблеск скрытой ярости, угрозы. Только пара карих, глубоко посаженных глаз под широким лбом смотрела на него с удивлением, даже с разочарованием, словно шокированная неприятным сюрпризом.
Один из них отделился от остальных и подошел к Азизу. Высокая фигура в черном пальто с квадратными плечами, скрывавшем, видимо, могучее телосложение. Длинные руки, низкий лоб, нависающий над глубоко посаженными глазами. Темнокожее лицо выходца из Верхнего Египта. Что-то обезьяноподобное в осанке. Эволюция, остановившаяся на полпути от обезьяны к человеку. Он подошел почти вплотную к Азизу и агрессивно спросил:
— Ты что здесь делаешь?
— Оперирую, как видишь.
— Во! Умник нашелся. Почему ты не ушел с остальными?
— Потому, что не хотел.
— Вот как? Может, ваше превосходительство соизволит объяснить почему?
— Потому что не видел смысла уходить отсюда.
— Ну ладно! Сейчас не время для философствований. Советую сматывать удочки. — В его голосе звучала угроза.
— А если я откажусь?
— Тебе в любом случае придется уйти.
Азиз обвел взглядом их побледневшие решительные лица. В груди шевельнулся страх.
— Насильно, что ли? -Да. Насильно.
Азиз вытер скальпель о тряпочку, вложил его в кожаный кошель, снял с себя белый халат, перебросил его через руку, взял пособие по анатомическим операциям, лежавшее раскрытым на мраморном столе, забрал кошель и бросил беглый взгляд снизу вверх на смуглого громилу, стоявшего напротив него.
— Ну?! — прикрикнул тот. — Чего ждешь?
Огибая столы, Азиз направился к двери. Небольшая процессия последовала за ним. Во дворе его ошеломил шум толпы. Он протискивался сквозь плотную массу жестикулирующих и орущих людей. В воздухе поверх голов мелькали летящие дугой половинки кирпичей и булыжники. Студенты громко скандировали лозунги, сменявшие один другой. Азиз медленно продвигался, орудуя плечом, и совершенно неожиданно оказался в переднем ряду толпы. Чуть дальше было открытое пространство, засыпанное кирпичами и булыжниками. Шагнул машинально раз, другой...
Его взгляд наткнулся на стену. Черная стена с множеством лиц, словно высеченных из скалы. А под ними целый лес дубинок. Многоголовый монстр с бесчисленным количеством глаз. Что таилось в этих глазах? Они словно ждали какого-то сигнала.
Азиз обернулся, ощутив крепкую руку, стиснувшую его предплечье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
..Мучила бессонница. Дни приходили и уходили с монотонностью волн. Медленно накатывали, заливали неведомый берег и отходили. Одна волна — копия другой. Сегодня как вчера, завтра —как сегодня. Все неподвижно в камере, одинаково, незыблемо навеки. Четыре шага в длину, два с половиной в ширину. Каждый шаг отмечается звяканьем цепей. Пол идет слегка под уклон к двери. Темно-зеленая дверь с небольшим отверстием в железном ободке — глазком. Снаружи прикрыт металлическим веком. Действительно похож на глаз. Бесшумно открывается его железное веко, и он наблюдает, фиксирует все хладнокровно и бездушно. Низкий потолок камеры, кажется, со временем опускается все ниже, осязаемо давит. Стены, когда-то, видимо, белые, стали грязно-желтыми. Разводы сырости, кое-где бурые следы крови, отпечатки пальцев. Все знакомо и опостылело давным-давно. Каждое новое пятнышко — открытие, повод для раздумья, изучения часами. Просыпается какой-то новый интерес в затхлой луже его бытия. Процессия муравьев, бегущих извилистым путем от уголка окошка через стену, по полу, огибая ножки стола, выбирая только одну. По ней они поднимаются на стол в поисках крошек хлеба. Ничтожные детали, но достаточные, чтобы пробудить хоть какой-то интерес к жизни в бетонном саване камеры.
Он привык к запаху мочи, к волнам зловония из резиновой параши, притаившейся в углу. Волны эти наплывали с бессистемной частотой. Иногда среди ночи, когда холодный ветер гулял вдоль стен, завьюал в оконце. Иногда в полдень, в самый разгар жары. Под головой и щеками лопались насосавшиеся крови клопы, оставляя пятна на подушке. Привык к запаху потного перегара, который исходил от его одежды. Привык к запаху животного, запертого в клетке и живущего среди смрада собственных выделений.
Иногда его выворачивало от омерзения, а иногда он вдыхал все эти запахи с чувством, близким к удовольствию. Все это принадлежало ему, было частью его существования. Значит, он был жив.
Время тоже было чередой волн, набегавших на неведомый берег. Монотонно. Непрерывно. В голове рождались вопросы и уходили, не получив ответа. Снова возвращались. Взад — вперед. Зверь, запертый в клетке. Хождение от стены к стене. Четыре шага от стены к двери. Четыре шага обратно. Звяк. Звяк. Звяк. Звяк... Тиканье часов без стрелок, без циферблата. Они не останавливаются, но и не показывают времени.
Почему? Почему? Почему Хусейн это сказал? Он сказал им о нарыве. Он, кажется, знал. Да. Точно, знал. Единственный, кто знал. Вспомнил! Ведь он его осматривал, когда Азиз пожаловался на боль. Хусейн. Лучший друг со студенческой скамьи. С тех пор, как начали вместе заниматься в анатомичке... Всего восемь лет минуло, а кажется, все это было так давно. Тогда ему еще было невдомек, куда приведут его дороги жизни. Наука, познание — только этим он был поглощен в то время. Нет, конечно, он не мог предугадать, к чему все придет. А если бы знал заранее? Серьезный вопрос. Но зачем он вдруг возник? Почему?
Он сидел на высокой табуретке. В пальцах зажат сверкающий острый скальпель. Перед ним — вскрытый череп. Огромный зал освещен шарами плафонов под потолком. В зале ни души. Никого. Ни студентов, ни преподавателей, ни даже служащего, который бросает трупы в конце дня в большую ванну с формалином, а утром вытаскивает и кладет на столы. Он один на один с рядами темных трупов на белых мраморных столах. Некоторые лежат на спинах, другие —на боку. Возле столов и кое-где но залу стоят круглые отполированные табуретки со щелями посредине для захвата. Они напоминали большие копилки, расставленные на каменных плитах пола, истертых тысячами башмаков. И особая, звонкая тишина кладбища. Трупный запах с парами формалина.
Он уже битый час сидел на своем месте, не замечая ничего вокруг, не слыша шума толпы, собравшейся за дверью анатомической. Приглушенные голоса, как волны моря, набегающие па монолитную скалу, — то громче, то тише. Не услышал, как раскрылась дверь. Группа студентов молча направилась к нему. Медленно окружили его. Он поднял голову и увидел их глаза. Они смотрели на него странным взглядом: отблеск скрытой ярости, угрозы. Только пара карих, глубоко посаженных глаз под широким лбом смотрела на него с удивлением, даже с разочарованием, словно шокированная неприятным сюрпризом.
Один из них отделился от остальных и подошел к Азизу. Высокая фигура в черном пальто с квадратными плечами, скрывавшем, видимо, могучее телосложение. Длинные руки, низкий лоб, нависающий над глубоко посаженными глазами. Темнокожее лицо выходца из Верхнего Египта. Что-то обезьяноподобное в осанке. Эволюция, остановившаяся на полпути от обезьяны к человеку. Он подошел почти вплотную к Азизу и агрессивно спросил:
— Ты что здесь делаешь?
— Оперирую, как видишь.
— Во! Умник нашелся. Почему ты не ушел с остальными?
— Потому, что не хотел.
— Вот как? Может, ваше превосходительство соизволит объяснить почему?
— Потому что не видел смысла уходить отсюда.
— Ну ладно! Сейчас не время для философствований. Советую сматывать удочки. — В его голосе звучала угроза.
— А если я откажусь?
— Тебе в любом случае придется уйти.
Азиз обвел взглядом их побледневшие решительные лица. В груди шевельнулся страх.
— Насильно, что ли? -Да. Насильно.
Азиз вытер скальпель о тряпочку, вложил его в кожаный кошель, снял с себя белый халат, перебросил его через руку, взял пособие по анатомическим операциям, лежавшее раскрытым на мраморном столе, забрал кошель и бросил беглый взгляд снизу вверх на смуглого громилу, стоявшего напротив него.
— Ну?! — прикрикнул тот. — Чего ждешь?
Огибая столы, Азиз направился к двери. Небольшая процессия последовала за ним. Во дворе его ошеломил шум толпы. Он протискивался сквозь плотную массу жестикулирующих и орущих людей. В воздухе поверх голов мелькали летящие дугой половинки кирпичей и булыжники. Студенты громко скандировали лозунги, сменявшие один другой. Азиз медленно продвигался, орудуя плечом, и совершенно неожиданно оказался в переднем ряду толпы. Чуть дальше было открытое пространство, засыпанное кирпичами и булыжниками. Шагнул машинально раз, другой...
Его взгляд наткнулся на стену. Черная стена с множеством лиц, словно высеченных из скалы. А под ними целый лес дубинок. Многоголовый монстр с бесчисленным количеством глаз. Что таилось в этих глазах? Они словно ждали какого-то сигнала.
Азиз обернулся, ощутив крепкую руку, стиснувшую его предплечье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107