Надо было знать,
куда ехать. Проехав немного на юг и зная, где пересечь большие дороги на
Сент-Луис и Фриско, можно было попасть в лесистую, поросшую травой лощину
- не хуже, чем в Суоп-парке, но совершенно уединенную: с одной стороны
река, с другой железнодорожная насыпь, а вела туда только одна узкая
дорога.
Мне хотелось именно туда. К тому месту я испытывала особое чувство.
Когда мы в двенадцатом году благодаря "Эль Рео Гранде" получили свободу
передвижения, именно туда первым делом повез меня Брайни, чтобы
насладиться любовью на природе. После этого замечательного пикника (мы
брали с собой завтрак) я понесла Вудро.
Я хотела отдаться своей новой любви на том же самом месте - а потом
подробно рассказать обо всем мужу и посмеяться с ним всласть, когда мы
ляжем в постель. Брайни упивался моими интрижками и всегда с удовольствием
слушал про них и до, и во время, и после наших с ним любовных игр - эти
рассказы служили приправой к любви.
Брайан рассказывал мне и про свои приключения, но больше любил
слушать про мои.
И я поехала с Теодором на то заветное место.
Времени у нас было в обрез: я обещала отцу, что мы управимся быстро -
ну, положим еще полчаса или три четверти часа на чудесный, плавный повтор
и вернемся где-то в пол-одиннадцатого, в одиннадцать.
- Я уже должна быть дома, когда ты вернешься из Арсенала, отец.
Отец согласился с моими расчетами - включая и необходимость
повторить, если нам понравится в первый раз.
- Хорошо, дочка. Если задержишься - позвони, чтобы мы не волновались.
И, Морин...
- Да, отец?
- Насладись от души, дорогая.
- Oh, mon cher papa, tu es aimable! Je t'adore! [Дорогой папа, какой
ты милый! Я тебя обожаю! (фр.)]
- Обожай лучше сержанта Теда. Может, у него теперь долго не будет
случая - так ты уж постарайся. Я люблю тебя, лучшая из девочек.
Обычно я, когда желаю быть соблазненной, решаю это загодя, создаю или
помогаю создать удобный случай и содействую всем авансам номинального
соблазнителя. (И наоборот: когда я не желаю быть соблазненной, то просто
не допускаю удобного случая.) В ту ночь у меня не было времени на
утонченный, подобающий леди ритуал. Был только один шанс и два часа на его
осуществление - второго шанса не будет, Теодор уедет за море. Попрощаться
с воином следовало сейчас.
Поэтому Морин вела себя не как леди. Как только мы свернули с
бульвара Бентона и сумерки скрыли нас от посторонних глаз, я попросила
Теодора обнять меня за талию. Когда он сделал это, я взяла его руку и
положила на грудь. Большинство мужчин понимает это правильно.
Теодор тоже понял, и у него перехватило дыхание. Я сказала:
- Нам некогда стесняться, дорогой Теодоро. Не бойся ласкать меня.
Его ладонь охватила мою грудь.
- Я люблю тебя, Морин.
- Мы полюбили друг друга с первой встречи, - уточнила я. - Просто не
могли об этом сказать. - Я опустила его руку за ворот своего платья, и она
обожгла меня.
- Да, - хрипло сказал он, - я не смел сказать.
- Ты бы никогда и не сказал, Теодор. Так что я решила набраться
смелости и сказать тебе, что чувствую то же самое. Вот, кажется, и наш
поворот.
- Да, кажется, он. Мне нужны обе руки, чтобы вести машину по этой
дороге.
- Да, но только пока мы не доберемся до места. А там уже твои руки...
и все твое внимание понадобятся мне...
- Да!
Теодор въехал в лощину, развернул автомобиль, выключил фары, заглушил
мотор, поставил ручной тормоз и повернулся ко мне. Он обнял меня, и мы
поцеловались, слившись друг с другом - наши языки, соприкасаясь и
ласкаясь, сказали все без слов. Я испытывала полное блаженство. Я
по-прежнему считаю, что по-настоящему глубокий поцелуй более интимен, чем
совокупление; женщина не должна так целоваться, если не намерена сразу же
после этого поцелуя отдаться мужчине так, как он хочет.
И я без слов сказала это Теодору. Как только наши языки встретились,
я подняла юбку и положила его руку себе между ног. Он еще колебался, и я
направила его руку повыше.
Колебания кончились - Теодору нужно было толь ко дать понять, что я
знаю, чего хочу, и что все его действия будут приветствоваться. Он нежно
потрогал меня, потом просунул внутрь палец. Я дала ему войти, а потом
стиснула изо всех сил - и поздравила себя с тем, что неустанно упражнялась
с тех пор, как родила Этель, - целых два года. Люблю удивлять мужчин силой
своего сфинктера. Дети так растянули мой проход, что я, если бы не
работала над собой непрерывно, стала бы "широкой, как амбарная дверь, и
расхлябанной, как старый башмак", - так говорил отец, по совету которого я
и следила за собой с самого начала.
Теперь мы отбросили всякое стеснение и действовали без оглядки. Но я
хотела еще кое-что ему сказать, поэтому чуть отвела свои губы и со
смешком, щекочущим ему рот, проговорила:
- Ты не удивился, что я без панталон? Я их сняла, когда поднималась
наверх... не могла же я прощаться с моим бравым воином в панталонах.
Смелей, любимый мой солдат, - мне ничего не будет, я в положении.
- Что ты сказала?
- Неужели мне опять надо проявлять смелость? Я беременна, Теодор;
никаких сомнений, уже семь недель. Так что резинки не надо...
- У меня ее и нет.
- Значит, хорошо, что она не понадобится. Но разве ты не собирался
любить меня?
- Нет, не собирался. И в мыслях не было.
- Так вот сейчас ты меня возьмешь. Теперь уж не отвертишься. Я
достанусь тебе голенькая, дорогой, без резинки. Хочешь, чтобы я разделась
совсем? Я разденусь, если хочешь. Я не боюсь.
Он впился в меня поцелуем.
- Морин, по-моему, ты ничего на свете не боишься.
- Нет, боюсь. Ни за что не пошла бы одна ночью по Двенадцатой улице.
Но бояться секса и любви? Что же в них страшного? И ты не бойся, милый. Я
буду любить тебя, как умею. А если чего-то не сумею - научи меня, и я
попробую. (Теодор, хватит разговоров - бери меня!)
- Сиденье очень узкое.
- Я слышала, молодежь снимает заднее сиденье и устраивается на земле.
Там, сзади, и полость есть.
- Ага.
Мы вышли из машины, и тут произошла история прямо в духе Кейсона
Копса.
Вудро.
Мой любимчик, которого я бы в тот момент охотно придушила, спал на
заднем сиденье и проснулся, когда я открыла дверцу. То есть это я думала,
что он проснулся - может быть, он не спал и все слышал, запоминая
незнакомые слова для будущих расспросов - или для шантажа.
Ох уж этот мальчишка! И что из него только вырастет?
Вслух я произнесла полным счастья голосом:
- Вудро, негодник ты этакий! Сержант Теодор, посмотрите-ка, кто спит
на заднем сиденье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
куда ехать. Проехав немного на юг и зная, где пересечь большие дороги на
Сент-Луис и Фриско, можно было попасть в лесистую, поросшую травой лощину
- не хуже, чем в Суоп-парке, но совершенно уединенную: с одной стороны
река, с другой железнодорожная насыпь, а вела туда только одна узкая
дорога.
Мне хотелось именно туда. К тому месту я испытывала особое чувство.
Когда мы в двенадцатом году благодаря "Эль Рео Гранде" получили свободу
передвижения, именно туда первым делом повез меня Брайни, чтобы
насладиться любовью на природе. После этого замечательного пикника (мы
брали с собой завтрак) я понесла Вудро.
Я хотела отдаться своей новой любви на том же самом месте - а потом
подробно рассказать обо всем мужу и посмеяться с ним всласть, когда мы
ляжем в постель. Брайни упивался моими интрижками и всегда с удовольствием
слушал про них и до, и во время, и после наших с ним любовных игр - эти
рассказы служили приправой к любви.
Брайан рассказывал мне и про свои приключения, но больше любил
слушать про мои.
И я поехала с Теодором на то заветное место.
Времени у нас было в обрез: я обещала отцу, что мы управимся быстро -
ну, положим еще полчаса или три четверти часа на чудесный, плавный повтор
и вернемся где-то в пол-одиннадцатого, в одиннадцать.
- Я уже должна быть дома, когда ты вернешься из Арсенала, отец.
Отец согласился с моими расчетами - включая и необходимость
повторить, если нам понравится в первый раз.
- Хорошо, дочка. Если задержишься - позвони, чтобы мы не волновались.
И, Морин...
- Да, отец?
- Насладись от души, дорогая.
- Oh, mon cher papa, tu es aimable! Je t'adore! [Дорогой папа, какой
ты милый! Я тебя обожаю! (фр.)]
- Обожай лучше сержанта Теда. Может, у него теперь долго не будет
случая - так ты уж постарайся. Я люблю тебя, лучшая из девочек.
Обычно я, когда желаю быть соблазненной, решаю это загодя, создаю или
помогаю создать удобный случай и содействую всем авансам номинального
соблазнителя. (И наоборот: когда я не желаю быть соблазненной, то просто
не допускаю удобного случая.) В ту ночь у меня не было времени на
утонченный, подобающий леди ритуал. Был только один шанс и два часа на его
осуществление - второго шанса не будет, Теодор уедет за море. Попрощаться
с воином следовало сейчас.
Поэтому Морин вела себя не как леди. Как только мы свернули с
бульвара Бентона и сумерки скрыли нас от посторонних глаз, я попросила
Теодора обнять меня за талию. Когда он сделал это, я взяла его руку и
положила на грудь. Большинство мужчин понимает это правильно.
Теодор тоже понял, и у него перехватило дыхание. Я сказала:
- Нам некогда стесняться, дорогой Теодоро. Не бойся ласкать меня.
Его ладонь охватила мою грудь.
- Я люблю тебя, Морин.
- Мы полюбили друг друга с первой встречи, - уточнила я. - Просто не
могли об этом сказать. - Я опустила его руку за ворот своего платья, и она
обожгла меня.
- Да, - хрипло сказал он, - я не смел сказать.
- Ты бы никогда и не сказал, Теодор. Так что я решила набраться
смелости и сказать тебе, что чувствую то же самое. Вот, кажется, и наш
поворот.
- Да, кажется, он. Мне нужны обе руки, чтобы вести машину по этой
дороге.
- Да, но только пока мы не доберемся до места. А там уже твои руки...
и все твое внимание понадобятся мне...
- Да!
Теодор въехал в лощину, развернул автомобиль, выключил фары, заглушил
мотор, поставил ручной тормоз и повернулся ко мне. Он обнял меня, и мы
поцеловались, слившись друг с другом - наши языки, соприкасаясь и
ласкаясь, сказали все без слов. Я испытывала полное блаженство. Я
по-прежнему считаю, что по-настоящему глубокий поцелуй более интимен, чем
совокупление; женщина не должна так целоваться, если не намерена сразу же
после этого поцелуя отдаться мужчине так, как он хочет.
И я без слов сказала это Теодору. Как только наши языки встретились,
я подняла юбку и положила его руку себе между ног. Он еще колебался, и я
направила его руку повыше.
Колебания кончились - Теодору нужно было толь ко дать понять, что я
знаю, чего хочу, и что все его действия будут приветствоваться. Он нежно
потрогал меня, потом просунул внутрь палец. Я дала ему войти, а потом
стиснула изо всех сил - и поздравила себя с тем, что неустанно упражнялась
с тех пор, как родила Этель, - целых два года. Люблю удивлять мужчин силой
своего сфинктера. Дети так растянули мой проход, что я, если бы не
работала над собой непрерывно, стала бы "широкой, как амбарная дверь, и
расхлябанной, как старый башмак", - так говорил отец, по совету которого я
и следила за собой с самого начала.
Теперь мы отбросили всякое стеснение и действовали без оглядки. Но я
хотела еще кое-что ему сказать, поэтому чуть отвела свои губы и со
смешком, щекочущим ему рот, проговорила:
- Ты не удивился, что я без панталон? Я их сняла, когда поднималась
наверх... не могла же я прощаться с моим бравым воином в панталонах.
Смелей, любимый мой солдат, - мне ничего не будет, я в положении.
- Что ты сказала?
- Неужели мне опять надо проявлять смелость? Я беременна, Теодор;
никаких сомнений, уже семь недель. Так что резинки не надо...
- У меня ее и нет.
- Значит, хорошо, что она не понадобится. Но разве ты не собирался
любить меня?
- Нет, не собирался. И в мыслях не было.
- Так вот сейчас ты меня возьмешь. Теперь уж не отвертишься. Я
достанусь тебе голенькая, дорогой, без резинки. Хочешь, чтобы я разделась
совсем? Я разденусь, если хочешь. Я не боюсь.
Он впился в меня поцелуем.
- Морин, по-моему, ты ничего на свете не боишься.
- Нет, боюсь. Ни за что не пошла бы одна ночью по Двенадцатой улице.
Но бояться секса и любви? Что же в них страшного? И ты не бойся, милый. Я
буду любить тебя, как умею. А если чего-то не сумею - научи меня, и я
попробую. (Теодор, хватит разговоров - бери меня!)
- Сиденье очень узкое.
- Я слышала, молодежь снимает заднее сиденье и устраивается на земле.
Там, сзади, и полость есть.
- Ага.
Мы вышли из машины, и тут произошла история прямо в духе Кейсона
Копса.
Вудро.
Мой любимчик, которого я бы в тот момент охотно придушила, спал на
заднем сиденье и проснулся, когда я открыла дверцу. То есть это я думала,
что он проснулся - может быть, он не спал и все слышал, запоминая
незнакомые слова для будущих расспросов - или для шантажа.
Ох уж этот мальчишка! И что из него только вырастет?
Вслух я произнесла полным счастья голосом:
- Вудро, негодник ты этакий! Сержант Теодор, посмотрите-ка, кто спит
на заднем сиденье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131