Или личная ответственность за благополучие
государства? Да с таким же успехом можно искать мех на лягушке".
Кто это сказал? Мой отец? Нет, не совсем. Эти слова запомнились мне
из того, что говорилось около двух ночи в Устричном баре "Бертон-Хауза" в
Канзас-Сити после лекции мистера Клеменса, в январе 1898-го года. Может
быть, это сказал мой отец, может быть, - мистер Клеменс, или они разделяли
эту мысль - память порой подводила меня после стольких лет.
Мистер Клеменс с моим отцом наслаждались сырыми устрицами, философией
и бренди. Мне дали рюмочку портвейна. И портвейн, и устрицы были для меня
внове - и ни то ни другое не понравилось. Аромат сигары мистера Клеменса
тоже не прибавлял удовольствия.
(Я заверила мистера Клеменса, что обожаю запах хороших сигар -
курите, пожалуйста. Это была ошибка.)
Но я бы вытерпела и не такое, как сигарный дым и устрицы, - лишь бы
сидеть с ними всю ночь. На трибуне мистер Клеменс выглядел точно так же,
как на фотографиях: жизнелюбивый Сатана в ореоле белых волос и в прекрасно
сшитом белом костюме. Вблизи он был на фут ниже, излучал обаяние и усилил
мое преклонение перед ним, обращаясь со мной, как со взрослой леди.
Мне уже давно пора было спать - приходилось щипать себя, чтобы не
уснуть. Лучше всего мне запомнилась лекция мистера Клеменса о кошках и
рыжих - должно быть, тут же им и сочиненная в мою честь: она нигде не
публиковалась, даже в собрании сочинений, изданных Калифорнийским
университетом через пятьдесят лет после его смерти.
А вы знаете, что мистер Клеменс тоже был рыжий? Но об этом речь
впереди.
Весть о подписании мира дошла до Фив в пятницу двенадцатого августа.
Мистер Барнаби, наш директор, собрал пас в актовом зале, объявил об этом и
распустил по домам. Когда я прибежала домой, оказалось, что мать уже
знает. Мы немножко поплакали друг у дружки на плече, пока Бет с Люсиль с
криками носились вокруг. А потом взялись за генеральную уборку - вдруг
отец и Том и мистер Смит (я не произносила этого вслух) вернутся на той
неделе. Фрэнку было велено скосить траву и вообще навести на дворе порядок
- не спрашивай как, а делай.
Воскресная служба в церкви была посвящена благодарственному
молебствию. Преподобный Тимберли развел еще более пространные
благоглупости, но никто не возражал, а я тем более.
После службы мать спросила:
- Ты пойдешь завтра в школу, Морин?
Я еще не думала об этом. Наш школьный комитет решил устроить летнюю
школу - не только для тупиц из начальных классов, но и для
старшеклассников, - из патриотических побуждений: чтобы мальчики могли
пораньше получить аттестат и пойти в армию. Я тоже записалась на занятия:
и чтобы углубить свое образование, отказавшись от мысли о колледже, и
чтобы заполнить щемящую пустоту внутри, вызванную уходом отца и Тома (и
мистера Смита).
(Самыми длинными годами моей жизни были те, что я провела, поджидая
мужчин с войны. В том числе и тех, кто не вернулся.)
- Еще не знаю, мама. Думаете, завтра будут занятия?
- Будут. Ты приготовила уроки?
Она же знала, что нет. Трудно было бы выучить греческие неправильные
глаголы, скребя на коленях кухонный пол.
- Нет, мэм.
- А что сказал бы на это твой отец?
- Да, мэм, - вздохнула я.
- И не надо себя жалеть. Летняя школа - это твоя идея, и не нужно
пренебрегать дополнительными занятиями. Ну-ка, марш. Сегодня я сама
приготовлю ужин.
Но они не вернулись ни на той неделе, ни на следующей, ни осенью, ни
к Новому году.
Вернули домой только тело Чака. Гарнизон прислал стрелковый взвод, и
я впервые присутствовала на военных похоронах и плакала в три ручья.
Седовласый горнист сыграл Чарльзу: "В мире покойся, храбрый солдат. Бог с
тобой".
Если я когда-нибудь и чувствую себя верующей, то лишь когда играют
похоронный "отбой". И по сей день так.
Кончились занятия в летней школе, настал сентябрь, и передо мной
возник вопрос: продолжать ли мне учиться, а если продолжать, то где? Я не
желала сидеть дома и быть нянькой при Джордже. Раз мне нельзя поехать в
Колумбию, то хотелось бы поступить в Батлерскую академию, двухлетнюю
частную школу, - там давали гуманитарное образование, которое и в
Колумбии, и в Лоуренсе засчитывалось как начальный курс. Я сказала матери,
что сохранила свои подарочные деньги - и на Рождество, и на свой день
рождения, и еще прикопила "яичных". "Яичными" назывались деньги, которые я
заработала сама - ухаживая за соседскими курами, торгуя в ларьке на
ярмарке и так далее. Заработки мои были редки и невелики, но на обучение и
на книги хватит.
- А как ты будешь добираться туда и обратно? - спросила мать.
- А Том как добирался?
- Не отвечай вопросом на вопрос, юная леди. Мы обе знаем, как ездил
твой брат: в хорошую погоду на двуколке, в плохую верхом, а в совсем уж
скверную оставался дома... Но твой брат - взрослый мужчина, а как
собираешься ездить ты?
Я подумала. Двуколка - не проблема: при Академии имелась конюшня.
Верхом? Я умела ездить почти не хуже братьев, но девушке не подобает
являться в школу в комбинезоне, а дамское седло не годится для такой
погоды, когда нельзя проехать в двуколке. И верхом ли, в повозке - с
октября по март мне придется уезжать до света и возвращаться затемно.
В октябре 1889 года Сара Троубридж выехала на двуколке с отцовской
фермы в Ричхилл, за четыре мили от них. Лошадь с повозкой вернулась домой,
а Сару так и не нашли.
В нашей округе было спокойно - но самый опасный на свете зверь ходит
на двух ногах и порой рыщет по деревенским проселкам.
- Я не боюсь, мама.
- Что посоветовал бы твой отец?
Я сдалась и приготовилась походить в нашу школу еще один семестр, а
то и следующий. Школа была меньше чем в миле от нас, и по дороге везде
жили знакомые - только крикни. А главное, можно было заняться предметами,
которые я не успела пройти. Я продолжила занятия греческим и латынью,
начала учить дифференциальное исчисление и немецкий, а вместо обеда
слушала курс геологии и истории средних веков. А в субботу утром, само
собой, по-прежнему брала уроки фортепиано - первые три года меня учила
мать, а потом решила, что мне нужна более подготовленная наставница.
Музыке я обучалась "за так": мисс Примроз задолжала отцу и за себя и за
свою престарелую больную мать.
Так что с начала осени я была при деле, и у меня оставалось еще много
времени, чтобы каждую неделю писать письма мистеру Смиту (сержанту Смиту!)
с обилием новостей, но без сантиментов - и отцу, и Тому, и Чаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
государства? Да с таким же успехом можно искать мех на лягушке".
Кто это сказал? Мой отец? Нет, не совсем. Эти слова запомнились мне
из того, что говорилось около двух ночи в Устричном баре "Бертон-Хауза" в
Канзас-Сити после лекции мистера Клеменса, в январе 1898-го года. Может
быть, это сказал мой отец, может быть, - мистер Клеменс, или они разделяли
эту мысль - память порой подводила меня после стольких лет.
Мистер Клеменс с моим отцом наслаждались сырыми устрицами, философией
и бренди. Мне дали рюмочку портвейна. И портвейн, и устрицы были для меня
внове - и ни то ни другое не понравилось. Аромат сигары мистера Клеменса
тоже не прибавлял удовольствия.
(Я заверила мистера Клеменса, что обожаю запах хороших сигар -
курите, пожалуйста. Это была ошибка.)
Но я бы вытерпела и не такое, как сигарный дым и устрицы, - лишь бы
сидеть с ними всю ночь. На трибуне мистер Клеменс выглядел точно так же,
как на фотографиях: жизнелюбивый Сатана в ореоле белых волос и в прекрасно
сшитом белом костюме. Вблизи он был на фут ниже, излучал обаяние и усилил
мое преклонение перед ним, обращаясь со мной, как со взрослой леди.
Мне уже давно пора было спать - приходилось щипать себя, чтобы не
уснуть. Лучше всего мне запомнилась лекция мистера Клеменса о кошках и
рыжих - должно быть, тут же им и сочиненная в мою честь: она нигде не
публиковалась, даже в собрании сочинений, изданных Калифорнийским
университетом через пятьдесят лет после его смерти.
А вы знаете, что мистер Клеменс тоже был рыжий? Но об этом речь
впереди.
Весть о подписании мира дошла до Фив в пятницу двенадцатого августа.
Мистер Барнаби, наш директор, собрал пас в актовом зале, объявил об этом и
распустил по домам. Когда я прибежала домой, оказалось, что мать уже
знает. Мы немножко поплакали друг у дружки на плече, пока Бет с Люсиль с
криками носились вокруг. А потом взялись за генеральную уборку - вдруг
отец и Том и мистер Смит (я не произносила этого вслух) вернутся на той
неделе. Фрэнку было велено скосить траву и вообще навести на дворе порядок
- не спрашивай как, а делай.
Воскресная служба в церкви была посвящена благодарственному
молебствию. Преподобный Тимберли развел еще более пространные
благоглупости, но никто не возражал, а я тем более.
После службы мать спросила:
- Ты пойдешь завтра в школу, Морин?
Я еще не думала об этом. Наш школьный комитет решил устроить летнюю
школу - не только для тупиц из начальных классов, но и для
старшеклассников, - из патриотических побуждений: чтобы мальчики могли
пораньше получить аттестат и пойти в армию. Я тоже записалась на занятия:
и чтобы углубить свое образование, отказавшись от мысли о колледже, и
чтобы заполнить щемящую пустоту внутри, вызванную уходом отца и Тома (и
мистера Смита).
(Самыми длинными годами моей жизни были те, что я провела, поджидая
мужчин с войны. В том числе и тех, кто не вернулся.)
- Еще не знаю, мама. Думаете, завтра будут занятия?
- Будут. Ты приготовила уроки?
Она же знала, что нет. Трудно было бы выучить греческие неправильные
глаголы, скребя на коленях кухонный пол.
- Нет, мэм.
- А что сказал бы на это твой отец?
- Да, мэм, - вздохнула я.
- И не надо себя жалеть. Летняя школа - это твоя идея, и не нужно
пренебрегать дополнительными занятиями. Ну-ка, марш. Сегодня я сама
приготовлю ужин.
Но они не вернулись ни на той неделе, ни на следующей, ни осенью, ни
к Новому году.
Вернули домой только тело Чака. Гарнизон прислал стрелковый взвод, и
я впервые присутствовала на военных похоронах и плакала в три ручья.
Седовласый горнист сыграл Чарльзу: "В мире покойся, храбрый солдат. Бог с
тобой".
Если я когда-нибудь и чувствую себя верующей, то лишь когда играют
похоронный "отбой". И по сей день так.
Кончились занятия в летней школе, настал сентябрь, и передо мной
возник вопрос: продолжать ли мне учиться, а если продолжать, то где? Я не
желала сидеть дома и быть нянькой при Джордже. Раз мне нельзя поехать в
Колумбию, то хотелось бы поступить в Батлерскую академию, двухлетнюю
частную школу, - там давали гуманитарное образование, которое и в
Колумбии, и в Лоуренсе засчитывалось как начальный курс. Я сказала матери,
что сохранила свои подарочные деньги - и на Рождество, и на свой день
рождения, и еще прикопила "яичных". "Яичными" назывались деньги, которые я
заработала сама - ухаживая за соседскими курами, торгуя в ларьке на
ярмарке и так далее. Заработки мои были редки и невелики, но на обучение и
на книги хватит.
- А как ты будешь добираться туда и обратно? - спросила мать.
- А Том как добирался?
- Не отвечай вопросом на вопрос, юная леди. Мы обе знаем, как ездил
твой брат: в хорошую погоду на двуколке, в плохую верхом, а в совсем уж
скверную оставался дома... Но твой брат - взрослый мужчина, а как
собираешься ездить ты?
Я подумала. Двуколка - не проблема: при Академии имелась конюшня.
Верхом? Я умела ездить почти не хуже братьев, но девушке не подобает
являться в школу в комбинезоне, а дамское седло не годится для такой
погоды, когда нельзя проехать в двуколке. И верхом ли, в повозке - с
октября по март мне придется уезжать до света и возвращаться затемно.
В октябре 1889 года Сара Троубридж выехала на двуколке с отцовской
фермы в Ричхилл, за четыре мили от них. Лошадь с повозкой вернулась домой,
а Сару так и не нашли.
В нашей округе было спокойно - но самый опасный на свете зверь ходит
на двух ногах и порой рыщет по деревенским проселкам.
- Я не боюсь, мама.
- Что посоветовал бы твой отец?
Я сдалась и приготовилась походить в нашу школу еще один семестр, а
то и следующий. Школа была меньше чем в миле от нас, и по дороге везде
жили знакомые - только крикни. А главное, можно было заняться предметами,
которые я не успела пройти. Я продолжила занятия греческим и латынью,
начала учить дифференциальное исчисление и немецкий, а вместо обеда
слушала курс геологии и истории средних веков. А в субботу утром, само
собой, по-прежнему брала уроки фортепиано - первые три года меня учила
мать, а потом решила, что мне нужна более подготовленная наставница.
Музыке я обучалась "за так": мисс Примроз задолжала отцу и за себя и за
свою престарелую больную мать.
Так что с начала осени я была при деле, и у меня оставалось еще много
времени, чтобы каждую неделю писать письма мистеру Смиту (сержанту Смиту!)
с обилием новостей, но без сантиментов - и отцу, и Тому, и Чаку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131